Война и мир в отдельно взятой школе - Быков Дмитрий. Страница 13

«Заговор храмовников», – исправился Лубоцкий. А, тамплиеры. Лубоцкий в своем репертуаре. Вот… из-за одной потерянной буквы весь смысл… хотя какой тут вообще смысл? Никогда не поймешь, Лубоцкий это всерьез или они с Дейнен придумывают там всякую пургу. Хотя, с другой стороны, не раз уже выходило, что пурга авторства зубастой Дейнен оказывалась ближе всего к истине.

Ветер гнал навстречу пустую пивную банку, Петя наступил на нее, смял – и банка будто обняла его конверс, прицепилась и хрустела при каждом шаге. Петя запрыгал на одной ноге, отцепляя ее, Наташа засмеялась:

– Какой же ты, Петя… в самом деле!

Ей нравилась Петина неловкость, да и весь Петя. Хотя, надо признаться, Наташе нравились все. И Толя Абрикосов, похожий на актера Камбербэтча, и Федя Дорохов, и – как бы ни хотелось скрыть это от самой себя – сверхчеловек Лубоцкий. Но все они видели в ней в первую очередь дочь Батайцева. Конечно, в «двенашке» у многих были звездные родители, но не у всех же это написано прямо на лице, а лицо не спрячешь. Вот же угораздило – Наташа была ужасно похожа даже не на отца, а на дядю Женю, который смотрел на людей с каждой второй киноафиши. Наташа походила на него даже больше, чем Соня, его родная дочь. «Ах, вы дочь Батайцева?» – слышала Наташа, сколько себя помнила, и нужно было отвечать, что да, Батайцева… да не того. Наташин отец всегда жил в тени брата, а потом еще нелепая смерть Евгения, до сих пор кормящая журналистов желтых изданий… Наташа уже привыкла к заголовкам «Шок! Смерть Батайцева и банда черных археологов!» Виноваты были то археологи, то сектанты, то спецслужбы, то инопланетяне; журналисты изощрялись в догадках. Каково было Соне, лучше не думать. Но Соня умела уходить от переживаний и учиться, учиться, как псих. А Наташа отключать эмоции не умела. Да и быть в первую очередь дочерью и племянницей ей изрядно надоело. Поэтому ей так легко было именно с Петей, который однажды спросил: «Батайцев? А это кто такой?»

Они вынырнули на шумные улицы ближе к центру, быстрым шагом перешли оба моста и двинулись дальше. Для Пети это был привычный путь: он любил обходиться без метро, кеды будто сами выучили путь до Колпачного. Москва то разворачивалась перед ними – через мосты до самого университета, – то опять сворачивалась узким Хохловским переулком.

– Что это, орга́н? – спросила Наташа.

Петя кивнул:

– Да, это в «Петре и Павле» репетируют.

Лютеранский собор со своим органом, озвучивавший кривые московские улицы, вызывал у Пети легкое кружение головы.

На стене зачем-то был вырезан кусок штукатурки, обнажился квадрат красной кирпичной кладки. Наташа потрогала кирпич и серые пятна на нем:

– Смотри… Рыцарь и дракон. Ты видишь?

Детский сад… Петя вгляделся в пятна оставшейся штукатурки, но ничего не увидел.

– Какой еще рыцарь?

– Ну, не знаю. Тамплиер.

Петя вздрогнул. Наташа вдруг вытащила маркер и подписала прямо на стене: «Рыцарь верхом на драконе».

«Во дает. У себя бы на стенах писала», – с неудовольствием подумал Петя. Выходит, он уже чувствует себя здесь своим? «Снесут Калачёвку – останусь в Колпачном», – внезапно подумал он.

Он шел, будто совсем к себе домой. Там тихо… можно спокойно подумать… Только Наташа-то ему здесь зачем?

– Ничего, что я с тобой иду вдруг? – спросила она.

Петя вздрогнул и будто почувствовал себя виноватым. И тут же ляпнул:

– А у меня, кстати, тут квартира.

– Чего? – опешила Наташа. – Какая еще квартира?

– Ну… – Петя замялся. – Это… Отец оставил. Наследство.

Наташа присвистнула, как пацан:

– Ничего себе. Так это правда, что ли? Твой отец олигарх? Я думала, врут всё…

– Вот видишь. Иногда самые невероятные теории оказываются правдой, – вздохнул Петя (он, кстати, совершенно не умел свистеть). – Зайдешь?

Консьерж посмотрел на Петю неодобрительно, но промолчал. Наташа вдруг покраснела:

– Что он про нас подумал?

– Ерунда, – отмахнулся Петя: его голова была занята другим.

Он внутренне поморщился, предполагая Наташины восторги по поводу квартиры. Вот же дурак, не смог отвязаться. Но Наташа ничего такого особенно не сказала, аккуратно сняла кроссовки (Петя же ходил прямо в конверсах и не парился) и сразу бросилась к фотографии на книжной полке:

– Ой, какой котик!

На снимке Кирилл Владимирович косплеил известную фотографию Юрия Кнорозова, где тот тоже был изображен с котом. Этого кота, кстати, Кнорозов пытался как-то протащить в соавторы научной статьи. Кота же Кирилла Владимировича Петя не знал. Их не знакомили.

– Твой отец? – спросила Наташа, изучая то фотографию, то Петино лицо. – Да, вроде на тебя похож…

Петя аж поперхнулся: лицо на фотографии имело довольно инфернальное выражение… чего там похожего?

– А ведь я его знаю, – сказала вдруг Наташа.

– Как знаешь?! Откуда?

– Ну, у папы вечно народу толчется, он любит гостей… ходит кто попало, то есть… извини. Просто у нас не дом, а проходной двор. Папа говорит, это для профессии нужно. Играешь профессора физики – общаешься с физиками. Бандита – с бандитами…

– Вампира – ищешь контакты с потусторонним миром, – подколол Петя (а говорил, не знает, кто такой Батайцев!).

Наташа терпеть не могла фильм, где отец играл вампира, поэтому поспешила продолжить:

– Археолога – с археологами… Да на самом деле просто папа любит тусоваться, принимать гостей. Ходят, ходят… часто знакомые лица, а потом и не поймешь, где видела, то ли на «Дожде», то ли в рекламе «Макдоналдса».

– Так твой отец разве не умер? – ляпнул Петя.

– Это Сонин же умер. – Наташа задумалась, стоит ли ей обижаться, но решила: тут у нее одной был живой отец, так что нечего. – И… постой… кажется, на похороны дяди Жени как раз вот этот твой и приходил… точно, он был!

Петю кто-то будто дернул за язык, и он спросил:

– А шергинского отца там случайно не было?

– Аниного? Конечно. Они вообще с дядей Женей дружили.

Петин телефон снова дернулся. Эсэмэс: «На месте водокачки обнаружен тайный ход. Заложен кирпичом».

Вот же Лубоцкий, неугомонная работа мысли…

Стоп.

Это не Лубоцкий. Эсэмэс пришло от Дорохова.

Тайный ход. Тамплиеры. Наташа… нет, Петя вроде бы еще ничего не пил… Нельзя, необходима ясность мысли.

– А твой этот… дядя Женя, – спросил Петя, – он где снимался? Какую роль играл, последнюю? Ну, с кем общался?

– Да они с папой вместе… там сериал какой-то, исторический. Они тогда так загрузились историей, археологией… черт знает, документы какие-то искали про наш квартал.

– Про Калачёвку? – быстро спросил Петя. Он смутно помнил, что смерть Батайцева была какой-то непростой, связанной… с чем? И тело то ли нашли, то ли нет…

– Может, твои Батайцевы из-за этого общались с моим отцом? – стал думать он. – Он тоже вроде… историей увлекался. Тоже… про Калачёвку есть документы…

– Петя, – так же быстро спросила Наташа. – А твой отец. Он… умер от чего?

– От старости, – отмахнулся Петя.

– Чего-то мне не нравится, – сказала Наташа, – когда люди умирают. Особенно внезапно.

– Прости, – Петя снял очки, потер переносицу, – мне нужно задать тебе идиотский вопрос. А твоего дядю Женю… вообще нашли?

– Да… только как-то непонятно. То ли он… то ли… А что?

– А то. В Чертанове искать не пробовали?

Глава 6

Марки и маски

Алексей Сальников [16]

Мусор на месте снесенной водокачки стремительно расчистили, само место огородили красными и белыми пластиковыми секциями, чем-то похожими на гигантские детали лего. По пути в школу и домой Лубоцкий то и дело заглядывал в яму, в которой имелось еще одно углубление, где кирпичную кладку убрали, предвкушая, возможно, подземный ход или сундук с сокровищем. Однажды вечером Андрей даже спустился, чтобы посмотреть, что там, хотя все и так знал из новостей. Остатки печки, метла, угольная пыль на полу – вот и все добро, что там обнаружилось. Андрей чувствовал неловкость, когда вспоминал, как надеялся на совсем другое – чтобы там была находка (что за находка, Андрей не мог придумать), которая бы помешала стройке.