Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей. Страница 10

В общем, самою Судьбой суждено было второму сыну Александра править Отечеством. А вот с составом регентского совета у Семьи вышел затык. Они, я имею в виду детей и братьев царя Освободителя, и слова-то такого не знают - "затык", а он таки у них образовался. Потому как у Константина Николаевича был реальный шанс полтора десятилетия проводить давно лелеемые ультра либеральные преобразования в стране, и он намерен был такого права добиваться изо всех сил.

Николай Николаевич четкого плана не имел, но и Константина поддерживать не хотел. Реформы в армии, проводимые Милютиным, были, мягко говоря, не по душе младшему из сыновей Николая Первого. И он прекрасно себе представлял, что еще могут сотворить с войсками в случае, если у кормила власти встанут люди Константина.

Алексея Александровича в столице не было. Двадцатипятилетний Великий князь уже третий год как строил самый северный из российских портов - Романовск. И, судя по письмам Николаю, которые тот иногда зачитывал в моем присутствии, был там вполне счастлив.

По мне, так лучше было бы город-порт назвать Мурманском, как он и значился на привычных картах полторы сотни лет вперед. Но с другой стороны - а не все ли равно? Главное-то - город уже мог принимать для бункерования идущие полярными морями в Сибирь корабли. А спустя еще годика два или три, глядишь, и большие военные суда примет.

Князю Сергею только в этом мае случится восемнадцать. Так что на посиделки в доме Константина его даже не пригласили.

Если кто и стал бы поддерживать права Марии Федоровны, так это Владимир Александрович. Но сначала, до явления в этом высоком собрании князя Мещерского, главноуправляющий СИБ считал неэтичным свое участие в принятии столь важного для страны решения, а после и вовсе предложил обсуждения перенести на другой день. До выяснения всех обстоятельств дела, так сказать.

Бульдожка молчал. Он не успевал обдумывать быструю речь дяди, и на всякий случай, отрицательно качал головой в ответ на все предложения подряд. Во всяком случае, именно так реакцию Саши после описывал Мещерский.

Даже если бы Вово ничего больше в своей жизни не сделал, одним этим демаршем, давшим повод для пересудов в салонах на целую неделю, уже вписал бы свое имя в Историю. Еще бы! Это же надо было догадаться: немедленно, после разговора с императрицей, прыгнуть в экипаж и рвануть в Мраморный дворец. С последними новостями, мать его за ногу. Хотелось бы сказать как-нибудь более… гм… да… более. Что-нибудь этакое, в стиле всероссийского чемпиона по нецензурной лексике, морского министра, адмирала Краббе. Так высказаться, чтоб у этого… Николаевского любимчика уши заалели.

Нет, я понимаю. Высочайший покровитель почил в Бозе. Князю, привыкшему к собственной значимости и всеобщему вниманию, срочно требовалось выбрать нового патрона. Дагмар и прежде не была к Вово столь же снисходительной, как Никса. А вот Сашу всегда тянуло к нагловатому Мещерскому. Быть может потому, что Бульдожка, пребывая, так сказать, в тени старшего брата, сам был человеком не слишком решительным, и уж точно не склонным к авантюрам. Так к чьему же могучему плечу мог теперь прислониться бывший фаворит императора без опасения быть отвергнутым?

Но! Но ведь не так же! Сначала внушить бедной молодой вдове, что скорейшая публикация последнего Николаевского Манифеста в газетах - единственно возможное решение. И тут же - чернила на списке приглашенных "на завтра" в Зимний газетчиков еще не успели высохнуть - отправиться в Мраморный с докладом князю Александру. Это ли не явное проявление человеческой подлости?!

От опрометчивого поступка, практически декларирующего начало враждебных действий по отношению к Великим князьям, мы Ее императорское величество отговорили. Никакой пресс-конференции в резиденции Российских Самодержцев не случилось. Однако некоторая польза от поспешности Мещерского все-таки была. Сам факт имеющихся в руках Марии Федоровны документов, привлек в ее ризалит - покои в северо-западной части дворца - и членов императорской фамилии, и высших сановников государства. Отныне было бы немыслимо принимать решение о кандидатуре правителя и составе регентского совета без участия императрицы-матери.

Тут-то и начался политический торг. И грозил продолжаться чуть ли не до бесконечности. Во-первых, потому что время такое - неспешное. В двадцать первом за неделю могло пять революций случиться и пару переворотов, а в нынешнем, девятнадцатом, вельможи не успели даже как следует выяснить позиции противника. Кареты сновали по улицам столицы, не переставая, до самой глубокой ночи, но даже гони они во весь опор по двадцать часов в сутки, физически поспеть посетить все особняки и дворцы за несчастные семь дней никак невозможно.

Во-вторых, никто никуда особенно и не торопился. Как я уже говорил: Великого князя Алексея в Санкт-Петербурге не было. Ждали его приезда, чтоб назначить дату похорон Николая, ну и, попутно, надеялись на то, что его позиция перевесит чашу весов в какую-нибудь сторону.

Полагаю - зря они так многого ждали от князя-фрондера. Это там, на севере, в Романовске, Алексей Александрович бог и царь. А здесь, в столице, его политический вес… не то чтоб никакой, но уж точно не особенно великий. Всему виной… или причиной - выбирайте на свой вкус - конечно же, Любовь. К фрейлине императрице Марии Александровны, Сашеньке Жуковской. Ну, помните? Той самой томной красавице, что присутствовала на памятном знакомстве с окружением Никсы в библиотеке Аничкова дворца.

По началу - любовь запретная и обществу петербургских бездельников понятная. Ибо за, так сказать - материализацию чувственных желаний, Великий князь Алексей, по примеру отца, с его Катенькой Долгорукой, готов был бороться. Даже под угрозой лишиться всего того, что знал с детства - высокого титула и безбедного существования. И будь Николай столь же строгим Государем, каким был, по рассказам старых царедворцев, его дед, Николай Первый, все могло бы окончиться куда более печально. Алексея бы услали в жутко важный вояж в какие-нибудь дали дальние. А Сашеньку, вместе с заметно округлившимся животиком - плодом тайной связи - выдали бы за престарелого генерала в провинцию. Сунули бы в колыбельку стандартные двенадцать тысяч ассигнациями фрейлинского приданого, да и услали бы в какой-нибудь Тамбов.

Может и к лучшему, что Никса выказал себя разумным и милосердным Государем. Мало кто знал, кроме непосредственных участников инцидента, что решение подсказала Мария Федоровна, а Николай лишь пошел навстречу горячим просьбам дражайшей половины. Алексей был готов на все, ради любимой. И уж, конечно, не мог себе позволить отказаться от предложения поехать с супругой и маленьким ребенком к черту на рога, на край света, к студеному морю, строить новый город-порт для Империи.

Вот и выходило, что Великого князя в Петербурге помнили и жалели. Но к его мнению вряд ли стали бы прислушиваться. А жаль. Я подозревал, что Алексей, хотя бы из чувства благодарности, высказался бы в пользу Дагмар.

А пока "провинившийся" морганатическим браком князь преодолевает разделяющие Романовск и Санкт-Петербург тысячи заснеженных верст, у нас было время на упрочение своей позиции.

Обычная, ничем не примечательная ресторация, на не особенно посещаемой вельможами улочке. И действительный тайный советник, товарищ первого министра Империи в цивильном платье. Я, попивавший крепко заваренный чай в ожидании Куломзина, чувствовал себя участником какой-то шпионской игры. С другом вполне можно было переговорить и в моем уютном кабинете. Слава Богу, до всевозможных электронных средств подслушивания и подглядывания современная наука еще не доросла. А тайных проходов внутри стен с отверстиями, через которые чуткое ухо могло расслышать произнесенные вполголоса слова, в первом этаже Старого Эрмитажа никогда и не существовало. Собственно планировка отведенных под Комитет Министров помещений не предполагала не отмеченных на планах ниш.

Да и хватило ли терпения у обладателя того чуткого уха дожидаться, пока мы соизволим выговорить что-то крамольное? Мы и так с Анатолием Николаевичем, так сказать: подолгу службы встречаемся несколько раз на дню. Какой наш разговор окажется достойным для донесения? Пятый? Двенадцатый? Тридцатый? И, тем не менее, для этой встречи мы сговорились на совместный обед в "Фантазии". Вроде как - не у всех на глазах.