Твоё слово (СИ) - Лисканова Яна. Страница 30

— Извини, давно пора смазать шарниры — да руки все не доходят.

— Ага, — я уселась прямо на ковер напротив нее; ветер закружил по комнате, вздувая занавески и играясь с листами бумаги, — спасибо за чай.

— Не за что, милая, — она поправила юбку, глядя на свою деревянную руку и не поднимая взгляд, — я вот что хотела сказать — тебе может быть неприятно это будет услышать — но ты все-таки не совсем права в этой ситуации, — я молчала, и Ева, поняв, что я не собираюсь это отрицать, продолжила, — ты еще совсем юная девочка и одна в этом городе, и Раш, в некотором смысле, взял над тобой опеку, понимаешь? И мы все тоже, потому что ты такая милая. Но мы волнуемся за тебя и стараемся оградить тебя от проблем, и нас всех немного расстраивает, когда ты как-будто бы назло продолжаешь их искать. Я понимаю, что ты вовсе не специально. Просто ты привыкла, что тебе везет, и не думаешь о возможных последствиях. Но, знаешь, везение тоже порой заканчивается…

Она говорила, говорила, но я ее почти не слушала. Опека? Мне что, пять лет?

Мысль третья: они не принимают меня всерьез, и считают, что знают лучше, как мне жить, и обязали меня слушаться, обосновывая это своим волнением. Кошмар…

— Я вижу, что ты меня не совсем услышала, давай мы все успокоимся и вечером поговорим?

— Хорошо! — улыбнулась я, закрывая за ней дверь.

Я допускала, конечно, что они тут все старше, умнее, опытнее и дальше по списку. И даже знала, что так и есть. Но на самом деле это значило только то, что они старше, умнее, опытнее и дальше по списку. И ничего больше.

Они могут думать что угодно обо мне и моем раздолбайстве, но каких-то особых прав на мою жизнь им это не дает вот вообще ни разу. И их волнение — это их эмоции, и меня они к чему не обязывают. Я и так старалась, насколько могу, фильтровать темы для статей. Но видимо это было зря. Я как будто сделал первый шаг назад, позволив им думать, что я и дальше буду отступать, если они посчитают, что надо. Я не хочу выстраивать свою дальнейшую жизнь, опираясь на то, насколько Раша или Еву взволнует тот или иной ее аспект.

За окном сверкнула молния, на секнду осветив комнату. Город как будто примолк в ожидании, и вдруг громыхнуло так, как будто разорвало небо. Начал накрапывать дождик. Я подползла к окну. От недосыпа заслезились глаза. Было обидно, но я не знаю точно, из-за чего. Как-то это по-дурацки. Пока я была маленькой, все бежали, сверкая пятками от возможности взять надо мной опеку, а теперь вот целая очередь: мама, папа и два брата-акробата.

Но мне-то это уже не нужно. Я уже давно сама со всем разобралась, и эта забота теперь вызывает только недоумение и легкое раздражение.

Мысль четыре: я съезжаю. Кошмар.

Я посмотрела на посылку с заказом, которую мне передал старик Лука. Если отработаю, денег должно хватить на вполне приличный вариант где-нибудь поближе к издательству.

Небо еще раз громыхнуло, и тут же вослед дождь за окном полил стеной, со злостью барабаня по крыше. В комнате стало еще темней, звуки бесконечного количества капель, разбивающихся о черепицу прямо над моей головой заполнили пространство. Я все-таки зажгла магический огонек, осветивший пространство на метр вокруг меня и открыла коробку. Прочитала письмо с предложением разоблачить коррумпированного члена Городского Совета, прослушала записывающие камушки, прислоняя их прямо к уху, чтобы было слышно хоть что-то в звуках весенней грозы. Выглядело все так просто и однозначно, что наваливалась тоска. Я решила, что не буду торопиться, тем более голос этого барона Арино мне понравился: веселый, злой и очень осмысленный. Такой голос не может принадлежать кому-то глупому.

О морально-этической стороне вопроса о нормальности взяток мне, выросшей в российской действительности, где взятки — неотъемлемая часть культуры и менталитета во всех слоях общества, вообще сложно было судить.

Практически всех моих знакомых в этом отношении всегда шатало по крайностям: либо взятки это зло, зло, зло; либо — так устроен мир, не мне его менять, пойду дам денег врачу из роддома, где будет рожать моя жена.

Я пока никакой твердой принципиальной позиции на этот счет себе не придумала, тем более что в придумывании твердых принципиальных позиций я никогда не была сильна. В большинстве случаев, мне всегда было легко понять аргументы разных сторон и представлять какую-либо из них, признавая логичность приличной части доводов оппонентов, выглядело скорее как кривляние. Кривлянием я, конечно, тоже порой занималась, но исключительно забавы ради. Эмоции редко застилали мне взгляд настолько, чтобы я могла всерьез встать в позу и доказывать какую-ту одну точку зрения, причем искренне. Ну вот сегодня такое со мной случилось.

И к чему это привело? К какой-то совершенно дурацкой ситуации, в которой я просто не хочу понимать чужие доводы, а мои никому не интересны. Ну и раз я пока не готова их понимать, то и думать об этом смысла нет.

Я умяла остывший пирожок, запивая его чаем и огляделась вокруг. Комната на чердаке мне очень нравилась. Оставлять ее не хотелось. Если кто-то будет здесь жить после меня, я уверена, он будет жить не правильно, не так, как надо именно в этой комнате. Он не будет знать, что комнату зовут Агриппина, что у нее страстный роман с Творческим Беспорядком, и убираться в ней надо очень осторожно. Что ее надо почаще проветривать, а на рассвете она любит побыть наедине с собой.

Оставить здесь что ли какую-нибудь свою метку? Совесть засыпает, просыпается маленький вандал. Я залезла под кровать, протирая белой рубахой запыленный пол, и маленьким ножичком для заточки карандашей нацарапала на полу небольшое солнышко.

— И что ты делаешь? — от неожиданности я дернулась и ударилась головой об кровать.

— Нельзя заходить без стука, — проворчала я, выползая из-под кровати.

— Ты пойдешь завтракать? — Борик сидел на корточках у кровати и старательно смотрел на меня с неодобрением.

— Да, — кивнула я, — а еще я хочу сегодня зайти к Луке, мне надо ему книгу отдать. Можно?

— Я подумаю, — отрезал он и снова посмотрел на меня так сурово, как только умел. Брови сошлись на переносице, губы сжались.

— Ты думаешь, что от твоего пылкого взгляда у меня проснется совесть? — уточнила я, поднимаясь и пытаясь отряхнуть рубашку хоть немного от пыли.

— А получается?

— У меня нет совести, — покачала я головой.

— Вообще, или умерла в мучениях от жестокости этого ужасного мира? — уточнил мужчина, ведя меня за руку по лестнице.

— Хотела бы я сказать, что дело в жестоком мире, но, по-моему, я всегда такой была, — я подозрительно косилась на его руку, которая держала меня за запястье, — вы меня теперь по очереди за ручку водить будете?

— Надо будет — будем за ручку водить.

— К чему такие сложности? — я покорно шла за ним.

— Потому что ты проблемный ребенок, — фыркнул он.

— Как скажешь, — я кивнула, — хотя вообще-то я уже взрослая, но даже если и проблемная, вам-то с этого что?

— Просто, — он резко остановился и я чуть не врезалась в него; посмотрел на меня сверху вниз, — так получилась, что ты теперь наша, и мы должны о тебе заботиться. И было бы лучше, если бы ты не мешала нам это делать.

Наверное, именно в этот момент вся злость, раздражения и обида отступили.

— Я поняла, — осталась только жалость и понимание, что теперь-то точно надо съезжать.

Я знала, что это значит, когда приходится о ком-то заботиться, потому что этот кто-то твой. Да еще и проблемный. Заботиться о проблемном ребенке — тяжело. Я могу хоть двести раз сказать, что я взрослая и обо мне не надо заботиться, но они думают иначе и это их право. Я знала, что если ты начинаешь о ком-то заботиться, то перестать, просто от того, что тебе говорят, что это необязательно, не получится. Можно от этого только сбежать.

Если поначалу решение съехать было скорее желанием послать их всех к черту с обиды и, возможно, я бы передумала часа через два-три, то сейчас я поняла, что обрывать эти связи совсем все-таки не готова. А для этого надо было как-то лишить их возможности обо мне заботиться. Может даже стоит переехать, например, в другое Кольцо. У озера Нерша, вроде, сейчас активно идет застройка, там наверняка много всего интересного происходит. Я там наверняка нужна. Как я могу быть там не нужна? Но ведь Имперскому Дну я тоже нужна! Завтракала я очень грустно и очень часто вздыхая. Что еще делать, я пока понять не могла.