Шаг вверх (СИ) - Земляной Андрей Борисович. Страница 40

Но всё портило ядерное оружие. Баллистическая ракета средней дальности Р-14, стоявшая на вооружении ракетных войск Советского Союза летела на четыре с половиной тысячи километров, гарантировано накрывала любую европейскую столицу из мест развёртывания, и не существовало защиты от боевых блоков, падающих со скоростью пять — шесть километров в секунду. Было понятно, что руководство СССР применит ядерное оружие даже рискуя получить удар в ответ. Традиционно жители западных стран концентрировались в городах, и даже одна ракета, упавшая на Париж, Берлин или Лондон, наносила неприемлемые потери.

Но и за океаном тоже не чувствовали себя в безопасности, так как на вооружении уже поступили межконтинентальные ракеты, способные принести горячий привет в Нью-Йорк или Вашингтон.

Умные головы, подогретые щедрыми вливаниями, начали поиск того, что можно будет положить на весы противостояния. Нет не для будущей войны, а всего лишь для гарантированного уничтожения СССР раньше, чем откроются крышки ракетных шахт.

Очень кстати пришлись американская космическая программа и программа изучения генома, позволившая сразу начать подготовку к выводу на орбиту «Космической станции Судного дня»

Апрель шестьдесят второго выдался сумрачным и мокрым, словно природа отыгрывалась за относительно сухую зиму. Постоянно лил дождь, сначала смывший сугробы и грязь налетевшую за зиму, а потом просто лил безо всякого смысла, хотя министр сельского хозяйства Николай Григорьевич Игнатов ходил довольный. Вода пусть и с опозданием насыщала землю, а значит снова будет хороший урожай.

Вопреки ожиданию чиновного люда, летающие автомобили так и не стали транспортом для элиты, а практически целиком поступали в аварийные службы, скорую помощь и милицию. Был правда десяток таких машин у КГБ выкрашенных в цвета коммунальных служб, но общей картины это не меняло. По воздуху передвигались только руководители высшего ранга — Сталин, Булганин и Берия. Что кстати тоже очень даже оценили москвичи, так как кортежи перестали останавливать движение на магистралях, и в целом «на земле», всё стало получше. Хотя новые дороги строились всё время, сносились ветхие дома, а на их месте вырастали новые в строгом соответствии с генеральным планом.

Жильё на Ленинском, у Александра забрали, взамен, выдав ордер на четырёхкомнатную квартиру в доме на площади Восстания, на двадцатом этаже центральной башни.

Мостранс мигом перевёз все вещи и немногочисленную мебель, и даже не поломал ничего по дороге.

Александр уже немного стабилизировался в росте, и только прибавлял в плечах, что, однако заставляло его менять гардероб, хотя некоторые вещи носились буквально по одному — два раза. Всё, что он уже не мог одевать, по договорённости с одним из отделов МВД, отдавал для оперативных нужд милиции, поскольку не понаслышке знал, что при такой работе, одежда просто «горит».

Бабушка с мужем наконец-то переехали в Москву, и им дали отличную квартиру на Масловке. Зиннат Ибятович, теперь работал в Минторге, начальником Управления Сельхозтехники и занимался выпуском всего того, что нужно селу. Они даже встречались пару раз по работе, и Зиннат Ибятович принимал его с подчёркнутым радушием, именно как своего внука.

На новоселье Александр подарил им белоснежную 21 Волгу в комплектации «люкс» с коробкой — автоматом, удлинённым кузовом и складывающейся крышей. Эту машину ему тоже подарили горьковчане, в честь какой-то там круглой цифры выпущенных ими четырёхосных грузовиков и микроавтомобилей. Но ездить на ней Александру было просто некуда так как охрана в одну машину не помещалась и приходилось брать с собой автобус. Так что он с лёгким сердцем передарил безусловно статусную вещь новой семье Зари Фаттыховны. Меньше проблем.

Последовательно передавая свои полномочия другим работникам, он всё же наладил работу в комитетах, так, что ему приходилось принимать только узловые решения. Например, министр тяжёлого машиностроения требовал и стучал кулаками по столу, настаивая на том, чтобы заводы Солнечного начали выпуск машиностроительных станков, а Александр вполне разумно возражал, что у министерства пять станкостроительных заводов, вот пусть и делают себе что захотят.

Пройдя последовательно все стадии, скандал докатился до председателя правительства, и Булганин поддержал Александра, указав министру, что у Солнечного, свой план, и нарушать его они не имеют права. И в этом плане, нет станков для Тяжмаша. И вообще это не их профиль. Зачем прокатному стану валки с точностью до микрон?

— Тогда что они будут делать? — Удивлённо спросил министр тяжёлого машиностроения, и получил резонный ответ.

— А вы, Николай Иванович с какой целью интересуетесь? — Ласково спросил Булганин. — У Александра Леонидовича в Солнечном вообще только оборонная продукция, и изделия для секретных проектов. Из несекретного только какие-то там диски для оптического завода. И даже я не знаю зачем они там. Секретность такая что мне допуска не хватает. А у вас какая группа допуска?

— Первая. — Опешив произнёс министр.

— А у меня нулевая. — Булганин вновь улыбнулся. — А вот у Александра Леонидовича — группа два «А». Ну чтобы вы понимали: он может свободно войти в Ка Бэ которое делает новейший реактивный истребитель. И кстати, регулярно это делает. А я, вот не могу. Ну только если на испытательный полёт полюбоваться.

У Николая Казакова натуральным образом ком в горле застрял. Секретность это было серьёзно. За секретность спрашивали очень жёстко, а ещё жёстче спрашивали если кто куда лезет без производственной необходимости и нужных допусков. В кабинете Булганина как-то вдруг отчётливо повеяло сибирской прохладой и запахом свежесрубленных деревьев.

— Я всё понял, Николай Александрович. — Министр коротко, по-военному кивнул. — Разрешите идти?

— Идите голубчик. — Председатель правительства кивнул. — Идите и ведите себя благоразумно. А то взяли моду, понимаешь. Шум, крики… А Александр Леонидович у нас человек молодой. Вдруг решит, что у нас так принято? Это же совсем нехорошо получится. За ним ведь уже два десятка трупов. Зачем нам больше?

Единственное ведомство имевшее полный доступ к мощностям Солнечного, было министерство среднего машиностроения, занимавшееся в том числе советской атомной программой и ракетной техникой. И сверхвысокоточное производство должно было решить и решало многие их проблемы, в том числе и с турбокомпрессорами, которых требовалось огромное количество и разных видов, и с высоконапорными насосами и прочим. По каждому такому случаю собирался консилиум из учёных и технологов, которые решали, что и как нужно сделать, чтобы решить текущие вопросы.

Постепенно технология отрабатывалась до такого состояния, что её передавали на обычный завод Минсредмаша, а сами брались за что-то новое.

Солнечный стал тем чем и задумывался изначально — опытно-промышленной структурой, способной и на разработку технологии и на её внедрение.

И дело было не только в уникальном оборудовании и мастерах которых собрали со всего Союза, но и в том, что производственная цепочка была укорочена до предела, и не нужно было ни согласований, ни череды подписей на документе, а лишь визы главного технолога завода, и начальника отдела охраны труда.

Четыре завода, восемь конструкторских бюро, и шесть научных институтов выдавали на-гора результат, которого в иных обстоятельствах нужно было бы дожидаться годами. Во многом именно усилиями учёных и мастеров Солнечного, первый космический корабль, который провёл на орбите больше недели, поднялся весной 1962 года.

Распоряжением Генерального конструктора Клейменова, все корабли имели научную и практическую нагрузку. Для Востока 3 это была фотокамера, сделанная трудом инженеров трёх советских оптических заводов.

Космонавты Гагарин, Береговой, и Титов, сделали огромное количество снимков из космоса, в том числе и с помощью камеры сверхвысокого разрешения Алмаз с зеркалом диаметром в полтора метра. Зеркало изготовили из энергетически упрочнённого бериллия, так что вес его составил буквально пару килограммов.