О чём молчат ведьмы (СИ) - Ульская Сигита. Страница 48

Зазвонил телефон. Она ответила на звонок. Её поздравляли с днём рождения мама и бабушка.

— А что голос такой невесёлый? — спросила Ксения.

— Я только что проснулась, — ответила Стася.

Они пожелали ей отличного праздника. «Это вряд ли, — подумала Стася, — но вам лучше не знать».

Словно после тяжёлого гриппа, она встала и, пошатываясь, пошла в ванную. Сквозь стёкла бил солнечный свет, однако сейчас он ей резал глаза и был невыносим, как во время гриппа. Она без сил села на подоконник, вяло покачивая ногой. Снова зазвонил телефон. Она взяла трубку.

— Стасенька, я люблю тебя, — извиняющимся голосом заговорил Стас, — я не спал всю ночь.

— Мне очень жаль, что ты не спал, — устало сказала Стася.

— Стася, ты всё знаешь?

— Да… Я… Всё… Знаю…

Он молчал какое-то время.

— Мне нет оправдания, — хрипло заговорил он, — но… Я прошу, Стася, прости меня… Если сможешь, прости…

— Стас. Мне очень жаль тебя, и я тебя прощаю…

— Правда? — обрадовался он. — Я так на это надеялся! Стасенька…

— Подожди, я хочу тебе объяснить, — она набрала в лёгкие воздуха, почувствовав, как болит её тело. — Стас… Ты сейчас обращаешься к Стасе, которой больше нет. Она умерла вчера вечером. Я понимаю, что случайно, что никто не хотел… Но ты убил меня. Ты не хотел мне зла, ты просто хотел себе хорошего. И ты вчера это получил. Надеюсь, случившееся стоило того, что сейчас происходит, и тебе хотя бы было хорошо. Я всегда желала тебе счастья. И даже сейчас… Будь счастлив. Но без меня.

— Но, Стася… Я люблю тебя! Как я буду жить без тебя?!

Его слова, словно камни, падающие в воду, оставляли на её душе круги, однако больше не всплывали красивыми цветами на поверхность, как раньше.

— Я прошу тебя, — собрав последние силы, как можно спокойнее сказала девушка, — позаботься о себе. А я позабочусь о себе…

Она отключила телефон и, упёршись лбом в откос окна, заплакала.

Через час, умывшись, Стася спустилась вниз. На диване спали вповалку, прислонившись друг к дружке, Урсула и Лидия. Висии нигде не было. Пройдя мимо спящих ведьм, девушка вышла на веранду. Её всё ещё знобило. Она смотрела на мир, окружавший её, словно на незнакомый. Цветы, деревья, небо… Какое всё яркое, новое, неродное… Чужая планета. Где-то в душе у неё до сих пор тлела слабая маленькая отчаянная надежда вернуть прошлое. Но, оборачиваясь назад, она видела только взорванный чёрный космос. Все те ниточки, которые привязывали её к прошлому миру, были оборваны.

Стася спустилась по ступенькам и шла так, словно ходила впервые. Она с удивлением прислушивалась к новым ощущениям: шершавым камням, касаниям травы, мягкости листьев. Выйдя за калитку, она двинулась к морю. Она шла медленно, измученно. Дойдя до настила, села, отдышалась, потрогала гладкие тёплые доски, зачерпнула пригоршню песка… Потом подошла к морю и долго вглядывалась в его зелёную воду. Стася смотрела, как качаются волны, и покачивалась им в такт, это её убаюкивало. Волны настороженно плескались у её ног и не узнавали, не принимали эту незнакомку, похожую на Стасю. У этой девушки кожа была кислой, голос тусклым, и даже пахла она иначе — красными гвоздиками, холодным дождём и горечью. Это был запах расставания и печали. Море хорошо знало его: им пахла кожа тех, кто бросался в него и больше не боролся. И море принимало их выбор. А потом оно аккуратно выносило на берег их уставшие тела.

Стася зашла в воду и почувствовала всю соль земли. Море обожгло её израненные вчера ноги, но пекло и сердце. Одним рывком её пропорола острая боль навалившегося воспоминания. Стася осела, рухнув, как подточенный водой детский замок из песка, и опять зарыдала. Солёная вода снаружи, солёная вода внутри. Давление между внутренним и внешним мирами выровнялось, и боль распирала не так адски. Душа просто тлела, как тлеет под землёй горящий торф. Медленно, мучительно. Неизбежно.

Долго Стася была в море, и, когда вернулась в дом, ведьмы уже проснулись. Она решила напоить их чаем. Вынесла на веранду посуду, сделала сэндвичи и принесла найденную на кухне в столе плитку тёмного шоколада.

Подруги молча сидели втроём за столом, и было слышно лишь, как звенят ложечки о чашки, когда они размешивают сахар.

— А где Висия? — спросила Стася.

— Она скоро придёт, — уклончиво ответила Лидия.

— Хотите шоколада? — предложила Стася, развернув плитку. — Только он чёрный. Я такой не люблю…

Лидия протянула руку, отломила кусочек и поднесла к лицу, вдохнув его запах.

— Знаешь, — сказала она, — лишь когда я пережила разочарование в любви, начала любить горький шоколад. Моя первая любовь — навсегда с его вкусом… В детстве я обожала молочный шоколад. Само детское счастье было его вкуса. Но горький вызывал у меня непонимание — как такое можно любить?! Что за обман надежд, иллюзия? Как это может носить гордое сладкое имя — шоколад?! И только с возрастом ты начинаешь понимать его вкус. Насыщенные густые аристократические ноты шоколада с тонкой выразительной горчинкой. Он, как сама взрослая жизнь, — яркий, ошеломляющий, с чётким привкусом амертюма бытия. Я люблю жизнь. Но после первой любви она для меня теперь всегда с привкусом горького шоколада.

— Да, — сказала Урсула. — Жизнь полна неожиданностей. Она будто полка с книгами. Никогда не знаешь, что переживёшь, читая следующую главу. Мы выбираем по обложке и первым главам, но порой в книге всё складывается не так, как ожидали. И тогда надо поменять книгу. Надо жить дальше, понимая, что завтра ты можешь прочесть самую чудесную историю своей жизни, даже если сегодня листаешь хоррор. Всё перемелется, Стася, поверь. И очень скоро. Все раны в итоге заживают.

Скрипнула калитка, и среди кустов появилась Висия. Оказывается, она ходила в посёлок и принесла Стасе большой красивый торт. Висия поднялась на веранду и, водрузив на стол коробку, сняла с неё крышку.

— 20 лет — вся жизнь впереди! — сказала она. — Проведи этот праздник одна. Или ты хочешь, чтобы мы остались?

— Нет, пожалуй, я действительно хочу побыть одна, — подумав, ответила Стася. — Не бойтесь, со мной ничего не случится. И спасибо вам. За всё!

Ведьмы встали, собрали вещи, ещё раз поздравили Стасю с днём рождения и отправились к себе в избушку.

Проводив их, девушка опустилась в кресло-качалку и, опустошённая, сидела, глядя на море. Она сходила в дом, налила себе бокал вина, найденного в чулане, принесла большую ложку и, пододвинув торт поближе, сказала сама себе: «С днём рождения тебя, Стася». И стала есть торт ложкой, прямо из коробки, запивая вином.

Опять зазвонил телефон. Это была мать Станислава. Стася подняла трубку.

— Стасенька, девочка! Сын мне всё рассказал… Это ужасно. Прости его! Он так мучается! Места себе не находит… Я прошу тебя, как мать. Он обещает, что больше этого не повторится!

— Я знаю, что не повторится… Я не допущу.

— Но вы были такой красивой парой! Он тебя так любит… — растерянно повторяла женщина.

— Нет, вы ошибаетесь. Он не любит меня. Если бы любил, он бы так не сделал…

— Ты ещё слишком молода… Мужчины просто другие…

— Мужчины, женщины… Все мы одинаковы. Когда любят, не предают…

— Это в тебе говорит юношеский максимализм… У Стаса было помутнение…

— Знаете, я устала, — тихо сказала Стася. И положила трубку.

Она так и просидела до темноты, а потом зажгла огни в саду и пошла на маяк. Поднявшись в нему, опять решилась взобраться на самый верх.

Стася медленно восходила по лестнице, и эхо её шагов гулко отражалось от стен маяка. Выбравшись на балкон, она подошла к парапету. Её окружала темнота. Внизу глухо шумело море, но его не было видно. Словно Стасю погрузили в чернила. Только огни посёлка светились слева. Их далёкий свет делал ей больно, будто они все принадлежали Стасу. Она отвернулась от них, чтобы не видеть и не думать…

Сухой ветер трепал ей волосы, и на неё опять навалилась вселенская тяжесть. Она смотрела вниз, пытаясь разглядеть воду. Рядом с ней на парапет села чайка. Птица долго глядела на Стасю, потом, печально крикнув, исчезла в темноте. «Вот бы скинуться сейчас за ней и всё закончить!» — подумала Стася и сама испугалась этой мысли, отпрянула к двери. На дрожащих ногах она спустилась вниз, зажгла огни маяка, вышла, закрыв дверь, и вскрикнула, когда её обнял кто-то.