Детектив в день рождения - Устинова Татьяна. Страница 4
– Эля, скажи своему… – Леонид демонстративно запнулся, – другу, что у него вульгарное представление о работе переводчика.
– Переводы статей, книг… мало ли, – сказала Эля. – Зачем тебе деньги? У меня есть немного. Сколько надо?
– Прилично. У меня крыша треснула…
Леонид кашлянул, замаскировав смешок.
– В смысле?
– Дерево упало и снесло угол крыши. Договорился с Венькой, а бабла нету. Попросил у Артура, а он потребовал испанца. Давно глаз положил, гад! Куда прикажешь деваться? Скотина и есть.
– Артур ваш друг? – иронически спросил Леонид.
– Слушай, хоть ты не лезь! – бухнул Дима. – И так тошно!
– Что вы себе позволяете! – возмутился тот.
– Мальчики, прошу к столу! – поспешно воскликнула Эля. – Леонид, придвигай кресло. Дима, наливай!
– Ты же не пьешь, – склочным голосом напомнил Леонид. – У тебя на красное вино аллергия.
– Я немножко, – сказала Эля. – День рождения все-таки. Леонид, ты…
– Можно наливать? – перебил Дима. – Все уже обсудили? Переводчик, ты как?
– Леонид! – с нажимом произнесла Эля.
Тот пожал плечами.
– Ну и ладушки. Погнали! – Дима разлил вино в бокалы.
– Дима, за тебя! – сказала Эля, отхлебнула и закашлялась.
– Я же говорил! – обрадовался Леонид. – Водички?
– Не надо, просто поперхнулась. Димочка, желаю тебе вдохновения и успехов! Всегда смотрю на твой венецианский карнавал… – Она кивнула на картину в золотой раме над диваном. – Даже настроение поднимается!
– Сколько вам? – спросил Леонид, отставляя бокал. – Тридцать? Сорок?
– Тридцать пять, да, Дима? Лёля говорила, было тридцать четыре, значит, теперь тридцать пять.
– Вы были знакомы с Еленой Станиславовной? – преувеличенно удивился Леонид. – Удивительно эрудированная женщина. А какая широта взглядов! Она всегда поражала меня… м-м-м… своей нерастраченностью.
– Был знаком, классная бабка. Царствие ей небесное.
– Бабка?
– Дедка! Мы дружили!
– Вы и Елена Станиславовна?!
– Елена Станиславовна, Елена Станиславовна… – передразнил Дима. – Да, дружили!
– У нее было много антикварных вещей, насколько я помню, – приподнял бровь Леонид. – Я всегда говорил Эле, что нужно составить опись, а то желающих поживиться много, знаете ли. Лезут в душу, а потом обирают старичков. Антиквариат нынче в цене.
– Леонид! – воззвала Эля.
– Я лезу в душу?! – Дима даже задохнулся от возмущения, вскочил и ринулся на Леонида.
Тот тоже вскочил. Дима размахнулся и залепил ему изрядную плюху. Эля закричала. Леонид запрокинул голову, зажимая разбитый нос.
– Дима, не смей! Ленечка, у тебя кровь! Изверг! – Последнее относилось к художнику.
– Дичего, бсе в порядке, – скорбно сказал Леонид, отнимая ладонь от носа и разглядывая ее. – Дичего… – На них он не смотрел.
– Может, «скорую»? – фыркнул Дима. – А то мало ли, заражение крови или сразу инфаркт!
– Дима, перестань! Да что с тобой сегодня?
– А чего он лезет со своими инсинуациями! Мы дружили с Лёлей, ты же знаешь! – кричал оскорбленный до глубины души Дима. – Скотина!
Читатель, возможно, помнит, что голос у него на редкость неприятный, особенно на повышенных тонах. Сейчас же его хриплые децибелы были слышны даже на улице.
– От скотины слышу! – парировал Леонид.
– Дима! Леонид! Мальчики! Немедленно прекратите! У нас праздник, а вы ведете себя как дети… честное слово!
Мальчики повернулись к Эле, и Дима спросил:
– Какой праздник?
– День рождения! Забыл?
– И деньжат заработал на поехавшую крышу, – сказал Леонид. – Двойной праздник, души и тела.
Дима снова вскочил, но Эля толкнула его обратно на диван и закричала:
– Или вы прекращаете, или убирайтесь! Оба! Леонид, не ожидала от тебя!
– От меня?! Значит, этому типу можно, а мне прикажешь терпеть? Он назвал меня скотиной! Меня никто никогда еще не называл скотиной!
– Скотина и есть! – с удовольствием отчеканил Дима. – Переводчик хренов! Тебе домой не пора? Супруга не заругает?
– Не твое дело! Мазила! Делом не хочешь заняться? Найти работу, как все приличные люди?
– Ага, за копейки штаны протирать? Вроде тебя?
– Вроде меня не получится, образования не хватит, – фыркнул Леонид. – Объясняю для приматов: рылом не вышел! Понял? Пусть копейки, зато стабильно, а твои художества не очень-то тебя кормят, если на крышу не хватает.
– Да пошел ты! Что ты в этом понимаешь!
– Конечно, куда уж нам, бескрылым! Депрессии, приступы гениальности, истерики, загулы… А пахать не пробовал? Как все, по восемь часов? Или хотя бы портреты рисовать на улице? У нас на бульваре сидит один такой, вечно подшофе, но копейка капает.
– Леонид, перестань! – резко сказала Эля. – Не ожидала от тебя. Дима хороший художник, он не будет на улице. Его испанец просто шедевр!
– Шедевр? И сколько же он потянул, этот шедевр? Хороший художник, говоришь? Виталия Щанского знаю, Колю Башкирцева знаю – хорошие художники. А этого не знаю! Дима… как там тебя?
– Не твое собачье дело! – опомнился он. – Щанский пять лет не выставляется, запутался со своими бабами и детьми, Колька Башкирцев ремесленник и подкаблучник. А ты… В гробу я тебя видал, переводчик! Тьфу!
Настроение было окончательно испорчено. Сначала Артур, теперь этот… Эля еще досыпала соли, ах, не будет он портреты на улице! А что, спрашивается, плохого? Дима вспомнил парк, миловидную художницу, к которой стояла очередь, и немолодую пару, своих единственных за весь день клиентов. А крыша, зараза, провалилась! Ему стало так обидно, что даже слезы навернулись.
– Коньяк есть? – спросил он. – Видел в буфете.
– Может, не надо… – неуверенно сказала Эля.
– Почему не надо? Пусть товарищ примет на грудь, явит удаль молодецкую! – Леонид потрогал свой нос.
– Сопло на месте? – тут же спросил Дима. – Живое? Сопит? Вот и сопи в две дырки. Молча.
Эля вышла.
– Любой человек, если голова на плечах, может заработать, – сказал Леонид. – Головой надо работать, понял? Мозгами! Тебе тридцать пять, а ты… босиком! Как пацан! За какую-то паршивую крышу отдал испанца!
– Заткнись! И так тошно!
– Правда глаза колет? – противным голосом сказал Леонид, и Дима снова вскочил. Переводчик тоже вскочил, они сцепились и затоптались как глухари на токовище.
– Немедленно перестаньте! – закричала с порога Эля. – Вообще с ума посходили? Сейчас полицию вызову!
Мальчики не обратили на нее ни малейшего внимания и продолжали топтаться. Дима при этом выражался как биндюжник, Леонид отвечал адекватно, но как культурный человек, следил за базаром. Из носа у него снова пошла кровь, и он, не раздумывая, ткнулся лицом в плечо противника – утерся и одновременно пнул Диму в колено. Дима взвыл и со всей дури достал Леонида в солнечное сплетение. Тот охнул и стал оседать.
– Ну и черт с вами! – Эля налила себе коньяку, выпила залпом и неверными шагами вышла из комнаты. – В гробу я вас видала!
Дима усадил Леонида в кресло, уселся напротив, разлил коньяк и протянул ему бокал:
– Давай!
Тот, не чинясь, взял, и они выпили. Леонид при этом страшно скривился и со всхлипом втянул в себя воздух.
– Хорошо пошло! Ты, главное, закусывай, – заботливо сказа Дима. – Бери мясо! Или ты веган? Здорово ты меня приложил. – Он погладил колено. – А с виду дохляк-дохляком. На! – Он протянул Леониду салфетку…
…А в это время Артур сидел в своем кабинете, рассматривал сайты известных аукционов и пил виски. На его лице блуждала довольная улыбка: как красиво все-таки он уделал Димыча! Испанец обломился за триста баксов, а заберут за восемьсот. Арнольд Павлович, меценат, собирает местных художников. Вот у кого бабла немерено! Можно еще поторговаться. А Димычу триста как раз на крышу, повезло пацану. Им обоим повезло. Завтра с утречка пораньше подскочу, решил Артур, а то лови его потом. Димыч, он такой. А испанец хорош!
Тут он вспомнил, что завтра ему принесут на продажу бронзовый позолоченный шандал на семь свечей, предположительно восемнадцатого века. Мастер – итальянец. В идеальном состоянии. Удивительно красивая вещица! Массивная основа с двумя ангелочками, на ней амфора зеленого мрамора с медными гирляндами и витой стержень с семью чашечками для свечей. Похожий в Интернете тянет на пару штук зеленых. А если хорошенько рассмотреть клейма да найти похожие работы и попытаться определить мастера, то и побольше. Было у Артура чувство, что пошел ему фарт! Пруха. Кто-то там, наверху, подтолкнул судьбу, и она протягивает ему сладкий пряник. Ангел-хранитель, не иначе.