Собрать мозаику (СИ) - Палей Натали. Страница 20
Атер Кирстан замолчал, а я продолжала смотреть в сторону, однако, жадно впитывая все, что он говорил.
— Ты рассказывала, что твой папа, граф Алан Стенфилд, учился в Академии магии Тангрии, в столице империи, и был магом воды. А мама никогда не училась. Поэтому была обыкновенным человеком с запечатанной магией. Папа не занимал никакие государственные должности, очень любил исследовать явления природы, такие как гроза, ураган и своей лаборатории писал научный труд по ним. Мама же, графиня Ванесса Стенфилд, всю жизнь посвящала тебе, обожала тебя и баловала. Ты была единственным и довольно поздним ребенком, поэтому родители пылинки сдували с тебя, холили и лелеяли.
Кирстан рассказывал мне о моих же родителях, а у меня перед мысленным взором снова вставали их родные лица. Мамино прекрасное лицо с ласковыми голубыми глазами и доброй улыбкой. С высоким лбом и светлыми волосами, уложенными в высокую прическу. И папино строгое худое лицо в обрамлении русых прямых волос, с большим носом и серьезными серыми глазами.
— Ты рассказывала, что у себя в империи тебя бы никогда не отдали учиться. До 16 лет ты находилась на домашнем обучении, учителя приходили к тебе домой, мама тоже занималась с тобой музыкой, литературой, пением. Ты получила очень хорошее для леры своего круга домашнее образование.
Я продолжала хранить молчание. Глаза я закрыла, чтобы не встречаться со взглядом атера Кирстана.
— Насколько я помню, по твоим рассказам, после размолвки с Джейсоном ты очень долго и сильно болела, просто стала чахнуть на глазах, и тебя решили увезти подальше от дома. Однако, сначала, ты совсем не собиралась учиться в академии магии. В нашей империи жила твоя тетя, старшая сестра твоей мамы. И в принципе твоей матери больше некуда было тебя везти. Она была единственной родственницей и жила в такой местности, которая была идеальной для смены климата и душевного и физического выздоровления. Тебе повезло, что ваша тетя была подданной Марилии, была магом земли и еще преподавала в нашей столичной Академии. Поэтому по приглашению от твоей тети вам дали разрешение на въезд в нашу империю на неограниченный срок.
— Могли и не дать? — слегка удивилась я и открыла глаза.
— В девяти случаях из десяти подданные вашей империи получали отказ на въезд в нашу империю, — согласно ответил Кирстан. — Между нашими империями всегда были очень напряженные отношения. Наш император и его совет считают вашу Землю отсталой, с дикими законами и обычаями. На политическом уровне постоянно происходили так называемые безоружные войны. На межземельных съездах мы всегда выступали против ваших предложений, которые казались нам неправильными и отсталыми, а вы против наших.
Атер Кирстан замолчал и о чем-то задумался, а я тяжело вздохнула и поняла, что голова моя разболелась от такого количества информации. Он заметил мое состояние и тут же забеспокоился:
— Лорианна, на сегодня хватит разговоров. Тебе надо отдохнуть. В следующий раз я еще расскажу тебе то, что смогу вспомнить. Но ты должна постараться вспомнить меня…пожалуйста…как вспомнила Джейсона…и тогда ты поймешь, что можешь доверять мне… Не будешь мучить ни себя …ни меня недоверием.
— Пожалуйста, атер Кирстан, узнайте о моих родителях, — попросила я, не глядя на него. — Для меня это очень важно … Где они сейчас? Что с ними случилось? И что случилось с Джейсоном и Кристофом Тубертон? Живы ли они? — я все же посмотрела на него.
— Я постараюсь, — пообещал он. Но мне показалось, или в его глазах мелькнула злость? На что она была? Да друг ли мне этот незнакомец?!
Я очень быстро уставала и быстро засыпала, как только мой организм понимал, что переутомлен. Помимо этого, сестра Таисия напоила меня снотворным. Поэтому после ухода атера Кирстана я почти мгновенно заснула.
Засыпая, перед собой я видела глубокие уставшие синие глаза атера Стефановича, полные тревоги, затаенной грусти и …непонятной мне злости, которую он пытался сдерживать. Кто вы на самом деле, атер Кирстан Стефанович? На что или на кого так злитесь? И могу ли я действительно доверять Вам, как вы того просите?
Лето 3195 год.
После встречи с Джейсоном в лесу у Ледяного озера я прибежала домой и закрылась в комнате. Облокотившись спиной на дверь, почувствовала огромное облегчение от того, что мне не встретились ни мама, ни гувернантка лира Грин. Только слуги провожали меня изумленными взглядами, когда я мимо них пробегала заплаканная.
Я отдышалась от быстрого бега и медленно подошла к зеркалу. Долго разглядывала свое отражение: пока ещё пухленькое детское личико с растрепанными русыми, как у папы, прямыми волосами и большими голубыми мамиными глазами.
Такое обыкновенное и ненавистное личико.
Я схватила стоящий перед зеркалом тяжелый подсвечник и швырнула в него. Потом разрушила в комнате все, что смогла сломать, разбила все, что бьется, и вышвырнула в окно все подарки Джейсона Тубертона, которые он когда-либо дарил. С рыданиями я выкинула даже деревянный брачный браслет, который он сделал, когда мне было десять лет, и красную ленту, оставшуюся со свадебного обряда.
Когда дверь в мою комнату удалось выломать, меня нашли на полу почти без сознания, исцарапанную, раненую, окровавленную и абсолютно несчастную.
У меня поднялась высокая температура, а тело сильно трясло в ознобе: в результате нервного срыва я тяжело заболела.
Родители пришли в ужас, гувернантка лира Грин — тоже, слуги находились в полной растерянности —никто не понимал, что происходит в нашей всегда благополучной семье.
Я очень тяжело проболела две недели — помимо жуткой простуды, которую умудрилась подхватить, у меня был серьезный нервный срыв; я металась в бреду, постоянно рыдая, и по обрывочным фразам родители сделали правильные выводы о причинах моего ненормального поведения и последующей болезни.
Позже я узнала, что приходили граф и графиня Тубертон, с Джейсоном. Мой отец, который всегда был очень спокойным и доброжелательным со всеми, ужасно ругался с графом, а матери плакали в сторонке.
На Джейсона все были очень злы, а их долгая дружба трещала по швам. Взаимные упреки создавали пропасть между ними. Тубертоны уехали, разругавшись с моими родителями в пух и прах.
Я долго была в очень плохом состоянии. Семейный доктор, мессир Торингтон, очень опасался за мой рассудок. Говорил, что я оказалась слишком ранима и впечатлительна, и отказ Джейсона Тубертона от помолвки стал слишком сильным ударом для меня.
Через две недели мне все же стало лучше, я даже смогла вставать с постели. Теперь в зеркало на меня смотрело страшное приведение: бледная изможденная замученная девочка со впалыми глазами и грязными волосами, в висящей мешком мятой пижаме. Увидев себя впервые, я презрительно улыбнулась отражению.
Мама настороженно наблюдала за моей пошатывающейся фигурой, стоя в двух шагах, готовая кинуться ко мне в любой момент. Все это время она очень боялась за меня и была рядом. Даже ночью спала в моей комнате на дополнительно принесенной кровати. А когда я не хотела есть, кормила с ложечки, как маленькую, уговаривая, а иногда и плача.
Бедная мама. Она очень переживала за меня, все знала и понимала, я видела, как часто она плакала, когда думала, что никто не видит. Я тоже все время плакала из-за нее, из-за Джейсона, жалея себя. Казалось, что я и слезы — это уже что-то неразлучное.
Когда прошло полтора месяца, доктор сказал, что мое состояние становится опасным для жизни, я сгораю как свечка и надо что-то с этим делать. Прежде всего, сменить обстановку и климат.
Однажды я услышала, как папа говорит маме:
— Я заставлю засранца жениться на Лори, хочет он этого или нет! Мои жена и дочь никуда не уедут!