Папа, спаси меня (СИ) - Ильина Настя. Страница 20

Пацан смотрит на меня несколько секунд. У него болезненный вид. Детские глазёнки наполнены такой же грустью, надеждой и тоской, как у того щенка, и у меня в душе переворачивается что-то, а когда пацан выдавливает улыбку и тянет ко мне руки со словами: — Папа, — у меня вообще в башке разрывается миллиард чёртовых импульсов. Я не знаю, как реагировать на то, что он просится ко мне на руки, и протягиваю свои. Всего несколько секунд, и пацан оказывается на моих руках. Малая отчего-то прикрывает рот рукой, а в её взгляде застывают слёзы.

— Привет, Малой! Как настроение? — спрашиваю я, а сам волнуюсь как ребёнок, потому что понятия не имею, как общаться с детьми. Что, если я ненароком сделаю ему больно? А если выроню?

Мальчишка улыбается мне и обвивает руки вокруг моей шеи.

— Дикий, да брось ты с ним возиться! Пошли, выпьем чаёк с мятой, поболтаем! У тебя же дела! — орёт из кухни Жека.

А я всё сильнее хочу закатать его в бетон и заставить грызть его зубами, чтобы выбраться и выжить. Тварь. Бесчувственная. Бесчеловечная тварь. Как он может относиться вот так к своему ребёнку? Я бросаю взгляд на Малую.

— У тебя кровь, — негромко шепчет она, тянется к моему лицу и проводит большим пальцем правой руки по моим губам, вытирая кровь.

— Ерунда! Преподал урок местным гопникам… Впрочем, ты же знаешь, у меня такой стиль жизни… Вот такой я хре… — я прикусываю язык, потому что нельзя учить ребёнка плохим словам, успеет ещё, жизнь же долгая…

«Но не для него», — обжигает меня жестокая мысль.

— Малой, ты иди, наверное, к маме, а дядя Кирилл поедет по делам… У меня их много.

Я думаю, не обгадит ли он мою белоснежную рубашку, но всего лишь на мгновение, потому что близость с ребёнком кажется мне чем-то особенным… Между нами есть какое-то притяжение. Наверное, всё дело в том, что мы оба по-своему привязаны к одной женщине. И если бы не ненависть между нами, если бы не греховная связь, окутывающая нас этой ночью, я мог бы остаться, мог бы стать даже дядей Киром для него, но не в этой ситуации…

Пацан расслабляет и без того слабые ручки и возвращается к матери, а у меня сердце бешено стучит в груди, и я больше ни секунды не могу оставаться в этом месте, которое напрочь пропитано ароматами глубокого горя, разочарования, слёз и потерь…

— Седой, извини, я в норме. Реально опаздываю уже по делам! — бросаю я, смотрю ещё раз на мальчонку и пожимаю ему руку.

— Живи, боец, всем смертям назло! — произношу я и выскакиваю из их квартиры, словно ошпаренный.

Я явно сошёл с ума, потому что на секунду подумал забрать у своего друга жену и его сына и свалить с ними куда-нибудь подальше, чтобы окружить своей заботой, чтобы помочь преодолеть им все невзгоды. Хорошо, что это было просто секундное помешательство.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24

Едва только оказываюсь дома, бегу навстречу сыну. Егорка вытирает слезы, которые выступают у него тут же от встречи со мной: он сильно соскучился, так надолго мы никогда не расставались.

Душу в себе комок, который подкатил к горлу и стараюсь смотреть ясно и открыто, не показывая ему, что и мне трудно, и мне нелегко, и мне невыносима была разлука с ним…

— Мама! — восклицает он и приникает ко мне своим теплым, маленьким, податливым телом. Не могу удержаться и целую его в шею, прямо под ушком. Егорка ерзает — ему щекотно и тут же наша слезливость пропадает, по ому что таким образом он получает сигнал о том, что все в порядке, все как раньше, и мама рядом.

— Я рисовал! — говорит негромко он, и я во все глаза смотрю на него, боясь увидеть какие-либо изменения в его поведении, настроении, состоянии.

Но он выглядит точно также, как вчера, когда мы с Женей выехали из дома. А кажется, что за это время прошла целая жизнь — столько событий произошло за несколько часов!

Мне хочется сказать ему, что я очень и очень сильно скучала, но боюсь, что мы начнем с ним плакать, обнявшись, как два попугайчика — неразлучника, прямо в коридоре.

— Антонина, — здоровается няня. Она держит дистанцию, пока мы с Егоркой не можем насытиться объятиями друг друга и смотрит на нас почти из-за угла, хоть это немного странно, но я благодарна ей за эту отсрочку. Пока нет мужа, а няня находится далеко, Егор принадлежит только мне.

— Все в порядке, — говорит она. — Мы уже позавтракали, и думали выйти на улицу, в песочницу, во двор.

Тут обнаруживаю, что Егор уже собран — в желтой футболочке-поло, в которой его худенькая шея кажется еще тоньше и беззащитней, зеленых шортиках, из брючин которых выглядывают тонкие ножки, разделенные коленками размером чуть меньше кофейного зернышка.

— Я сама с ним погуляю, — говорю, а сама ерошу ему волосы, наслаждаясь легким пухом, мягким и родным. От Егора пахнет как всегда — детством, светом, радостью с медово-гречишной горчинкой. Но об этой горчинке я думать сейчас не могу. И без того нервы так расшатаны, что, боюсь, собраться с духом смогу еще не скоро.

— Мы в акошко видели сабачку, — улыбается Егор и гладит своими теплыми ладошками мои щеки. Я все еще сижу перед ним на коленях, чтобы ему было удобно, а после его слов чуть не падаю — все еще перед глазами стоит взгляд Кирилла, когда он протянул мне щенка на заднее сиденье.

— Она лаяла, — делится наблюдением Егор.

Я прижимаю его к себе сильнее, и слышу, как стучит маленькое, заячье сердечко: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Милый мой, хороший, родной, сладкий сынок. Ты обязательно вырастешь и станешь таким же сильным и умным мужчиной, который не боится показать свою доброту в самом неожиданном месте — на дороге, когда сделает все для спасения малюсенькой души, попавшей в ужасное происшествие.

Ты точно также поступишь, я уверена в этом: возьмешь на себя все заботы о том, чтобы щенок выжил, не будешь волноваться из-за того, какими глазами будет смотреть близкий друг и чужая женщина. Бросишься наперерез судьбе, которая захочет лишить его жизни, и изменишь направление его судьбы в ту сторону, которую хочешь: в сторону жизни.

— Ма-а-ам, она не на меня лаяла, — пытается вырваться из моего чересчур сильного захвата Егорка. И тут я понимаю, что за мыслями о самом человечном поступке в моей жизни, который продемонстрировал сегодня Кирилл, прижала ребенка к себе так сильно, что причинила ему неудобство.

— Прости, прости, — тут же беру себя в руки. — Хорошо, что не на тебя.

А сама украдкой вытираю влагу, которая предательски скопилась в уголках глаз. Еще немного — и она превратится в Ниагарский водопад, снося на своем пути все плотины, которые я успела понастроить для себя за то время, когда узнала о диагнозе сына.

Мне нельзя быть слабой, — говорю себе вновь и вновь. Нельзя.

— Ну что, пойдем гулять? — ребенок доверчиво вкладывает свою маленькую, как птичка, ладошку и смотрит, как я встаю, поправляю волосы второй рукой. Да, я сильно измотана, морально истощена и не спала всю ночь. Но не могу отказать малышу, когда он так смотрит на меня- с мольбой и уверенностью, с легкой толикой затаенного веселья — он ждет, что наша прогулка как всегда состоится, потому что я ему в этом никогда не отказывала.

— Конечно, пойдем, — говорю ему и улыбаюсь. Ничего. Прорвемся. Все будет хорошо. И вдруг отворяется дверь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25

И вдруг отворяется дверь.

— А вот и па-а-а… — эти слова буквально замирают у меня на языке, потому что Женя, вопреки моему ожиданию, входит в квартиру не один. За ним, немного сутулясь и придерживая руку, входит тот, кого видеть в своем доме я хочу в последнюю очередь.

Словно ощущая угрозу для своего птенца, стремительной птицей сгибаюсь пополам, притягиваю Егора к себе и будто бы хочу его спрятать от внимательного и цепкого взгляда Кирилла. А вдруг он разглядит…Вдруг он поймет…Вдруг он догадается…