Теперь ты ее видишь - Ховард Линда. Страница 18

Приободрившись, она поспешила уйти из дома, пока ее вновь не начали грызть сомнения. После вчерашнего дождя воздух был чист и свеж; испытав секундное замешательство, Суини признала, что прогноз погоды совершенно точен и сегодня действительно очень хороший день. Таинственный озноб отступил под натиском тепла Ричарда, и сейчас ей впервые за долгое время было по-настоящему тепло. Если бы не беспокойство, терзавшее ее душу, Суини могла бы сказать, что чувствует себя отлично. Она решила насладиться ощущением тепла и постараться забыть, откуда оно взялось.

Торговца на привычном месте не оказалось. Суини остановилась, разочарованная, охваченная безотчетным волнением, и уставилась на пятачок, где обычно стояла тележка, словно надеясь взглядом вернуть ее на прежнее место. Должно быть, старик заболел, хотя до сих пор Суини ни разу не проходила по этой улице, не встретившись с ним.

Встревоженная, она вошла в салон. Кай поднялся из-за стола и, шагнув ей навстречу, взял у нее рулоны холстов.

— Отлично! Мы с Кандрой говорили о вас. Мне не терпится увидеть, чем вы занимаетесь в последнее время.

— И мне тоже. — Кандра появилась на пороге своего кабинета и дружески улыбнулась Суини. — Но почему у вас такой затравленный вид? Я не верю, что вы способны плохо рисовать.

— Вы бы удивились, узнав, на что я способна, — пробормотала Суини.

— Вряд ли, — нараспев протянул худощавый, с прямыми светлыми волосами мужчина во всем черном, неторопливо выходя из кабинета Кандры. — Я уж и не помню, когда вы в последний раз чем-либо нас удивляли, дорогая.

Суини подавила стон отвращения. Ван Дерн! Именно с ним ей меньше всего хотелось встречаться.

— Лео, ведите себя прилично. — Кандра метнула на него жесткий взгляд.

Суини подумала, что встреча с ван Дерном по крайней мере поможет ей справиться с тревогой. Вражда к нему неизменно пересиливала все прочие эмоции, Она смотрела на него, предостерегающе сузив глаза.

Как и ее мать, ван Дерн воплощал в себе то, что Суини ненавидела больше всего. Чтобы привлечь к себе внимание, он носил черные кожаные штаны, черный джемпер и высокие черные башмаки. Вместо пояса его тощую талию перетягивала кованая серебряная цепь. В мочке одного уха торчало три серьги, в другом — кольцо. Он всегда был небрит и заботливо лелеял трехдневную щетину, вероятно, затрачивая массу усилий на то, чтобы выглядеть заросшим, вместо того чтобы побриться. Суини подозревала, что он месяцами — уж точно неделями — ходит с немытыми волосами. Ван Дерн мог часами распространяться о символизме, о тупике, в котором оказалось современное общество, о том, что люди изнасиловали Вселенную, и о том, как он, ван Дерн, единственным мазком краски способен передать на холсте всю боль и отчаяние человечества. По его мнению, он не уступал глубокомыслием самому Далай-Ламе. Суини же считала это глубокомыслием законченного идиота.

Кандра развернула картины и молча укрепила их на свободных подрамниках. Суини намеренно отвернулась, хотя ее живот начинал скручиваться в узел.

— Ух ты! — негромко воскликнул Кай. То же самое междометие он издал вчера по поводу красного свитера, но сегодня тон его был иным.

Кандра молча рассматривала холсты, чуть склонив голову набок.

Ван Дерн подошел к картинам и воззрился на них, пренебрежительно ухмыляясь.

— Банально и избито, — заявил он. — Пейзажи. Как свежо, как оригинально! Можно подумать, я никогда не видел деревья и дюны. — Он уставился на свои ногти. — От избытка чувств того и гляди хлопнусь в обморок.

— Лео, — строго сказала Кандра, не отрывая взгляда от картин.

— Только не говорите мне, что вам нравятся эти лубки, — насмешливо отозвался ван Дерн. — Подобные шедевры можно купить на распродаже в любой деревенской лавке. Ну да, я знаю, на них есть спрос, их покупают те, кто совершенно не разбирается в искусстве и лишь хочет усладить свой взор. Но давайте будем честны перед собой.

— Что ж, давайте, — тихо, но угрожающе проговорила Суини, подступая к нему вплотную. Услышав ее тон, Кандра рывком повернула голову, но не успела предотвратить ссору. Суини ткнула пальцем в середину впалой груди ван Дерна. — Если говорить честно и откровенно, любая обезьяна может заляпать холст краской, и любой болван может счесть это искусством. Ни то, ни другое не требует способностей. А вот изобразить предмет так, чтобы люди узнали его, нельзя без таланта и навыков.

Ван Дерн закатил глаза.

— Для того чтобы вновь и вновь повторять один и тот же старый прием, требуется лишь полное отсутствие фантазии и навык ремесленника.

Он недооценил оппонента. Суини выросла в мире искусства, ее воспитала непревзойденная мастерица тонкого злословия. Она ласково улыбнулась ван Дерну.

— Для того чтобы вынести на суд публики вашу мазню, требуются лишь невероятная наглость и самомнение. — Она почти точно скопировала голос ван Дерна. — Разумеется, я понимаю, что вам нужно чем-то компенсировать полное отсутствие таланта.

— Это бессмысленный спор, — вмешалась Кандра, пытаясь унять вспыхнувший пожар.

— Нет-нет, пусть она выскажется. — Ван Дерн томно и пренебрежительно взмахнул рукой. — Если бы она могла делать то же, что я, то и делала бы, и зарабатывала бы настоящие деньги, а не всучивала бы свои поделки невеждам.

Кандра оцепенела. Салон был ее гордостью, и она не потерпела бы, если бы кто-то усомнился в том, что ее клиентуру составляют сливки общества.

— Я могу сделать то же, что и вы. — Суини с притворным изумлением приподняла брови. — Но я переросла этот уровень где-то в возрасте трех лет. Не желаете ли заключить маленькое пари? Бьюсь об заклад, что сумею скопировать любое ваше полотно по вашему выбору, а вот вы не сможете скопировать ни одно из моих. Побежденный целует задницу победителя.

Из горла Кая вырвался сдавленный звук, и он отвернулся, сделав вид, что закашлялся.

Ван Дерн бросил на него уничтожающий взгляд, потом вновь посмотрел на Суини.

— Какое ребячество! — насмешливо воскликнул он.

— Боитесь принять пари? — спросила Суини.

— Конечно, нет!

— Тогда попробуйте. И вот что еще я вам скажу. Можете не ограничиваться моими работами. Возьмите что-нибудь из классики, скопируйте Уистлера, Мане, Ван Гога. Полагаю, уж они-то достойны вашего громадного таланта.

Щеки ван Дерна залились тускло-красным румянцем. Он смотрел на Суини, не в силах ни переспорить ее, ни найти удобного предлога отказаться от пари.

— Я зайду позже, — натянуто проговорил он, бросив взгляд на Кандру. — Когда у вас будет больше свободного времени.

— Непременно, — холодно отозвалась Кандра, не слишком стараясь скрыть раздражение. Когда за ван Дерном закрылась дверь, она повернулась к Суини. — Мне очень неловко. Порой он ведет себя как на редкость самонадеянный болван.

— Если не поставить его на место, — согласилась Суини.

Кандра улыбнулась.

— И вам это отлично удалось. Теперь он дважды подумает, прежде чем вновь спорить с вами. Сейчас на него шумная мода, но этот успех продлится недолго, и я думаю, он знает, что его дни под солнцем сочтены.

Уверенная в том, что ван Дерн считает себя пупом земли, Суини лишь пожала плечами и не стала развивать тему.

Кандра вновь обратилась к холстам и, рассматривая их, то и дело притрагивалась к нижней губе кончиком изящного ногтя.

— Они почти сюрреалистичны, — бормотала она. — Выбор красок поистине удивительный. Некоторые оттенки сияют, как свет, проникающий сквозь подкрашенное стекло. Река, гора, цветы — все совсем другое, чем ваши прежние полотна.

Суини молчала. Она провела долгие часы и даже дни, с тревогой всматриваясь в эти холсты, и ей был знаком каждый мазок кисти. Теперь она глядела на них вновь, стараясь понять, не упустила ли чего, но все оставалось как раньше. Краски по-прежнему казались слишком яркими, перспектива была неуловимо искажена, а мазки представлялись чуть расплывчатыми. Суини затруднилась бы сказать, были ли ее картины сюрреалистические, как утверждала Кандра, или уж слишком эффектные. Возможно, и то и другое. А может, ни то ни другое.