Твоё слово (СИ) - Лисканова Яна. Страница 76

«Если сделать, как надо, не получится, а он перехватит инициативу (уверяю тебя, так и будет), вот тебе последняя спасительная соломинка: у него очень, очень чувствительная шея. Особенно, передняя часть. Немного ласки, и тебе, в общем-то, больше ничего и делать не придется, если ты хоть слегка ему симпатична, как женщина» — не знаю, красавчик-следователь, откуда у тебя такая пикантная информация, но хоть немного я ему симпатична точно…

Я слегка провела кончиками пальцев по его горлу. Его губы приоткрылись, глаза заволокло чернотой расширившегося зрачка. Он то ли выдохнул, то ли простонал что-то. Раш вдруг показался таким… беспомощным, расхристанным. Волосы разметались по спинке кресла, глаза полуприкрыты веками и заволокло туманом. Я погладила шею чуть увереннее, наслаждаясь просто его видом. Самым прекрасным видом на свете. Нет, это точно преступление — быть вот таким вот хорошеньким. А если его еще в шейку поцеловать?.. Я потянулась к нему, жадно созерцая.

Во мне забурлил исследовательский азарт, густо помешанный на то ли телесном, то ли зрительном возбуждении — а то ли и всем вместе. И на ощущении власти, да. Разве это не восхитительно — осознавать, что одним прикосновением можешь заставить человека выглядеть вот так? А если убрать руку, то…

А если убрать руку, то! Я застыла на мгновение, уже в нескольких сантиметров от его губ и… Последним усилием воли отстранилась, чуть улыбнувшись. Я же приличная девушка, это меня надо совращать, а не наоборот!

Его непонимающий, обиженный взгляд тоже был прекрасен. Он что-то недовольно прошипел и одним смазанным движением вскинул руку, и вот я уже у него на коленях. Дальше и правда ничего делать не надо было. Да я и не смогла бы, потому что совершенно потерялась в ощущениях.

Его руки крепко фиксировали, и я бы вряд ли смогла куда дернуться, даже если захотела бы. Он целовал меня без всякого смущения, и у меня самой для него не осталось места. В моей голове не осталось места вообще ни для чего; спроси меня сейчас, как меня зовут — и то не отвечу.

Когда он начал стаскивать вниз рубашку, выцеловывая плечо, мне вдруг зачем-то захотелось совершенно по-женски спросить: «А ты точно меня любишь, дорогой?», хотя делать это вот вообще не стоило, потому что ответ я и так знала, и прекрасно понимала, что настрой он мне собьет, не смотря ни на какие разумные доводы.

Я жмурила глаза от каждого жгучего поцелуя, ерзая у него на коленях.

— Это ты со мной делаешь, что хочешь, а не я — с тобой… — хрипло прошептала я ему в макушку в итоге, — Так что это не значит, что я буду сидеть дома и слушаться тебя…

Он вдруг остановился. Из головы начало выдувать туман.

Да ладно?.. Только не говорите, что это дубль два только что был…

Я попыталась сглотнуть застрявший в горле комок и проморгаться от как-то резко выступивших слез. Ну а с чего я вообще взяла, что это все спонтанно? Что это просто само так вышло, потому что я все-таки ему хоть немного, хоть чисто по-плотски симпатична? Что я его соблазнила, а не он опять все устроил, как ему надо? Что это не потому что он нашел на меня рычаг давления, а просто… его желание?

Он поднял на меня протрезвевший взгляд.

— Нет, я… — я дернулась в его руках, но он удержал и сказал тверже, — Нет, милая, нет, я целовал тебя не поэтому… Слышишь?.. Нет.

Я всхлипнула. Прозвучит по-дурацки, но я уже убедила себя в том, что он старый хитрый обманщик, опять меня провел, мое сердце разбито, а ему нет прощения. И очень остро все это переживала. Хотелось то ли лицо ему расцарапать, то ли разреветься в плечо и потребовать на мне жениться… И было уже не важно, что это я все продумала и хитро его соблазнила, сердце отчего-то было уверена, что обманули тут его.

— А почему тогда?! — я не знаю, что именно меня так резко, так оглушающе выбило в истерику. Наверное, очередное осознание, что этот жуть какой хорошенький мужчина все-таки пока не мой. Что его самая лучшая на свете шея не для моих рук и не для моих поцелуев. Что вот это великолепие для какой-то другой женщины. На меня обрушилось осознание такой вселенской несправедливости, что я не могла пошевелиться. Кажется, я недооценила, насколько он мне нравится…

В голове возникли картинки, как какая-то бессовестная шмара трогает его шею, как он ей стонет что-нибудь вроде: «Нет-нет, прекрати!.. Ты меня смущаешь, не трогай меня там… Ох, да! Боже, да, еще!», и она, с коварной улыбкой развратной воровки, злобно хихикая, соблазняет моего бедного, беззащитного, такого преступно беспечного Раша. Он даже не попытался меня остановить, когда я потянулась к его шее! Он всем подряд что ли позволяет себя трогать?!

Я внимательно посмотрела в его виноватые глаза и очень четко осознала, что это его надо запереть дома, пока он не поймет, что я самая лучшая женщина в его жизни. Потому что ни одна уважающая себя дама мимо него пройти ну вот просто не сможет, даже не попытавшись его соблазнить. А этот глупыш же тает от одного прикосновения к шейке! Да что там, ему и простого взгляда порой хватало, чтобы завестись!

Вот прямо сейчас я как никогда поняла Раша. Потому что все, о чем я могла думать, так это о том, что его бы надо где-нибудь схоронить лет на пять, пока я не придумаю, как его в себя влюбить. Или какое-нибудь заклинание, чтобы он не мог видеть других женщин…

— Прости, — глухо попросил он.

— Нечего, — прохрипела я в ответ и погладила его по голове, прижимая к груди, — Разберемся!

Я уже начала придумывать, как уговорить его пока пожить у Евы, когда совершенно неожиданно он поцеловал меня в ключицу. А потом еще раз. Прижал меня к себе крепче и поднял глаза.

— Можно я тебя поцелую? Хочу поцеловать тебя.

В груди расплылось что-то теплое от его слов, от взгляда, которым он на меня смотрел. Жаркого, нежного, требующего, просящего… Столько в нем всего клубилось, сколько я никогда не видела. Я не могла ответить, потому что все слова из головы вылетели, просто наклонилась к нему, и уже почти поцеловала…

Дверь с грохотом отворилась.

— А ну-ка быстро прекратили свои лобызания! Вот наглецы, прямо в моей гостиной!..

Я разочарованно застонала ему в макушку, даже не слушая следующих переругиваний. Ну какого лешего-то опять?!..

Арши чувствовал себя распоследним идиотом, поправляя Шурочкину рубашку. Во-первых, Сибанши, конечно, очень недовольно смотрел на них, но явно не потому что они «лобызались», а потому что делали они это на его территории. Конечно, Арши и самому было бы за это очень неловко в других обстоятельствах, но сегодня граф его раздражал и испытывать перед ним стыд не получалось, хотя следовало бы. В любом случае, граф не ревновал.

— Шура, у тебя хоть капля совести есть? Я же уже не молодой, у меня сердце слабое!

Девушка посмотрела на него, скептически вскинув брови. Ну да, пожилым он явно не выглядел, хоть и на юношу не тянул от слова совсем. Но его всегда забавляло, как существа с коротким сроком жизни округляли глаза, стоило назвать свой возраст. И с большим удовольствием потом просил прикрыть окно, чтобы он не застудил спину, или сетовал на то, что от сырой погоды ноют суставы.

— Нет у нее совести! — ответил ему Сибанши с чувством, — А у тебя — тем более!

— Никогда его еще таким экспрессивным не видел, — присвистнул Борик.

— Это ты еще не видел, как его штормило, когда я в его бельевой шкаф полезла, — начала Шура, — Он потом полчаса перечислял синонимы слова «невоспитанная»… И даже ни разу не повторился!

Граф нашел какой-то очищающий состав и начал распылять его по комнате.

— Мое следующее письмо тебе, неблагодарная, будет состоять из синонимов слова «блудница».

Глаза Шуры блеснули любопытством и предвкушением.

— Ого!

А Арши сидел, смотрел на нее и продолжал чувствовать себя идиотом. Развели его как мальчишку. Ну да нет худа без добра. Когда она заплакала, подумав, что он снова ее разводит (хотя в этот раз плакать стоило бы ему), и мужчина начал это отрицать, он и сам понял, что его вообще-то от Шуры очень основательно ведет. Он же даже не попытался ее остановить. И не то чтобы мысли о том, что это неправильно, совсем вымело из его головы. Занудным голоском Шарама они где-то на задворках сознания звучали, но так тихо, так неважно, так пусто, что сосредоточиться на них просто не получалось.