Побочный эффект - Хоуки Рэймонд. Страница 40

– Они знали это заранее.

– Должно быть. Ну, я спросила, что они хотят узнать, тут пошли расспросы о наркотиках, употребляю ли я их, знаю ли кого, кто употребляет. Смех да и только. Я говорю: «Слушайте, ребята, о чем тут говорить, все покуривают травку, все нюхают порошок счастья». Честное слово, Бен, почти все стюардессы, кого я знаю, курят или нюхают перед полетом, только тогда они способны улыбаться щипкам тех болванов, которых должны обслуживать. Но эти типы не отставали и вскоре перешли к Джеффу Филдсу: кто употребляет наркотики у него на вечеринках, откуда наркотики берутся и все такое, и в конце концов я заявила им, что ничего больше не скажу.

Пенни умолкла и допила кока-колу. Нортон чихнул.

– Выпей пунша, – сказала Пенни. – Может, я тоже выпью.

– Хорошая мысль, – сказал Нортон. Он пошел на кухню, вскипятил воды, налил в кофейные чашки по стаканчику виски, долил их кипятком, добавил меду и по два мускатных орешка.

Пенни пригубила напиток и усмехнулась.

– Это годится, – сказала она. – Если бы я только выпивала, то не влипла бы в такую передрягу. А может, и влипла бы, при моей-то невезучести.

– Пенни, говорили эти люди, что ты не обязана отвечать на их вопросы? Что ты можешь вызвать адвоката? Что все сказанное тобой может быть обращено против тебя?

– В общем-то нет. То есть один заикнулся, что отвечать я не обязана, тут вмешался другой и сказал, что мне лучше не отмалчиваться, потому что положение мое и без того скверное. Я совсем растерялась. Один завел речь, как ужасно в тюрьме девушке вроде меня, я даже ударилась в слезы, а другой так, по-хорошему говорил, что им нужна от меня только правда, а правдой нельзя причинить зло.

Нортон застонал.

– Пенни, пожалуйста, если полицейский спросит у тебя хотя бы который час, отвечай: «Обращайтесь к моему адвокату».

– Конечно, нужно было позвонить тебе, – сказала она. – Но я улетела в Лос-Анджелес, пробыла там несколько дней и успокоилась. Думала, что все позади. А когда вернулась в Вашингтон, оба эти типа ждали меня, теперь они сказали, что меня хочет видеть прокурор. У меня даже челюсть отвисла. Тут я хотела вызвать тебя, но они уже поговорили с моим инспектором, и тот сказал, что если я не буду содействовать им, то останусь без работы. А работа, как ты знаешь, в наши дни на дороге не валяется, и многим девушкам приходится туго; я поняла, что лучше всего будет пойти к прокурору. И пошла.

– К Фрэнку Кифнеру?

– Ты знаешь его?

– Знаю, – ответил Нортон. – Что он сказал?

– Вначале мягко, по-хорошему говорил, что я правильно поступила, приехав к нему, что нужно только прояснить некоторые детали, а потом у нас опять началась игра в Двадцать Вопросов. Главным образом о Джеффе и кокаине. Он спрашивал, употребляю ли я кокаин. «Только для чистки зубов», – ответила я, но он даже не улыбнулся. Спрашивал, нюхаю ли кокаин на вечеринках у Джеффа. Я сказала, что да. А сам Джефф? Да. Но они старались вытянуть из меня, что это кокаин Джеффа, что он торгует им. Я сказала, что этого не знаю, и тут они заговорили о большом жюри. Я опять ударилась в слезы; в конце концов они меня отпустили, но сказали, что, может, я понадоблюсь снова. Несколько дней назад они позвонили, сказали, что Кифнер опять хочет меня видеть. После этого я и позвонила тебе. Я больше не могу встречаться с этим человеком, Бен, у него такой холодный взгляд.

– Господи, как жаль, что ты не позвонила мне раньше!

– Извини, – сказала Пенни. – Я такая дура.

– Нет, ты просто средний человек, которого любой полуграмотный полицейский, тем более такой юрист, как Кифнер, может сбить с толку.

– Мои дела очень плохи?

– Не думаю. Мне кажется, их интересуешь не ты. По-моему, они стряпали дело для нажима на Филдса, вынуждая его тем самым оказать им небольшую любезность, поэтому и вымогали у тебя и, видимо, кое у кого еще соответствующие показания. Это называется «обработка». Давят на маленьких людей, чтобы добраться до больших.

– Я не понимаю, – сказала Пенни. – Что им нужно от Джеффа?

– Кто его знает, – ответил Нортон, хотя был почти уверен, что делом о кокаине Филдса принудили сказать, будто Донна забеременела от него.

– С какой же стати вызывать меня снова?

– Не знаю. Видимо, хотят, чтобы это выглядело законным расследованием, а не дешевым политическим нажимом. Пенни в замешательстве захлопала глазами.

– Судя по твоим словам, это шантаж? – сказала она. – Правительство стращает законом, как преступники оружием. Неужели такое возможно?

– Такое делается сплошь и рядом, – ответил Нортон. – А законы о наркотиках облегчают эту задачу. Запомни, Пенни, всякий раз, когда куришь марихуану, тем более нюхаешь кокаин, ты отдаешься на милость властей. А милости у них не так уж много.

Пенни содрогнулась и закрыла лицо руками.

– Уже поздно, – сказал ей Нортон. – Ты где остановилась?

Она посмотрела на него и попыталась улыбнуться.

– Нигде. Если у тебя есть комната, останусь здесь.

Нортон покачал головой.

– Так не пойдет, Пенни.

– Мы можем ничего не делать, – сказала она. Нортон почувствовал себя неловко.

– Видишь ли, Пенни, после той нашей встречи я… ну…

– У тебя появилась женщина, – сказала она.

– В общем, да. Все произошло внезапно, однако же…

Пенни усмехнулась.

– Но ей не понравится, если я останусь у тебя.

– Ты верно заметила, – сказал Нортон. – Слушай, можешь ночевать у нее. Живет она в Фогги Ботом, неподалеку от Кеннеди-центра, у нее есть свободная спальня. Дело в том, что я буду говорить о тебе с Кифнером, и нужно, чтобы ты до этого не говорила ни с кем.

– Как ее зовут?

– Энни, – сказал Нортон.

– Энни, – угрюмо повторила она. – Наверно, умная, не такая дура, как я.

И, уткнувшись в спинку кресла, заплакала. Нортон тронул ее за плечо.

– Пенни, ты ошибаешься. У вас с Энни много общего. Вы обе правдивые. Обе хорошие. И отлично поладите. Мы все трое будем друзьями. Будем помогать друг другу. Идет?

Она повернулась к Нортону, заморгала, потом крепко обняла. Он подержал ее в объятиях, потом подошел к телефону и позвонил Энни. Та выслушала и сказала, что, если Пенни через десять минут не будет у нее, она свернет ему шею.

23

Клэй Макнейр сидел в раздумье над заявлением, в котором шеф-повар Белого дома просил увеличить бюджет на тридцать процентов и намекал, что, если не получит этой прибавки, кухонная прислуга взбунтуется. Вдруг Байрон Риддл влетел в кабинет, хлопнул дверью и включил маленький телевизор «Сони», стоявший на полке возле его стола.

Макнейр сердито посмотрел на него.

– Байрон, с твоего позволения, я хочу поработать. Риддл пропустил его слова мимо ушей. Он неотрывно смотрел на экран телевизора, где полная женщина стояла у новенького автомобиля «додж чарджер».

– Байрон, я работаю!

– Сделай перерыв, приятель, – ответил Риддл одной стороной рта. – Знаешь, что вот-вот произойдет?

Макнейр вздохнул и отложил заявление шеф-повара.

– Нет, Байрон, а что должно произойти?

– Донни Рипли созвал пресс-конференцию, – ответил Риддл. Его самодовольство озадачило Макнейра.

– Пресс-конференцию? С какой стати? Ему еще рано баллотироваться в президенты.

– Ха! – ответил Риддл со злобной усмешкой. – Поживем – увидим.

Макнейр недовольно покачал головой. Политологи непрестанно размышляли, будет ли сенатор Рипли соперником президента Уитмора на партийном выдвижении через три года, но этот вопрос совершенно не занимал Макнейра. К тому времени он собирался уйти из Белого дома, вернуться к относительно спокойной жизни. Более того, ему было все равно, кто занимает президентское кресло. Он давно уже решил, что политики отличаются друг от друга не более, чем разные сорта зубной пасты: рекламируются они как нечто уникальное, но, в сущности, представляют собой одно и то же. Люди содействуют избранию своего кандидата, а потом работают на него. Макнейр начинал видеть в политическом процессе роковую уловку-22: чем больше таланта проявляет человек при достижении должности, тем меньше таланта он проявит при ее исполнении.