А.Д.А.М. (СИ) - Хоффман Рита. Страница 39

— Рён в делах не участвовал, никто из задержанных не мог…

— Почему вы не думаете, — вмешалась Нанико, — что дело в вас?

Тай уставился на нее и несколько минут сверлил взглядом, а Зисс в это время разглядывал самого офицера.

В их первые встречи он выглядел более уверенным, чем сейчас. Может, всему виной опущенные плечи и мешки под глазами, а может недельная щетина, но Змей явно сдает позиции. Скорее всего, переживает за племянника.

— Думаешь, кто-то из тех, кого взял я? Почему я не подумал об этом?! — он ударил кулаком по столу.

— Но почему Рён? — спросил Зисс.

— У меня больше никого нет. — сухо ответил Тай. — Я всю жизнь забочусь о нем.

— А его родители? — спросила Нанико.

— Это не ваше дело. — отрезал он.

— Тай, что с ним? — больше молчать он не может.

— И это тоже не…

— Брось! — Зисс встал. — Мы друзья, мой отец помог ему, я имею право знать.

— С тобой я должен был поговорить не в участке, но, раз так сложилось, — Тай вздохнул, — придется начать здесь.

— О чем поговорить?

— Ваша история с «Лисом» похвальная, как и стремление помочь Лизе. Я сам ее знаю и продолжаю скидывать кредиты на ее счет, но это слишком.

Он бросил смартфон на стол. На экране была та самая фотография, которую они сделали в квартире Лизы.

— Рён сказал, что ты не против его работы в клубе. — сказала Нанико.

— Работа — это хорошо, а это… — Тай красноречиво указал на снимок. — Он человек взрослый, но жизнь у него…

Из остекленевших глаз полицейского покатились слезы и Зисс окаменел. Что делать? Как его успокоить?

Тай отвернулся, потратил несколько секунд, чтобы успокоиться, и снова повернулся к ним. По лицу видно, как ему сложно говорить о Рёне.

— У него налаживается жизнь. — прохрипел Тай. — Хлоя — прекрасная девушка, у нее хорошая семья, они приняли его, как родного. Я вот-вот вытащу его из Тринадцатого, отслужит несколько лет, поднимется по карьерной… Да твою мать!

Он ударил кулаком по столу и закрыл глаза рукой.

Видеть его в таком состоянии просто невыносимо, еще хуже осознавать, что ты приложил руку к этому приступу бессильного гнева.

— Я понял. — тихо сказал Зисс.

— Не подумай, я не какой-то там тупоголовый старовер, — Тай тяжело дышит, — и у меня нет претензий к тебе. Но не с ним.

— Я понял. — повторил он. — Просто скажи, что с ним.

— Ничего хорошего. — Тай упорно не хочет смотреть ему в глаза. — Но врачи справились. Твой отец очень помог, мы вернем долг, как только сможем.

Да плевать ему на долг, на все плевать, почему никто не может сказать ничего конкретного?!

— Он все еще в реанимации?

— Да, но скоро его переведут в палату. — Тай даже улыбнулся. — Нам повезло жить в это время. Лет тридцать назад никто и подумать не мог, что после такой аварии можно выжить.

— Если мы понадобимся — позвонишь, ладно? — он еще раз посмотрел на фотографию.

— Если продолжу косячить, меня отстранят от дела. — Тай тряхнул волосами и ловко собрал их в пучок. — Очевидных вещей не вижу.

— У вас стресс, можно понять. — сказала Нанико.

— Спасибо. — он невесело усмехнулся. — Я должен был сказать это. Ты ведь понимаешь?

— Конечно. — кажется, он уже мертв внутри.

— Ничего личного.

— Я понимаю.

— Сообщить, когда его можно будет навестить?

— Да, спасибо.

Вышел из комнаты не прощаясь. Ощущение, будто помоями облили с головы до ног. «Но не с ним». За кого он его держит? Даже если так, даже если допустить мысль о том, что между ними что-то могло быть, какого хера он сует в это свой нос?!

«Между нами что-то было. Это что-то уже случилось».

— Подожди. — Нанико взяла его за локоть. — Может, пройдемся?

Кивнул и потянул ее в сторону своего любимого места. Нашел его случайно, когда только перебрался в Двенадцатый. Искал место очередного собеседования, заблудился и вышел к реке. Понятия не имел, что она вообще существует, но обрадовался страшно.

Через объединенный город протекает несколько рек, одна очень широкая и две немного уже. В Шестом находится потрясающая набережная, широкая, асфальтированная, а на противоположном берегу возвышается он — город будущего, центр, куда стекаются все жители, чтобы потратить честно заработанные кредиты.

Шли долго, то и дело ныряли в переулки, пару раз пришлось перелезть через ограждения, но к реке все же вышли. Небольшой склон, заросший травой, спускается прямо к воде. Никому в Двенадцатом и в голову не придет облагородить это место, тем более там, ниже, стоит завод, который постоянно устраивает экологические катастрофы, сливая в реку отходы. На противоположном берегу стоят муравейники, высокие и низкие, длинные и одноподъездные, пристанища сотен людей. Вид, конечно, совсем не такой впечатляющий, как в Шестом, но тоже чего-то да стоит.

Сели прямо на землю, отбросив в сторону банки от газировки. Он провел рукой по мягкой траве и улыбнулся — в черте города зелень можно найти только в строго отведенных зонах, вся остальная территория закатана асфальтом. В кварталах выше Десятого на фонари вешают большие прозрачные банки с землей и растениями, растущими внутри, чтобы оживить улицы. Иногда он забывает, что будущее уже здесь, то самое, о котором писал Азимов, только уродливее.

— Ты переживаешь о нем? — спросила Нанико спустя добрых полчаса созерцания водной глади.

— Людям свойственно переживать о друзьях. — ответил он. — Он мог умереть. Понимаешь, что такое смерть?

— Смутно. — она кинула в воду камень. — Для меня смерть — это не быть, перестать существовать. Не мыслить. — добавила она чуть позже.

— А для остальных?

— О чем ты?

— Что ты почувствуешь, если потеряешь кого-то близкого? — он прищурился, чтобы солнце не слепило.

— Печаль. Мне бы его не хватало. Это недостаточно человечно?

— Не думаю, что кто-то способен словами передать горе, которое испытывают люди после смерти любимых. — он горько усмехнулся. — В детстве я много читал и когда я говорю «много», я имею в виду «нереально много», и никто не смог. А великих было много, менее великих — еще больше, и никто даже близко не подошел к описанию настоящей душевной боли, как мне кажется.

— И лягу тихо, смежу ресницы. И лягу тихо, и будут сниться деревья и птицы5*.

— Красиво. Чье это?

— Цветаева, русская поэтесса. — пояснила Нанико.

— Слышал, что русские очень мрачные.

— Лично ни с одним не знакома, но их творчество пропитано… В общем, если кто-то и способен говорить о смерти, то это они.

— Прочитаешь что-то еще? — попросил он.

— Мне снилось: мы умерли оба, лежим с упокоенным взглядом, два белые, белые гроба, — пауза, — поставлены рядом. Когда мы сказали — довольно? Давно ли, и что это значит? Но странно, что сердцу не больно, — пауза, — что сердце не плачет.6*

— Это просто ужасно. — несмотря на жаркий летний день по спине побежали мурашки. — В хорошем смысле. Черт, правда, я ни разу не слышал ничего подобного.

— Ты об этом говоришь? Об этих чувствах?

— Я сам не знаю, о чем говорю. — он потер ноги, чтобы прогнать холод, охвативший его. — Все ведь в порядке, да? Рён обязательно поправится, мы выбрались из этой передряги почти невредимыми.

— Ты не из-за этого переживаешь. — Нанико обняла его за плечи. — Я вижу больше, чем тебе кажется.

Он хотел спросить, что она видит, но промолчал, задавил этот вопрос внутри, потому что ответ знать не хотел. Вернее, вот он, ответ — лежит на поверхности, вертится на языке, но, если произнести его вслух, окажется, что это правда, придется с ней смириться и как-то жить. А «как-то жить» он устал.

— Ты больше не общаешься с Хлоей? — спросил он.

— Нет. Не знаю, почему.

— Она расстроилась, что ты биомех, вот почему. Решила, что Рён соврал ей.

— Он и правда соврал. — сказала Нанико. — Мы никогда не были парой. Интересно, что она скажет ему, когда его выпишут?

— Скорее всего, попросит уйти из «Лиса», чтобы сохранить отношения. Кстати, о «Лисе». — он достал телефон. — Самое время двигаться в сторону дома, если я хочу успеть на смену.