Гость из Альтрурии - Хоуэллс Уильям Дин. Страница 8

— Нет, не думаю. У нас нет преданий, связанных с затоплением континента, и в подтверждение такой теории существуют лишь обычные свидетельства ледникового периода, которые имеются повсюду. Кроме того, наша цивилизация сугубо христианская, возникновение ее относится ко времени первых христианских коммун, никак не ранее. У нас считается историческим фактом, что член одной из таких коммун принес после того, как их разогнали, на наш континент слово Христово. Корабль, на котором он плыл в Британию, затонул, и его выбросило на наше восточное побережье.

— Да, мы это знаем, — вмешался священник. — Но совершенно непостижимо, как получилось, что человечество продолжало пребывать в неведении относительно такого крупного острова, как Альтрурия, на протяжении всего времени от Рождества Христова до наших дней. Трудно себе представить, чтобы со времен Колумба на поверхности мирового океана сохранилась хоть одна квадратная миля, не изборожденная килями тысяч судов.

— Действительно трудно, — сказал доктор, — и я лично предпочел бы, чтобы мистер Гомос рассказал нам что-нибудь о своей стране, вместо того чтобы расспрашивать нас о нашей.

— Вы правы, — согласился и я. — Уверен, всем нам было бы от этого только легче. Мне, во всяком случае. Но я привел сюда нашего друга в надежде, что профессору доставит большое удовольствие обрушить огонь неумолимых фактов на беззащитного пришельца. — После того как профессор так зло поддел меня, мне очень хотелось посмотреть, как он справится с желанием альтрурца все постичь, что лично мне пришлось не по вкусу.

В смешном положении оказался профессор, который тут же сделал вид, что, подобно всем остальным, очень интересуется Альтрурией, и предпочел бы послушать о ней.

Альтрурец, однако, сказал:

— Извините великодушно. Когда-нибудь в другой раз я с радостью расскажу об Альтрурии все, что вы захотите, а если вы приедете к нам, я с еще большим удовольствием покажу многое такое, что совершенно непонятно на расстоянии. Но в Америку я приехал учиться, а не учить и, надеюсь, что вы снисходительно отнесетесь к моей неосведомленности. Я начинаю опасаться, что она переходит все границы. У меня создалось впечатление, что мой новый знакомец, — продолжал он с улыбкой в мою сторону, — заподозрил, что я далеко не так простодушен, как прикидываюсь, будто, расспрашивая его, норовлю исподтишка осудить и высмеять ваши порядки.

— Ну что вы, — возразил я. Вежливость не позволяла мне подтвердить догадку, столь меткую. — Мы так довольны состоянием своего общества, что можем лишь огорчаться, сталкиваясь с непониманием иностранцев, хотя это нисколько не умаляет нашего к ним уважения. Ведь чаще всего нас посещают англичане.

Мои друзья рассмеялись, и альтрурец продолжал:

— Рад слышать это, а то я испытывал какую-то неловкость, находясь среди вас. Дело не только в том, что я иностранец, все мои понятия и привычки так сильно отличаются от ваших, что мне очень трудно найти с вами общий язык. Конечно, в теории я отлично знаю, что представляет собой ваше общество, но совсем другое дело столкнуться с этим на практике. Я так много прочитал об Америке и так мало из своего чтения вынес, что почувствовал необходимость ради собственного душевного спокойствия приехать сюда и увидеть все своими глазами. В иных случаях противоречия столь велики…

— А у нас во всем размах, — сказал банкир, стряхивая кончиком мизинца пепел с сигары, — мы даже гордимся своей непоследовательностью. Кое-что о положении дел в Альтрурии мне известно, и, откровенно скажу, в моем представлении это какой-то абсурд. Я вообще посчитал бы, что подобные условия немыслимы, не знай я, что они действительно существуют, а я никогда не был способен отрицать свершившийся факт. Вы в свой фургон впрягли звезду, и она повезла его. Заложить фургон — не шутка, но вот приучить звезду к упряжке бывает непросто; вы же свою сумели хорошо объездить. Как уже мной сказано, я не строю на ваш счет никаких иллюзий, но уважать вас — уважаю.

Я слушал его с восхищением, возможно, потому что слова его выражали мое собственное мнение об Альтрурии и были к тому же столь точны и великодушны.

— Совсем недурно, — шепнул одобрительно мне на ухо доктор, — для заевшегося биржевика.

— Да, — шепнул я в ответ. — Жалею, что не я сказал это. Истинно американская манера выражать свои мысли. Такой ответ сделал бы честь самому Эмерсону. А ведь кто, как не он, был нашим пророком.

— Нельзя не сделать такого вывода, если вспомнить, сколько раз мы побивали его камнями, — сказал доктор с тихим смешком.

— А какое из наших противоречий, — спросил банкир все так же добродушно, — смутило вас и нашего общего друга?

Секунду помолчав, альтрурец ответил:

— Собственно говоря, я не уверен, что это противоречие, поскольку сам пока что не проверил то, что меня интересует. Наш друг рассказывал мне о больших переменах, происшедших у вас в области труда, и о том, что люди интеллигентных профессий имеют теперь гораздо больше свободного времени; а я спросил его, где проводят свой досуг ваши рабочие.

Тут он повторил свой перечень рабочих профессий, и я смущенно понурился, уж очень слащаво и сентиментально прозвучали его слова. Но мои друзья восприняли их как нельзя лучше. Они не засмеялись, выслушали его и затем преспокойно доверились банкиру, который и ответил за всех нас:

— Что ж, в отношении краткости я, пожалуй, могу уподобиться исландскому историографу в его главе о змеях: досуга, который нужно где-то проводить, у этих людей просто нет.

— Кроме тех случаев, когда они бастуют, — сказал фабрикант со свойственным ему мрачным юмором. Надо было послушать хотя бы его рассказ о том, как он однажды одержал победу над «профессиональным союзом». — Уж тут-то я насмотрелся, как они коротают свой досуг сложа руки.

— Да уж, — подхватил доктор, — в ранней молодости, когда мне волей-неволей приходилось лечить людей по дешевке, я тоже, бывало, заставал их в периоды «временного отстранения от работы». Меня всегда восхищала жантильность этой формулировки. Эти слова, казалось, сводили на нет причиненное зло. Заслоняли от вас и полуголодное существование, и холод, и болезни, сопряженные с этим фактом. Быть «отстраненным временно» совсем не то, что потерять работу и оказаться перед лицом голода или нищеты.

— Эта публика, — сказал профессор, — никогда ничего не откладывает про черный день. Они, все до единого, расточительны и недальновидны, и жизнь ничему их не учит, хотя они не хуже нашего знают, что все упирается в спрос и предложение, что в какой-то момент перепроизводство неизбежно, вслед за чем прекратится их работа. Разве что люди, покупающие их труд, будут готовы терять деньги.

— На что кое-кто и идет, лишь бы не закрывать предприятие, — заметил фабрикант, — причем терять безрассудно только затем, чтоб не лишать людей работы. И что же? Стоит обстоятельствам измениться к лучшему, как рабочие начинают бастовать, требуя повышения заработной платы. Вы себе не представляете, до чего это неблагодарный народ. — Он обратил свои слова к священнику, словно не хотел, чтобы его сочли жестокосердным. Впрочем, он действительно был человеком добрейшей души.

— Да, — сказал священник, — это поистине один из наиболее трагических аспектов существующего положения. Они ведь и правда смотрят на своих хозяев как на врагов. Не представляю, чем все это кончится.

— Моя бы воля, я б знал, как с этим покончить. Прихлопнуть профессиональные союзы, и забастовки прекратятся сами собой.

— Все это прекрасно, — сказал адвокат с характерной для него рассудительностью, так нравившейся мне, — коль скоро дело касается забастовок, однако я не представляю себе, чтобы ликвидация профессиональных союзов могла отразиться на процессе временного отстранения от работы, который подчиняется своим законам. Закон спроса и предложения я уважаю не хуже других — на нем как бы все зиждется, однако я возражаю против того, чтобы время от времени по его милости приостанавливались бы мои доходы. Думаю, что я не так расточителен, как рядовой рабочий, и тем не менее я еще не успел отложить достаточно, чтобы равнодушно взирать на то, поступают мои доходы или нет. Возможно, профессор и успел. — Профессор промолчал, и мы все позволили себе рассмеяться. — Я просто не понимаю, как они все это выдерживают, — заключил адвокат.