По лезвию грани (ЛП) - Эндрюс Илона. Страница 23

— Нет.

— Это шумный, кричащий город-улей. Мы едем в Котел, в один из самых опасных районов Адрианглии. Его называют Котлом, потому что именно там самое худшее, что может предложить человечество, бросают вместе и дают закипеть, пока не всплывут отбросы.

Шарлотта тихо рассмеялась. Она не думала, что когда-нибудь снова будет смеяться после того, что она сделала, но ее тело прошло точку боли, и она чувствовала себя невесомой и немного отупевшей.

— Ты упустил свое призвание.

— Как поэт, я полный неудачник, — сказал он. — Когда мне было четырнадцать, я написал длинную балладу о безрадостности моей жизни и о том, как тяжко мое бремя. Мой брат украл ее и прочитал вслух на семейном сборище. Это был первый и последний раз, когда мне удалось рассмешить всю семью.

Смех продолжал нарастать. Она слышала истерические нотки в собственном голосе, но не могла остановиться.

Ричард остановил коня и спешился.

В глубине ее глаз полыхнул огонь. Она должна взять себя в руки.

Ричард взял ее лошадь под уздцы и отвел лошадей с дороги. Когда она соскользнула с седла, ее тело протестующе заныло, руки и ноги задрожали. Перед ней маячил большой тополь. Шарлотта обошла его кругом и села на землю, обхватив руками ноги, сжавшись в комочек, как она делала, когда была маленькой девочкой, тоскующей по дому.

Все было кончено. Шарлотта, если бы ты была более приземленной, то пустила бы корни. Она больше не была приземленной. Все ее испытания, все ее добровольное изгнание, все это было напрасно. Она убила людей. Она держала их жизни в своих руках и гасила их. Это приносило ей радость. И Элеонора была мертва, и с этим ни черта Шарлотта не могла поделать. Элеонора ушла, и она, должно быть, страдала перед смертью. Прости. Мне так жаль.

Шарлотта прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать нахлынувший поток рыдания.

О, Мать Рассвета! Как же все пошло не так? Пожалуйста, молилась она про себя, пожалуйста, пожалуйста, сделай так, чтобы все это превратилось в ночной кошмар. Пожалуйста, дай мне проснуться. Я просто хочу проснуться. Пожалуйста… Она бы все отдала, чтобы повернуть вспять последние двадцать четыре часа. Все, что угодно, лишь бы Элеонора и Дейзи не умерли. Все, что угодно, лишь бы защитить Тюли. Бедная Тюли, теперь она осталась совсем одна. Работорговцы разрушили ее жизнь. В одно мгновение у нее была сестра и будущее, а в следующее ничего, кроме горя.

Тепло в ее глазах превратилось в слезы. Они катились, смачивая ее щеки. У нее болела грудь. Она всхлипнула. Внезапно она не смогла больше сдерживаться, слезы вырвались из ее глаз.

Из кустов появилась темная тень. Пес опустился на землю у ее ног и лизнул лодыжку. Она упала на колени и заплакала, как ребенок.

Пожалуйста. Пожалуйста, дай мне проснуться.

Она плакала и плакала, мысленно молясь, хотя знала, что никто ее не слышит. Это было чертовски несправедливо. Почему? Почему они должны были умереть? Она убила ублюдков, которые убили их, но это ничего не исправило. Это был просто круг боли и смерти, и она была поймана в него, злящаяся, скорбящая и беспомощная.

Рыдания превратились в сухие вздохи. Не было ни бальзама, ни припарки, ни пилюль, которые она могла бы создать, чтобы все исправить. Мертвые останутся мертвыми. Ничто не могло вернуть их страдания или ее.

Наконец, когда ее рыдания и вздохи затихли, на нее опустилась усталость.

Она чувствовала себя одинокой. Совершенно, абсолютно одинокой. Она подняла голову, выпрямилась и поняла, что чем-то накрыта. Ричард накинул на нее свой плащ, а она даже не заметила.

— Спасибо. — Она плотнее закуталась в плащ. Это был добрый жест, совершенно не вязавшийся с его признанием в том, что он убийца, и с атмосферой опасности, которая все еще исходила от него.

Он сидел рядом с ней, прислонившись к шершавой коре, его профиль четко вырисовывался на фоне залитого лунным светом неба. Если бы она встретила его при других обстоятельствах, то, возможно, испугалась бы его близости. Теперь она была слишком онемевшей и слишком эмоционально разбитой, чтобы испытывать какое-либо беспокойство.

— Наверное, ты жалеешь, что взял меня с собой, — сказала она.

— Я жалею об этом с того самого момента, как решился.

Ее гордость была уязвлена.

— Я не буду обузой.

Он повернулся к ней, его темные глаза были полны беспокойства.

— Я никогда не рассматривал тебя в качестве обузы.

— Тогда почему?

Он посмотрел на луну.

— В этой жизни некоторые из нас рождаются убийцами с инстинктом хищника. Я один из них, а ты нет.

Должно быть, он забыл, что она только что убила дюжину мужчин.

— Почему? Это потому, что я женщина?

— Нет, это не определяется гендерной принадлежностью. Моя тетя была лучшей убийцей из всех, кого я встречал. По какой-то причине некоторые из нас рождены, чтобы убивать, а другие, мужчины и женщины, рождены, чтобы воспитывать. Твои инстинкты побуждают тебя помогать другим. Мои инстинкты заставляют меня обрывать жизни.

Она фыркнула.

— Ты меня не знаешь.

Ричард улыбнулся. Несмотря на грязь, он действительно был поразительно красив. Надменный, хищный, но красивый.

— Те из нас, кто являются убийцами, учатся распознавать себе подобных. Мы знаем соперников, потому что они представляют опасность.

— А я нет? — тихо спросила Шарлотта.

Он снова улыбнулся, и на этот раз его лицо было почти печальным.

— Даже самый мирный и добрый человек станет опасным, если его загнать в угол. Я не сомневаюсь в твоей силе, но у тебя нет врожденной агрессии или хищнического инстинкта прирожденного убийцы. Я был одним из них всю свою жизнь, и то, что я сделал и увидел за эти последние месяцы, преследует меня. Я знаю, что ждет меня впереди. Я знаю, что тебе будет очень трудно. Теперь ты думаешь, что имеешь дело с горем и очищаешь себя таким образом, но это только первый намек на то, что должно произойти. Ты уверена, что не хочешь вернуться? Я сочту за честь проводить тебя до Грани.

— Нет.

— Думаешь, Эджеры не примут тебя обратно?

Она вздохнула.

— Возможно, но я не могу вернуться в Западный Лапорт. Когда работорговцы окружили дом, Элеонора позвонила мне. Я отправилась к нашим соседям просить помощи. Они собрали около двадцати человек, все с оружием, но не двинулись с места.

— Никто не хотел сражаться, — сказал Ричард. — Вероятно, они тянули резину, чтобы за это время работорговцы ушли. Типично для них.

Она повернулась к нему.

— Да. Элеонора жила среди них всю свою жизнь. Она помогла многим из них, а они просто бросили ее и оставили умирать. И когда я попросила их помочь мне найти этих ублюдков, ни один из них не смог посмотреть мне в глаза. Я не могу туда вернуться. Я приняла решение. Я не знаю, каковы твои мотивы, но мои столь же обоснованы. Пожалуйста, уважай мою потребность в справедливости.

— Мои извинения, — сказал он. — Я больше не буду об этом говорить.

Шарлотта вытерла лицо рукавом и встала. Ричард встал.

Она протянула ему плащ.

— Спасибо за плащ.

— Всегда пожалуйста.

Ричард держал поводья ее лошади, пока она вставляла ногу в стремя и садилась верхом. Он протянул их ей, сел в свое седло, и они выехали.

Через полчаса лес расступился. Шарлотта остановила лошадь. Перед ней расстилалось широкое поле травы высотой по пояс, уходящее вдаль, где перламутровое море плескалось о берег под бездонным темным небом. Слева, омываясь соленой водой океана, возвышались невероятно высокие башни. Построенные из бледно-серого камня, они были треугольной формы с плавно изогнутыми углами. Бирюзовая волна, поднимающая щебень, омывала каждую башню, посылая ручейки щебня вниз по бледным каменным стенам, словно вьющиеся растения, пустившие сеть тонких корней. Лунный свет играл на щебне, и его отблеск соответствовал отражениям на безмятежном океане. Башни стояли идеальным полукругом, обрамляя большую часть города, как волнорезы.

— Зубы Келены, — сказал Ричард. — Во время ураганов башни выстраивают магический барьер, защищающий город от штормов и страшных волн.