Сильная женщина (СИ) - Лав Натали. Страница 23

  Что случилось с моей жизнью за несколько месяцев? Как это вообще могло произойти? Какое отношение ко всему этому имеет Власов?

   У меня нет ответов. Единственное, что я  себе твердо пообещала - это, если во всем этом виноват он, я его просто убью. Потому что, это уже слишком.

 Автозак заезжает во двор изолятора, и тут мне уже хочется закричать: "Не надо, пожалуйста, не надо". Однако так делать ни в коем случае нельзя, только ни в этом месте. Люди не любят слабых, а здесь они не выживают. Я выберусь отсюда. Любой ценой.

 Меня оформляют, снова досматривают. Есть ли что-нибудь более унизительное, чем процедура личного досмотра, когда чужие руки ощупывают тебя в самых разных местах, когда чужие глаза рассматривают тебя, как кусок мяса. Абсолютно равнодушно. Да и можно ли что-то требовать от этих людей? Это их работа. Так они зарабатывают на хлеб, содержат свои семьи. И им глубоко начихать, что у тебя болит душа. В то время, когда ты тлеешь изнутри, как догорающая головешка, они раздумывают, что купить на ужин и какой фильм посмотреть.

  Меня заставили раздеться догола, потом нагнуться, раздвинуть ягодицы. Я побелела от ярости Чувствую это, даже не видя себя.

  Наконец я попала в камеру. Это вряд ли могло служить каким-то утешением.  Здесь человек двенадцать. У большинства помятые лица, несвежая одежда и потухшие глаза. Они ничего не ждут от жизни и ничего не хотят, кроме самого элементарного. Есть, пить, алкоголь или наркотики, или алкоголь и наркотики, а потом секс и сон. Секс все рано с кем и как. В этот момент им даже все равно, кто и что делает с их телами. Главное, чтобы им налили выпить или дали дозу. 

Более-менее прилично выглядели цыганки, которые держались вместе, переговаривались на своем языке, смеялись, демонстрируя золотые зубы.

Я бросаюсь в глаза ухоженными кожей и волосами, одеждой, поведением. Я отличаюсь. И это ничем хорошим для меня не кончится.

Я увидела свободную кровать и устроилась на ней. Контингент здесь временный, они не успели объединиться. Да им и не дадут, их держат здесь по несколько дней. Только это меня и спасло.

Спать откровенно страшно, но ничего ценного у меня при себе не было. Чтобы проанализировать, что случилось, и решить, как быть дальше, нужно поспать. Однако сон не шел.

Молодая цыганочка на соседней кровати бросала на меня заинтересованные взгляды. Интересно, ей-то что от меня надо.

Ответ она выдала мне сама:

- Дай руку, я тебе погадаю.

- Зачем? Денег у меня все равно нет.

- Надо. Руку дай.

Остальные наблюдали за нами. На вид ей лет шестнадцать, хотя она, конечно, старше. Несовершеннолетних держат в другом месте. Хотя, что я потеряю, если протяну ей руку? У меня и так ничего не осталось. Даже свободы.

- Гадай, - я протянула ей ладонь.

Не то, чтобы я верила во всю эту чушь, но нужно чем-то занять время.

Она внимательно рассмотрела линии на моей руке и сказала:

- Ты в большой беде, красавица. И поможет тебе человек, которому ты не веришь. Только ты на него зла не держи. Вы с ним связаны. Он тебе дан на жизнь.

Я скептически выгнула бровь и хмыкнула. То, что у меня неприятности, итак понятно. Люди, у которых все хорошо, спят сейчас в своих уютных постельках, а не ворочаются на жесткой казенной кровати. А насчет помощников, я уже никому не верила. Один вот с утра тоже много чего обещал, а ночевала я за решеткой.

- Я правду тебе сказала, - хмурится цыганочка, - Я только правду всегда говорю.

Наверно, девки всех возрастов совсем заскучали в неволи, но они окружили цыганочку и стали тянуть ей свои руки. Она что-то им говорила, а я под их гомон уснула. И приснился мне Роман. Весь в черном. Он издевательски хохотал, а потом, также хохоча, сел в белый лимузин и уехал. А я осталась сидеть на пыльной земле у какой-то мусорки.

На следующий день ко мне явился следователь следственного комитета, который меня задерживал, по фамилии Полтавцев.

Он привел с собой высокую худую блондинку в костюме за восемьдесят тысяч рублей, которая сбила меня с ног  новым ароматом "Шанель". Весь флакон она, что-ли, на себя вылила?

Она изъявила желание побеседовать со мной наедине.

- Я Ваш адвокат по назначению, - высоким, писклявым голосом произнесла она радостную весть.

Не знаю, чего она ожидала.

- И что? - не слишком любезно поинтересовалась я.

Она не обратила на мой тон никакого внимания и продолжила:

- Я ознакомилась с Вашим делом и считаю Вам надо сознаться.

Интересно, прежде чем городить чушь, она хоть посмотрела графу "работа" в протоколе задержания?

- Да? И кто же Вам дал дело почитать? С каких это пор адвокату подозреваемого предоставляется дело в ходе расследования?

Она быстро-быстро заморгала нарощенными ресницами. Как бы не улетела. Придержала бы, да сижу, отделенная от нее решеткой.

Пока она не вспомнила про свои ненужные советы, я добавила:

- Давайте, Вы просто посидите и помолчите, а я сама разберусь.

Она позвала Полтавцева. Он заполнил анкетные данные и спросил:

- Желание написать явку с повинной не появилось?

Я оскалилась:

- Да что Вы! Я, прям, на курорт попала. Трехразовое питание, режим, приятные собеседники. С чего мне  себя оговаривать?

Он передернул плечами и заявил:

- Не хотите, как хотите. У меня итак доказательств достаточно.

- Что ж, тогда предлагаю не терять время. Статья 51 Конституции*.

Он заполнил протокол допроса подозреваемого соответствующим образом и удалился, забрав блондинку с собой.

Через день меня повезли на арест в суд. 

Как и следовало ожидать, никого не заинтересовало то, что я обвиняюсь в преступлении впервые, имею постоянное место жительства и работу. Мне избрали меру пресечения в виде заключения под стражу сроком на два месяца. Я даже не удивилась. 

К тому времени, я уже успокоилась и поняла, что всему виной дело Анохина, куда я сдуру влезла. Но детали происходящего, сидя в тюрьме, я вряд ли бы смогла выяснить. Однако и признаваться, в том, в чем не была виновна, тоже не собиралась.

Меня перевели в СИЗО, где я должна была дождаться суда. Ничего нового там для меня не было, все те же крутые лестницы, толстые стены, натренированные собаки. Только теперь я находилась по другую сторону. Доставать меня никто не доставал. В СИЗО царил идеальный порядок, который там очень умело поддерживали. Меня не пытались изнасиловать, зарезать заточкой* или придушить ночью. Но от этого чувство беспомощности только усиливалось.

Я написала письмо соседке Степаниде Егоровне с просьбой собрать мне вещи. А еще я написала письмо Кате в надежде, что, может быть, она что-нибудь придумает. Сама я, что делать, не представляла.

Передачу с вещами я получила где-то дней через десять после того, как попала в следственный изолятор.

Примерно тогда же, ко мне пришел Полтавцев, чтобы предъявить дежурное обвинение*. Из текста документа я узнала, что я вступила в преступный сговор с Анохиным, который являлся исполняющим директором ООО "ДорСервис", и, действуя совместно с ним, тайно похитила денежные средства в сумме 98 миллиардов рублей, которые были выделены организации для строительства крупной трассы, после чего убила его, нанеся три ножевых ранения в область шеи. Сумма меня впечатлила. Я несколько минут просидела, молча, стараясь справиться  с шоком. Ну да, ничего удивительного, что меня сначала пытались убить, а затем подставили. Из-за таких денег-то.

Показания я давать не стала, вину свою не признала. Полтавцев даже не настаивал на этом. Не на протокол я ему рассказала о том, что меня пытались убить и о том, что Власов может подтвердить мои слова.

Но Григорий Ильич посмотрел на меня с жалостью и лишь проронил:

- Хорошо, я все проверю.

Следственных действий со мной почти не проводили.

Я ждала, что Катя отзовется на мое письмо. По моим подсчетам она должна была уже вернуться из Турции. Но прошло  полтора месяца, а она так и не пришла. И даже не написала. Сообщать Миле о том, что случилось, я вообще не стала. Зачем её втягивать?