Полицейский [Архив сыскной полиции] - Хруцкий Эдуард Анатольевич. Страница 4

Бахтин понимал, что алкоголь не выход. Что такие накаты меланхолии надо врачевать иначе. Но иначе – значит сложнее. А он привык к простоте. Бахтин оделся, оглядел себя в зеркале. Из светлого проема глядел на него вполне подходящий Парижу щеголеватый господин.

Бахтин жил в обществе странном. В Петербурге был свет, был еще некий полусвет. И была жизнь, не поддающаяся определению. Нечто третье. Прекрасно одетые шулера, именитые авантюристы, ворующие драгоценности, роковые красавицы, разоряющие всех подряд. Ему постоянно приходилось сталкиваться с этими людьми, именно у них он перенимал привычки, вкусы, манеры.

И все же Бахтин остался доволен своим двойником. Набалдашником трости он провел по усам, подмигнул сам себе и пошел в утренний Париж. На углу улицы горели окна бистро. Бахтин вошел в узкую гремящую дверь, подошел к цинковой стойке.

В этот ранний час в бистро народ был совсем простой. Возчики, грузчики, двое полицейских и замерзшие проститутки, дремавшие в углу за столиком.

Хозяин, высокий, худой, с небольшой бородкой, с любопытством взглянул на Бахтина, пригляделся, вытащил из-под стойки газету. – Это вы, месье?

Хозяин развернул «Фигаро», и Бахтин увидел свой громадный портрет.

Он взял газету в руки. Со страницы смотрел на него темный, как кавказец, очень похожий на него господин. Бахтин вернул «Фигаро» хозяину.

– Нет, нет. – Хозяин поднял газету и громко крикнул: – Ребята, вот кто сегодня в нашем баре.

Народ зашумел, придвинулся к Бахтину, потянул бокалы и рюмки. Хозяин достал из-под стойки запыленную бутылку, налил две большие рюмки.

– Это кальвадос, месье Бахтин, выпейте с нами. В газетах пишут, что вы спасли честь Франции. За вас, месье! За Россию! За Францию!

Бахтин одним глотком осушил рюмку. Неведомый ему напиток был крепок и напоминал фруктовую самогонку.

Хозяин налил еще. Бахтин жал чьи-то руки, с кем-то чокался, кого-то благодарил. Наконец ему удалось забиться в угол, взять большую чашку кофе и мясное рагу. После выпитого есть хотелось чудовищно, и он расправился с тарелкой в одну минуту. Вот теперь-то и закурить можно. Бахтин достал портсигар, вынул папиросу. Он успел затянуться всего один раз, как у стола возник человек.

Незнакомец приподнял котелок и спросил по-русски. – Господин Бахтин?

Бахтин посмотрел на него и все понял. Разве можно было перепутать его с кем-нибудь?! Ах, эти усы, ловко, по-военному сидящий пиджак, короткий поклон головы. Глаза, глаза главное. В них словно отражалось здание на Гороховой, близкого сердцу Охранного отделения. – Чем могу? – Бахтин пригласил присесть.

– Позвольте представиться, ротмистр Люсьтих. Чиновник для особых поручений при министре внутренних дел, статский советник Красильников просил вас, Александр Петрович, посетить его нынче.

– Красильников? -переспросил Бахтин, вспоминая. – Так точно, Александр Александрович.

– А где изволит располагаться господин Красильников? – На Рю-де-Гринель, в посольстве.

– Благодарю вас, господин ротмистр, непременно буду. Не желаете ли выпить или кофе спросить? – Благодарствуйте, другим разом. Честь имею. Ротмистр поднялся, сдвинул каблуки. Бахтину даже показалось, как малиново звякнули шпоры. Он допил кофе, пошел к стойке рассчитываться.

– Нет, – увидев деньги, сказал хозяин, – сегодня за счет заведения. Такой гость – лучшая реклама.

Бахтин поблагодарил и, выйдя на улицу, подумал о том, что на заводе к коммерции совсем иной подход.

Бахтин вышел из бистро. Париж раскинулся перед ним. Промытый дождем, радостный и незнакомый. Постукивая тростью, он шел по улицам, сворачивал в узенькие кривые переулки. Это было его первое свидание с Парижем. Он и город. Один на один.

Как удивительно быстро бежало время. Вот уже и одиннадцать часов.

Ажан на углу Севастопольского бульвара и улицы Сен-Дени объяснил, как попасть на Рю-де-Гринель. Время еще было. Бахтин зашел на террасу кафе. Спросил пива.

На улице в жаровне лопались каштаны, их сладковатый запах окутывал округу. Целовались в углу влюбленные, о чем-то яростно спорили два солдата в красных штанах. По улице неторопливо шли люди. И Бахтина охватило странное чувство свободы, которое он испытывал только в детстве, когда приезжал из корпуса в имение на Орловщине, где его дядя служил управляющим.

Господи! Как чудовищно скован он в Петербурге. И это не работа. Нет! Жизнь, полная глупых условностей. Замундиренная, разложенная по полочкам жизнь.

С раннего детства ему внушали, что можно, а чего нельзя, что прилично, а что нет. И эти глупые наставления, родительские, офицера-воспитателя в корпусе, ротного в юнкерском училище, старшего по чину в службе, висели на человеке, словно тяжкие вериги. Да еще литература добавляла свою лепту. Мрачная, исповедальная, душу разворачивающая русская литература.

А часы прицокали к полудню. Пора к статскому советнику Красильникову. У ворот посольства уже знакомый ротмистр. – Прошу.

Мимо привратника ротмистр провел Бахтина, не к входу в посольство, а правее, к зданию консульства. Дубовая дверь в первом этаже.

Они вошли в небольшую комнату. Вдоль стены обычные канцелярские шкафы. Три письменных стола, на одном пишущая машинка «Ремингтон» и, конечно, громадный сейф. Два зарешеченных окна, выходящих во двор.

За одним из столов сидел чиновник. И хотя он был в партикулярном парижском пиджаке и пестром галстуке, Бахтину показалось, что надет на нем зеленый мундир его родного департамента. Чиновник встал, наклонил голову. – Александр Александрович ждет.

Вторая комната производила совсем другое впечатление. Обставлена она была дорого и со вкусом. Из-за стола красного дерева, поднялся высокий человек и протянул руку.

– Рад, душевно рад видеть знаменитость нашу.

Голос у него был низкий, приятный, с модуляциями. Так обычно говорят провинциальные трагики.

Бахтин пожал протянутую руку, оглядел этого щеголеватого господина и понял, что перед ним заведующий иностранной агентурой Охранного отделения.

– Что ж вы, голубчик, Александр Петрович, нас, коллег-то, игнорировали? Нехорошо, нехорошо.

– Александр Александрович, – Бахтин сел в кресло, устроился удобно, положил руки на головку трости, – вы уж меня по вашему делу не берите. Министерство у нас одно, а служба разная.

– Так и знал, так и знал, – замахал руками Колесников, – вечный спор сыска и охраны, кто же благороднее. Но все равно своих забывать нельзя. Мало ли что.

– Господин статский советник, вы пригласили меня для того, чтобы это сказать?

– Уели, уели, Александр Петрович, действительно позвал я вас по делу казенному. Хочу предоставить вам возможность еще лучше послужить государю императору. – Почту своим долгом. – Другого ответа и не ожидал.

Красильников нажал на головку серебряного звонка. Дверь отворилась, и в комнату вошел высокий, элегантный блондин.

Бахтин отметил для себя, что давно уже не встречал такого красивого мужчину.

– Прошу знакомиться, мой помощник, титулярный советник Мельников Борис Дмитриевич. Бахтин поднялся, кивнул, не подавая руки. Мельников сел в кресло у стола, раскрыл папку.

– Как нам стало известно, господин Бахтин, вы коротко знакомы с неким Дмитрием Степановичем Заварзиным.

– Да, я учился с ним в Первом московском кадетском корпусе, господин титулярный советник. Александр Александрович, – обратился Бахтин к Красильникову, – на каком основании мне, чиновнику VII класса департамента полиции учиняется этот допрос? Видимо, вы располагаете указаниями директора департамента, господина Белецкого. Если это так, прошу показать мне полномочия.

– Александр Петрович, вы неправильно поняли Бориса Дмитриевича. Не допрос это, не допрос. Просто наружное наблюдение срисовало вас, когда вы разговаривали с Заварзиным в ресторане.

– Да, действительно, я увидел в ресторане господина очень похожего на моего соученика Заварзина. Я подошел к нему, но тот сказал мне, что я обознался и что он австриец.