Собрать мозаику (СИ) - Палей Натали. Страница 14
— Сейчас не готов, — опять тихо продолжила я, — а через несколько лет ты захочешь жениться на мне? — я затаила дыхание, ожидая ответ.
Джейсон улегся на спину, закинул руки за голову и стал смотреть на проплывающие облака. И молчал. Значит, не захочет. Сердце сжалось.
— Я маг, Лори. Я могу не жениться десятилетиями. Зачем сейчас связывать себя обязательствами? Я не хочу обманывать тебя, — ровным голосом произнес Джейсон.
Я проглотила ком в горле. Разлюбил. Иначе не говорил бы так. Иначе рад был бы связать себя любыми обязательствами.
— Лори, если ты не будешь учиться, то твоя магия останется запечатанной навсегда, и ты будешь жить, как обычный человек. Проживешь втрое меньше, чем я, — его голос дрогнул, он повернулся ко мне. — О чём думает твой отец? В нашей империи разрешили учиться женщинам.
— Мама не магиня и родители очень счастливы, — прошептала я, а Джейсон нахмурился. — И твоя мама не магиня, — еще тише добавила я.
— Да, не магиня! — резко произнес Джейсон. — И отец очень переживает, что переживет ее на много лет, потому что очень любит её! И я не хочу наблюдать, как ты стареешь на моих глазах, Лори! Тебе нужно учиться!
Он замолчал, буравя меня недовольным взглядом.
— Я буду ждать, — приглушенно пробормотала я, уже не владея собой. — Буду ждать тебя сколько будет нужно. Когда ты поймешь, что готов жениться на мне, я буду самой счастливой девушкой на свете, — слезы непроизвольно потекли по щекам, потому что больше я не могла сдерживаться. Ведь как можно сдерживаться, если жизнь рушится. — Я буду ждать тебя всю жизнь, если понадобиться, даже, если она будет втрое короче твоей.
Джейсон резко поднялся и привлёк меня к себе.
— Глупый маленький Светлячок, не говори так!
Он гладил меня по волосам и крепко обнимал, а я мелко дрожала в его объятиях, растерянная и несчастная.
— Я очень люблю тебя, но как сестру, как лучшего друга, — он замолчал ненадолго, как будто собираясь с мыслями или набираясь смелости. — Ты навсегда останешься для меня самым дорогим человеком. Самым чистым, милым, добрым и светлым. Ты — моя детская любовь. Но я уже повзрослел и встретил в академии девушку, — тихо признался он. — Замечательную, красивую, несколько месяцев мы встречаемся. Я понял, что мои чувства к тебе совсем не такие, как к ней. Они чистые, светлые, нежные, потому что ты — хрупкий, нежный цветочек. К ней я чувствую другое, и мы не собираемся жениться.
Я затихла в его объятиях, потрясенная признанием, оглушенная и раздавленная.
— Спасибо за честность, — глухо ответила я. — Мы всегда были честны друг с другом.
Джейсон, видимо, почувствовал, как мне плохо, и крепче прижал к себе.
— Мне больно от того, что больно тебе. Я очень люблю тебя. Ты знаешь… — в отчаянии пробормотал он.
— Как сестру, — всхлипнула я, уже не сдерживаясь. — Как проклятую сестру! Как подругу! — заорала я, бешено вырываясь из крепких объятий.
Ошеломлённый Джейсон быстро поднялся вслед за мной, но я вытянула руку ладошкой вперед, останавливая его.
— Не надо, не подходи, — гневно произнесла я. — Мне нужно время, чтобы осознать то, что больше я не нужна тебе. Спасибо за твою проклятую честность, Джейс!
Я стала отступать к дереву, на котором сушилось платье. Быстро надела его, не спуская глаз с замершего в нерешительности Джейсона.
Я повернулась и побежала прочь от человека, который разбил мне сердце, от того, кого любила так сильно, что хотелось умереть от одной мысли, что он больше не любит меня. Побежала так, как будто от этого зависела моя жизнь.
— Лори! Остановись! — закричал Джейсон. — Мне очень жаль, поверь!
Но я не останавливалась. Я слышала, что он побежал за мной, но продолжала бежать, что было сил, и я знала, что он не догонит меня. Не потому, что не сможет, ведь он был сильнее, быстрее и проворнее, а потому, что не захочет.
Что он скажет, когда догонит?
От понимания этого слезы застилали глаза, я почти не видела, куда бегу, опять царапаясь о ветки и запиналась о пни и коряги. Но теперь я не замечала этого не из-за счастья, переполнявшего меня до краев еще два часа назад, а из-за разбитого сердца.
Настоящее время.
Воспоминания о Джейсоне Тубертоне взволновали меня и стали мучить вопросы: «Сколько сейчас мне лет, и как давно я была такой ранимой и беззащитной? Неужели та Лорианна и я — это один человек? Та наивная лерина и вот это недоразумение в бинтах и с трубками? Она — с таким горячим сердцем и я — с истерзанной душой и пустотой внутри?»
С того дня, как атер Кирстан Стефанович произнес имя «Джейсон», я не сразу, но постепенно вспомнила себя — маленькую тангрийскую лерину, родителей, слуг, дом, Джейсона Тубертона, его семью и город-крепость Зардан, в округе которого мы жили. Эти воспоминания из детства, от которых было и тепло, и больно одновременно, словно кусочки сломанной мозаики, постепенно складывались в рисунок детства и юности.
Но дальше шестнадцати лет воспоминания упорно не продвигались. Они повторялись, пока, наконец, я их не запоминала, и я пыталась снова и снова продвинуться хоть чуть-чуть дальше, но все было бесполезно.
Все дни в госпитале были одинаковые, полные боли, постоянных инъекций, поглощения безвкусной еды и разговоров с сестрой Таисией или атером Кирстаном Стефановичем. Последнего я пока не могла воспринимать, как близкого друга, что бы он там не говорил о наших отношениях ранее. Я так и обращалась к нему только на «вы» и только через «атер».
Иногда приходил главный целитель госпиталя — господин Йович, который осматривал меня, недовольно кривил тонкие бледные губы, впивался в меня пронзительным неприятным взглядом, и резким голосом спрашивал одно и то же:
— Вспомнила что-нибудь?
Я отрицательно качала головой, и он уходил, жутко недовольный.
Подсознательно главный целитель вызывал у меня чувство страха. Он не сделал ничего плохого, но я чувствовала, что он ненавидел меня, когда смотрел холодными глазами, которые всегда выражали неприязнь.
Сестра Таисия нашептала мне, что он пока верит в то, что я ничего не вспомнила, потому что у меня были очень серьезные травмы головы, а она пока не стала никому сообщать в отчетах, что я кое-что вспомнила из прошлого.
А однажды я снова чуть не умерла.
Я проснулась от нехватки дыхания. Что-то мягкое было очень плотно приложено к лицу и не давало дышать. Привязанная к кровати, я не могла сопротивляться, а воздуха катастрофически не хватало. Прежде, чем потерять сознание, в мыслях мелькнуло, что третья попытка меня убить завершится, по всей видимости, удачно.
Когда я пришла в себя, то увидела незнакомых мужчин в белых халатах, которые суетились вокруг, подключая трубки от меня к аппарату жизнеобеспечения. Увидела бледное потерянное лицо атера Кирстана и взволнованное лицо сестры Таисии, злое перекошенное лицо главного целителя и раздраженное лицо пожилого незнакомца.
Когда я открыла глаза, все резко замолчали и уставились на меня.
— Очнулась, — с огромным облегчением выдохнул атер Кирстан.
— Слава Пресветлой Богине! — тихо воскликнула сестра Таисия, приложив на эмоциях ладошки к щекам.
Незнакомец подошел и пристально стал рассматривать меня.
— Ну, и напугали вы нас, лера Тубертон, — холодно произнес он хорошо поставленным голосом. — Вас собирались убить в третий раз, но мой племянник вовремя зашел в палату и поймал преступника с поличным.
Я не отрывала взгляда от незнакомого лица мужчины, поняв, кто передо мной. Дядя атера Кирстана Стефановича и сам военный министр Марилии. Я узнала бы его и по голосу, который слышала, когда он отчитывал капитана Бейкалича в тюремной камере. Это воспоминание появилось недавно.