На углу, у Патриарших... - Степанов Анатолий. Страница 37

— Да как вы смеете! — девушка, сидевшая по другую сторону конторского стола, разделявшего ее и Костю, вскочила и шмякнула свою сумочку о столешницу. — В милицию пойду!

Трое девиц, устроившись за спиной Кости на служебном диване, при упоминании милиции неудержимо расхохотались.

— Иди, — хмыкнул Костя. — В милицию иди, в мэрию, к Президенту. Твоя сестрица сама туда рвалась, где сейчас обитает. Видно, в одном месте сильно свербило.

— Она ехала туда как фотомодель, а не как проститутка! — воскликнула Ольга отчаянно.

Шлюхи опять буквально скисли со смеху. Девушка принялась лихорадочно рыться в сумочке. Наконец вытащила оттуда какой-то конверт.

— Вот у меня письмо, где все рассказано о том, как вы ее обманули! — Она потрясла конвертом перед гнусной рожей сутенера.

Вдруг громко прозвенел дверной звонок. Костя улыбнулся и миролюбиво сказал:

— Так ты с этим письмом в милицию собралась? Не утруждайся. Она уже здесь. Милка, открой! — бросил он одной из проституток, не оборачиваясь.

В гости и впрямь пожаловала милиция. В комнату вошли два здоровых мента — прапорщик и младший лейтенант.

— Все на субботник! — провозгласил прапорщик. — Ленинского бревна не обещаем, но палки будут!

— Всех, что ли, забирать? — спросил младший лейтенант, глядя на хорошенькую незнакомку, все еще сжимавшую в кулачке письмо сестры.

— Всех, всех! — радостно разрешил Костя.

— И эту? — Милиционер явно колебался: уж очень не походила Ольга на «ночную бабочку».

— И эту! — Сутенер совсем развеселился. Он определенно заигрался: «не чуял поля», не соображал, какую беду кличет на свою никчемную голову.

Три шлюхи подхватили Ольгу под руки и потащили к дверям.

— Что вы делаете?.. Как вы смеете?!. — в растерянности воскликнула девушка.

— Новенькая? — деловито осведомился прапор.

— Новенькая, новенькая, — охотно закивал Костя.

— Ну, мы ее в четыре ствола вмиг обкатаем! — пообещал младший лейтенант.

В дежурной части отделения милиции царили покой и благодать. Никольский и дежурный по отделению майор Паршиков пили кофе из фаянсовых кружек.

На кружке Никольского красовался Жириновский, на кружке Паршикова — двуглавый орел. В углу старшина, помощник дежурного, злобно сопя, пришивал пуговицу к форменной тужурке.

— Не умеешь ты, Смирнов, с гражданами общаться. Учись у старших по чину, — назидательно отметил Паршиков и продолжал уже в лирическом ключе:

— Вот сегодня пришла дама, божий одуванчик, с котом на поводке и говорит мне: «Товарищ генерал…»

— Сослепу-то чего не скажешь, — пробурчал Смирнов. Никольский оценивающе осмотрел Паршикова и, дожевав бутерброд, высказался:

— А что, не похож? Как говорил дед Щукарь: «Лобик узенький, головка тыквочкой, ну, вылитый генерал!»

— Подлые выпады с презрением игнорирую! — отрезал майор и с достоинством вскинул голову: — И продолжаю цитировать даму: «Товарищ генерал, моего кота гнусные соседи решили отравить». Я спрашиваю: «Откуда вам это известно?» А она: «По взглядам. Я все по их взглядам прочитала». Я ей вежливо в ответ: «Заявление ваше принято, мадам. Спокойно идите домой. Вашего кота будут охранять лучшие бойцы нашего отделения». Она ушла и все довольны: дама довольна, кот доволен, я доволен. А ты, Смирнов? Ты этого пьяницу за грудки, и он тебя за грудки. Вот и сидишь, пуговицу пришиваешь.

Никольский допил кофе, потянулся и сладострастно произнес:

— Сейчас домой и в койку. А вы служите, Бога не забывайте.

И вдруг на мониторе появилось изображение пожилого гражданина в военной рубашке с медалью «Ветеран труда» на груди.

— Ну и денек у вас, товарищ майор, то кот на поводке, то общественник с медалью, — подначил старшина.

Паршиков нажал кнопку, загудел замок двери и в дежурку вошел суровый общественник.

— Ну, что тебе, Ермилов, от меня надо? — тоскливо спросил Паршиков.

— А ты мне вообще не нужен. Я вон к начальнику уголовного розыска! — строго кивнул ветеран на Никольского.

— Что скажешь, Андрей Сергеевич? — устало поинтересовался Сергей.

— На чердаке бомжи перестрелку устроили, — округлив глаза, почти шепотом сообщил Ермилов.

— Давно? — деловито осведомился Никольский.

— Час, наверное, как…

— Что же ты сразу не позвонил? — спросил Паршиков.

— Да чертов банк коммуникации свои ведет и нам кабель перерубил! — Пенсионер аж побагровел от возмущения.

— Ну, прибежал бы! — продолжал давить Паршиков.

— Ишь ты, прибежал бы! — передразнил Ермилов. — Мне своя жизнь тоже дорога. Переждал и пришел к вам. Действуйте!

— Дай фонарь, — обратился Никольский к Паршикову. — Мне все равно по пути. Загляну.

По замызганной лестнице Сергей добрался до чердачной площадки и остановился у приоткрытой двери. Принюхался.

— И вправду порохом пахнет… — констатировал он без особой радости.

Ермилов, отставший на пролет, самодовольно сообщил дополнительные сведения:

— Четыре выстрела было!

Никольский вытащил пистолет, передернул затвор, левой рукой включил фонарь, нагой распахнул дверь и крикнул:

— Всем стоять! Уголовный розыск!

Мощный фонарный луч сразу наткнулся на тело с простреленной головой, валявшееся у порога. А возле чердачного окна лежал второй участник перестрелки. Никольский направился к нему. Залитый кровью человек намертво сжимал в правой руке пистолет ПСМ. Сергей присел, пощупал у неподвижного мужчины пульс.

— Живой! — с радостным удивлением воскликнул Никольский и вдруг увидел вишневую книжицу, валявшуюся неподалеку. Поднял, развернул и ахнул по-русски:

— …твою мать!

Во дворе семиэтажного дома царил сущий автомобильный переполох: машины милиции, «скорой помощи» и ФСБ, застыв друг против друга, напряженно гудели моторами, будто собираясь бодаться.

Милицейский генерал Колесников и начальник местного отделения милиции подполковник Беляков с горестными лицами, как и положено в таких случаях, внимательно наблюдали, как из подъезда выносили носилки. Одни в труповозку, другие — в машину «скорой помощи». «Скорая» включила сирену и умчалась во тьму московских улиц.

Генерал вздохнул и обернулся к Белякову. Тот замер с покаянным лицом.

— Я уже полчаса здесь, а ты только что явился! — рявкнул Колесников. — А убийство на твоей территории!

— Я же с дачи, товарищ генерал! — виновато откликнулся подполковник.

— В городе надо жить! — продолжал отчитывать подчиненного Колесников.

— В городе мой начальник уголовного розыска, который первым прибыл на место преступления. И жизнь чекисту спас! — отрапортовал Беляков не без гордости.

— Спас, спас! — раздраженно повторил генерал. — Чувствую, повиснет на нас это дело как пудовая гиря! Где он, твой Никольский?

Сразу же за генеральской спиной откликнулись:

— Здравия желаю, товарищ генерал.

Генерал обернулся. Никольский был как Никольский: непонятно доброжелательный, улыбчиво приветливый.

— Чему радуешься, Никольский? — не понял Колесников. — Докладывай обстановку.

— Свидетель показал, что на чердаке этого дома приблизительно в двадцать три тридцать стреляли четыре раза… — начал рассказывать Сергей.

Вдруг словно ниоткуда возник Ермилов и радостно перебил Никольского:

— Это я сообщил, товарищ генерал!

— Молодец! — бодро поблагодарил генерал. — Спасибо. Продолжай, Никольский.

— При осмотре оружия, найденного на месте преступления, нами установлено, что офицер ФСБ выстрелил из своего пистолета «ПСМ» один раз. Из «ТТ» убитого также произведен один выстрел. Судя по тому, что найдены одна гильза от «ПСМ» и три от «ТТ» следует: второй нападавший дважды стрелял в фээсбэшника и скрылся.

Сергей умолк: больше докладывать было нечего.

— И что ты думаешь, Никольский? — уныло поинтересовался Колесников.

— Не над чем пока думать, — пожал плечами Сергей.

— Начинай копать, — без энтузиазма посоветовал генерал. — Куда деваться…