Под покровом ночи - Карр Джон Диксон. Страница 2

В десять минут двенадцатого мы вышли из «Амбассадора» и направились к Фенелли. Его заведение, расположенное рядом с авеню Токио, в те времена представляло собой комбинацию ресторана и дансинга, поскольку хозяин стремился сделать его самым современным и привлекательным для туристов. Трехэтажное здание из серого камня высилось, окруженное стеной, на холме противоположного берега реки, на углу рю Дезо. Для пущего эффекта месье Фенелли рассылал великолепно выполненные визитные карточки теоретически с единственной целью — известить своих будущих гостей о возможности сорить деньгами в зале для рулетки на верхнем этаже его заведения.

Улица была сплошь забита, автомобилями. Миновав кованые ворота, мы прошли по дорожке к парадному входу. Попадая в этот дом, посетители сначала проходили по мраморному холлу с высоким потолком, справа от которого располагался ресторан, а слева — американский бар, где постоянно собиралась шумная толпа известных в Париже людей. Бар был ярко освещен цепочкой мигающих огней, и многочисленные клиенты, проходя мимо него под грохот джаз-оркестра, вырывающийся из ресторана и заглушающий людской гомон, имели возможность видеть на стенах яркие безвкусные украшения якобы в стиле Дикого Запада.

Банколен не стал задерживаться внизу, а повел меня в глубь ярко освещенного холла к мраморной лестнице. Он так и не объяснил мне цель нашего прихода. Лишь поглядывал вокруг. Видимо, искал кого-то в толпе. Наконец заметил нужного ему человека. Тот сидел рядом с дверью в бар и выглядел очень странно. Это был невероятно толстый мужчина. Его телеса выпирали из-под небрежно подобранной одежды. Его огромную голову, которая словно свисала между плеч, плотно облегали коротко подстриженные рыжеватые волосы, за исключением того места прямо надо лбом, где они топорщились вверх. На его красном лице красовались очки в квадратной оправе, из-за которых пристально и наивно всматривались в окружающий мир светло-голубые глаза. Когда он говорил, его густые рыжие усы вздымались над медленно двигающимся тройным подбородком, погруженным в воротник. Он нервно сцеплял и разнимал пальцы рук, подергивал плечами и оглядывался по сторонам с растерянным видом близорукого человека. Так он и сидел, пока Банколен представлял ему нас. Потом что-то закричал ему на ухо, стараясь перекрыть шум толпы. А толстяк медленно кивал в ответ и наконец поднял на него свои светлые глаза и хмыкнул.

Так состоялось мое знакомство с доктором Хьюго Графенштайном, директором и владельцем клиники психиатрии и неврологии при Венском университете. Доктор говорил по-французски с сильным акцентом, но весьма бегло. И пока мы поднимались по лестнице, энергично высказывал свое неудовольствие назначенным Банколеном местом встречи. Банколен на ходу обернулся и незаметно кивнул. Я увидел, как двое мужчин вышли из бара и последовали за нами.

На верхней площадке к нам подошел служащий в униформе и попросил наши карточки. Мы очутились в длинном холле с красным ковром на мраморном полу. Из-за двойных дверей салона, окна которого выходили на рю Дезо, доносился многоголосый шум. Мы задержались на пороге, и Банколен окинул салон внимательным взглядом. Это было просторное помещение около шестидесяти футов в длину, со стенами, обшитыми темными деревянными панелями, и освещаемое тремя хрустальными люстрами, свисающими с высокого потолка. Несколько тщательно зашторенных окон в стене напротив тех двойных дверей, в которые мы вошли, выходили на улицу. У стены слева от нас прятались за занавесом несколько альковов, куда подавались напитки. А в узкой стене продолговатого помещения справа от нас виднелась маленькая дверь. Под каждой люстрой стоял стол с рулеткой. Эхо шагов гулко отражалось от выложенного мраморными плитами пола. Над залом подобно туману поднимался гул голосов. И можно было различить отдельные слова, тихий смех, шуршание лопаточки крупье, сгребающего фишки, шелест отодвигаемых стульев с ножками, подбитыми фетром. Игроки расхаживали вокруг столов, заглядывали друг другу через плечо, наваливаясь на спинки стульев, перешептывались. Крупье громко объявил:

— Ставки сделаны, господа! Ставок больше нет.

Воцарилась тишина. Слышался даже стук катящегося в рулетке шарика. Все замерли и напряженно вытянули шеи. Голос крупье монотонно пропел:

— Двадцать два, черное, господа…

Раздался женский смех. Из-за стола медленно поднялся мужчина с невозмутимым выражением лица. С видимым безразличием он развел руками и начал раскуривать сигару. Но зажигалка дрожала в его руке. На блестящем от пота лице появилась кислая улыбка. Мужчина огляделся по сторонам. Я услышал ликующий возглас какого-то англичанина, очевидно выигравшего. На какое-то мгновение напряжение спало, и опять в салоне зашумели и задвигались — острее запахло пудрой и духами, к потолку взвились струйки табачного дыма, послышались звон браслетов, шарканье туфель… Это была очень шумная и пестрая толпа, расцвеченная яркими плюмажами и шляпками дам. Все возбуждены, будто слегка навеселе, и, оглядываясь, окидывали нас дерзкими пристальными взглядами. При ярком освещении стала заметна потасканность этих накрашенных лиц, равно как и обитой красным плюшем мебели.

Снизу доносился ритмичный грохот оркестра, смешиваясь с общим гулом, треском складываемых вееров и звоном бокалов. Казалось, все здесь балансировали на тонкой грани, отделяющей их искусственно возбужденное веселье от нервной истерики.

— Мы займем выгодную позицию для наблюдения, — заявил Банколен, — вон в том алькове.

Мы прошли к центральному из трех альковов — полукруглому мягкому дивану с круглым столиком, частично от гороженному от салона шторой. Над столом свисал светильник в стеклянном розовом колпаке. Банколен уселся лицом к продолговатому помещению, а мы с Графенштайном заняли места по обе стороны от нашего предводителя. Отсюда хорошо просматривалось огромное пространство, заполненное оживленной шумной толпой. Банколен вынул сигару и рассеянно вертел ее в пальцах, поглядывая на толпу. Пока служащий ставил поднос с коктейлями, мы хранили молчание. Доктор Графенштайн попробовал напиток и брезгливо поморщился. Потом стал машинально двигать его по столу взад-вперед.

— Фу! Глупо было приходить сюда. Мне здесь не нравится! — неожиданно энергично заявил огромный австриец. — А уж эти их коктейли! — Высокий бокал казался хрупким в его огромных лапищах. Он презрительно посмотрел на него, словно раздумывал, не раздавить ли. Затем уставился сквозь очки на Банколена. — Потому я и пришел с вами. Вы сказали, что у вас дело по моей части. Это правда?

Банколен закурил сигару и задумчиво выпустил струю дыма.

— Да, доктор. Меня беспокоит один аспект этого дела. Он очень даже по вашему профилю. Мне хотелось послушать мнение специалиста. Я пообещал моему юному другу, что он увидит меня в деле.

— Итак?

— Герцог де Салиньи, которого вы, вероятно, увидите сегодня, — это состоятельный, симпатичный и еще молодой человек, — продолжал Банколен. — Сегодня он женился на очаровательной молодой женщине. Вы бы сказали, что это настоящая любовная история для кино. Сегодня вечером, как мне стало известно, они находятся здесь.

Графенштайн насмешливо фыркнул:

— В наше время мы отправлялись в свадебное путешествие. Мы относились к свадьбе куда серьезнее. Это плохо, Банколен. На умы явно действует…

— Современные молодожены, — задумчиво прервал его Банколен, — кажется, видят в уединении что-то не очень приличное. Они считают, что на публике вы должны вести себя так, будто уже лет двадцать, как женаты, а наедине словно не женаты вообще. Впрочем, мне нет до этого дела. Для подобного небрежного отношения друг к другу есть более серьезные причины… Кто-нибудь из вас слышал о невесте?

— Я не понимаю… — Графенштайн беспокойно заерзал.

— Новобрачная — мадам Луиза Лоран. Четыре года назад она вышла замуж за некоего Александра Лорана. Вскоре после свадьбы его приговорили к содержанию в сумасшедшем доме за преступление в состоянии помешательства.