Пробудить бога (СИ) - Саган Илья. Страница 59

Теперь, когда они не закрывали вид, я смог рассмотреть прикованного к стене человека: белые уши вызывающе торчат из–под растрепанной шевелюры, тело по пояс оголено, рядом валяется синяя тряпка, похожая на мантию, и разорванная рубаха.

Склонив голову набок, я внимательно разглядывал его и пытался понять, что чувствую. Что–то близкое, хорошее было связано с ним. И поэтому казалось, что жрать его нельзя. А вот черногубых очень даже можно.

Перед пленником из земли рос небольшой сталагмит причудливой формы. Он напоминал руку с вытянутым вверх пальцем, словно грозил несчастному. Тот смотрел и на него, и на тюремщиков с вызовом, в глазах не было даже намека на страх.

— О Дагдана елла сун клармес алуур, — затянул Кортен, читая по длинному, полуистлевшему свитку.

Бормотал он довольно долго, и я, чувствуя накатывающий голод, решил, что сначала сожру его. Но вот он произнес:

— Елласо!

— Елласо мангуро! — хором ответили стоявшие на коленях.

Кортен снова забубнил что–то, а в руках у черногубых появились блестящие изогнутые кинжалы.

— Пора, Лурмель, — прошептал вожак.

Длинный поднялся на ноги и шагнул к пленнику.

— Ясно, — растянув в подобии улыбки бледно–розовые губы, усмехнулся тот. — Папуас папуасу — друг, товарищ и корм?

Лурмель схватил его за запястье и затейливым движением клинка полоснул по предплечью. Маленькие рыжие точки на белом лице пленника вспыхнули, он застонал и инстинктивно вжался в стену. Кровь брызнула на сталагмит, Эйруса ловко подставила миску, и в нее плюхнулся кусочек отрезанной плоти.

О, какой запах… Моя пасть наполнилась слюной, она стекала по торчащим клыкам и бесшумно капала на землю. Я затрясся от нетерпения, но что–то в глубинах памяти сдерживало меня, заставляя оставаться на месте.

Тем временем кинжал блеснул и в руке Эйрусы. Размашистым движением она распорола бок прикованного к стене, и новый кусок мяса вместе с обрывком пояса штанов шмякнулся в заботливо подставленную Лурмелем миску. Пленник сдавленно вскрикнул и закусил губу. Изо рта полилась струйка крови.

Что–то мне напомнил этот странный обряд. В памяти смутно встал какой–то праздник, накрытые столы… Нет, не помню.

Под непрерывный бубнеж Кортена к пленнику подошел Тармел. Поднял оружие и дрожащей рукой воткнул ему под ключицу. Хлынула новая порция крови, а в миску упал еще один кусок плоти. Голова человека поникла, он покачнулся и безвольно обвис на цепях.

Шерсть у меня встала дыбом, перед глазами появилась красная пелена. Больше сдерживаться я не мог и, выскочив из своего укрытия, в два прыжка настиг первую жертву. Кинулся на сидевшего в каменном кругу Кортена, схватил лапами его голову и с блаженным удовольствием вонзил клыки во впалую грудь. Унылое бормотание тут же смолкло, ему на смену пришли испуганные крики белокожих и сладостное чавканье.

Удовлетворив первый порыв, я поднял окровавленную морду и посмотрел на них. Тармел прижался к стене, глядя на меня полными ужаса глазами. Лурмель и Эйруса ощетинились кинжалами, в их взглядах читалась решимость продать свои жизни как можно дороже. Что ж, это по мне. Борьбу я люблю, люблю до исступления.

С грозным рыком я бросился на этих двоих, опрокидывая стоявшие на пути свечи. Слегка прижег лапу, ну да ничего, злее буду. Мы сплелись в клубок и покатились по земле. Схватка была яростной, но короткой. Я чувствовал, как острые клинки впиваются в мою плоть, но это меня не беспокоило. Азарт охоты, предвкушение победы — вот высшее наслаждение, оно сильнее любой боли! Мои когти рвали мягкие тела жертв на части, клыки перегрызали кости и сухожилия. Никаким кинжалам не справиться со мной!

Через минуту оба лежали распростертыми на земле, а я, от удовольствия хлеща себя хвостом по бокам, насыщался их теплым мясом.

Утолив голод, я выпрямился и победно зарычал. Кровь текла с меня ручьями, вперемешку моя и вражеская, слипшиеся клочья шерсти торчали из прорех изломанной кольчуги, раны от кинжалов горели огнем. Но я был горд и счастлив: жалкие людишки познали силу волка.

Сзади послышался вздох.

Я обернулся — помутившимся взглядом на меня смотрел прикованный к стене пленник. Он хмурился и, казалось, пытался что–то вспомнить. За время экзекуции он побледнел еще сильнее, если это вообще было возможно.

А вот Тармела не было. Я обнюхал все вокруг, но хода, через который он скрылся, не нашел — все перекрывал запах свежей крови. На слабеющих лапах вернулся к пленнику и, смутно понимая, что трогать его нельзя, отошел подальше.

Он смотрел на меня, а я на него. Он истекал кровью, и я тоже. А в душе шла борьба — все мое естество требовало броситься на жертву, растерзать, сожрать, но где–то в самой глубине сознания билось: нет, нет, нет!

Я сражался с собой долго, очень долго. Целую вечность. И когда сил бороться уже не осталось, поднял морду к потолку и завыл от бессилия, как жалкая собачонка.

Побелевшие губы пленника дрогнули.

— Ро… кот… — прошептал он и протянул руку.

Все барьеры пали. Приняв его жест за угрозу, я бросился на него, вырвал крюки, державшие цепи, и вцепился клыками в горло. Рывок отнял у меня последние силы, но каким наслаждением было дать себе, наконец, волю!

Не прошло и мгновения, как меня вдруг отбросило назад. Над сползшим на землю пленником задрожал голубой купол, и запах, манивший до сумасшествия, тут же исчез. Разочарованно взвыв, я отполз к ближайшему черногубому, ткнулся мордой в его окровавленные останки и отрубился.

Глава 31. Тайны заговорщиков

Пульсирующая боль в боку заставила поморщиться. Было ощущение, что кто–то раз за разом вонзал в меня острое лезвие. Я разлепил веки и не поверил своим глазам: надо мной склонился зенол с копьем, он осторожно тыкал в меня остро наточенным наконечником, причем не в кольчугу, а в дырку на ней, и с опаской отступал.

— Охренел? — возмутился я. Ладонь сама собой потянулась к рукояти меча.

— Полегче, Рокот, полегче, — раздался в стороне знакомый голос.

В поле зрения появился старейшина Ормин. Напряженно глядя на меня, он опустился на корточки и спросил:

— Ты как?

— Нормально, а что?

— Ну… Говорят, ты был зверем.

— Еще каким, — послышался веселый голос.

Я повернул голову, чтобы увидеть говорившего, и невольно поморщился. Тело занемело и почти отказывалось слушаться. Что за фигня, где я вообще? И тут на глаза попался сталагмит в виде руки с вытянутым пальцем. События минувшей ночи яркими всполохами высветились в сознании, и я вспомнил все.

Сейчас грот выглядел совсем иначе. Это место правильнее было бы назвать залом подземного дворца. То, что ночью глаза волка приняли за ледяные глыбы, представляло собой ряд грубых дорических колонн. Они возвышались по всему периметру и упирались в арочные основания купола–зонтика. А то, что ночью я посчитал нагромождением деревяшек, оказалось мебелью — ветхой, древней, но все же достаточно добротной. Вдоль стен стояли шкафы, стеллажи, наполненные пожелтевшими свитками, какие–то тумбы, стол и даже несколько кресел. Н-да, как же обманчиво звериное зрение.

— Ну ты выдал, Димыч!

Я встал и обернулся на голос — покачивая головой, ко мне шел Лекс.

— Лешка, бро!

Мы обнялись, потом он отстранился и с опаской посмотрел на меня.

— Ты точно в порядке? Волком не обернешься?

Меня словно громом ударило.

— Блин, Лех, я что, тебя убил?!

— Было дело.

— Твою ж мать…

Но он великодушно махнул рукой.

— Да ладно, не переживай. Если бы не ты, меня бы эти гады замочили, причем до смерти, — он мотнул головой на все еще лежавшие на земле растерзанные тела зенолов. — Уж им бы Метка точно не помешала. Как же вовремя ты появился. Я, если честно, думал, все, каюк.

— Диогена благодари, он обнаружил твой колпак, когда мы тебя искали.

— Вот молодец! А почему ты зверем стал? — не унимался Лекс. — Это умение люмена?

— Вспомни Аленушку, поймешь.