Приступить к ликвидации - Хруцкий Эдуард Анатольевич. Страница 3

— Не знаю, товарищ начальник, не знаю, так, слабые наметки.

— Садись, — начальник опустился в кресло, — сейчас Серебровский зайдет, помозгуем втроем.

Данилов посмотрел на ладную, подтянутую фигуру начальника МУРа и вспомнил, как тот в мае сорок первого рассказывал ему о диете, на которую сел, чтобы похудеть.

— Ты еще смеешься, Иван?

— Да вспомнил, как ты на диету садился перед войной.

В редкие минуты, когда они оставались вдвоем, Данилов и начальник МУРа по-прежнему были на «ты», как в те далекие годы, когда совсем молодыми пришли в уголовный отдел ВЧК. С тех пор они шли по жизни рядом, и Данилов совершенно не завидовал тому, что его друг внезапно из начальника отдела стал руководителем МУРа.

— Жизнь, Ваня, у нас с тобой почище, чем в санатории «Мацеста»…

Начальник не договорил, дверь распахнулась, и в кабинете появился полковник Серебровский — стремительный, цыганисто-красивый и всегда веселый.

Данилов знал полковника много лет, видел все его падения и взлеты, и его всегда поражала легкость характера Серебровского. Он жил просто и весело, находя хорошее в любой, самой плохой, ситуации.

— Ну вот и я, — сказал он, усаживаясь и весело поглядывая на Данилова, — давай, Ваня, поведай нам страшные уголовные тайны Москвы.

— Да что говорить-то. Я же все написал в рапорте. Три преступления. На Башиловке ограблена машина с продуктами, шофер и экспедитор убиты. На улице Красина взят магазин, причем сторож найден убитым на улице. На Полянке — квартира. Унесено много ценных вещей. Хозяин ничего толком сказать не может. Открыл дверь, хотел вынести мусор, его ударили по голове, он потерял сознание, заволокли в квартиру, надели мешок на голову, связали.

— А что взяли? — поинтересовался начальник.

— Золото, хрусталь в серебре, несколько отрезов габардина, бостона, коверкота, два кожаных пальто, фетровые бурки, колонковую и каракулевую шубы. Деньги двадцать тысяч и на девять тысяч облигаций золотого займа.

— Кто потерпевший?

— Минин, солист Москонцерта, — ответил Серебровский.

— Это какой Минин? Утомленное солнце?.. — поинтересовался начальник.

— Именно он, жена его работает в жанре художественного свиста. Пластинка есть, танго «Соловей» высвистывает.

— Они хорошие люди, — перебил Серебровского Данилов, — работают во фронтовых концертных бригадах.

— Ты, Иван, — начальник достал рапорт Данилова, — объединяешь эти три преступления воедино. Основания?

— Там написано.

— Ты поведай нам с Серебровским. Бумага бумагой, а мысли мыслями. Мы послушаем, а потом я тебе еще один вопрос задам.

Данилов помолчал, поглядел на начальника. Тот смотрел, откинувшись в кресле, лицо его было серым и отечным. И Данилов подумал, что начальник смертельно устал, впрочем, как и все они.

— Начну с Башиловки. Фургон остановили неизвестные на проезжей части, экспедитору, вылезшему из машины, нанесли удар тупым предметом по голове…

— Ломом, что ли? — начальник прикурил новую папиросу.

— Или ломом, или монтировкой, смерть наступила мгновенно, шофера застрелили.

— Пулю и гильзы нашли?

Данилов вспомнил грязно-серый рассвет, машину-фургон с распахнутыми дверцами, тело человека у колеса и труп шофера, навалившийся на руль. Было темно и холодно, руки стыли даже в перчатках. Эксперты запалили маленький костерок и по очереди отогревали пальцы.

— Есть, — крикнул самый молодой оперативник Сережа Белов, — нашел!

Данилов подошел к нему и увидел на снегу маленький квадратный след. Его сделала еще горячая гильза, выкинутая отсекателем. Белов снял перчатку и закостеневшей на морозе рукой начал аккуратно разгребать снег. Через минуту он протянул раскрытую ладонь Данилову. На ней лежал латунный бочонок гильзы.

Данилов взял его, поднес к глазам. Похоже на гильзу от парабеллума, но все-таки немного иная. Подошел эксперт.

— Разрешите, Иван Александрович. — Он покрутил гильзу, взглянул на маркировку. — По-моему, «Радом». Приедем, баллистики скажут точно.

— Пулю нашли?

— Ищут, Иван Александрович, надо машину на Петровку отогнать, здесь, на улице, трудновато.

— Пулю и гильзу нашли. Они от пистолета «Радом».

— ВИС-35? — удивился Серебровский.

— Да.

— Это оружие еще по нашей картотеке не проходило.

— При чем здесь ограбление Минина? — нетерпеливо поинтересовался начальник.

— При осмотре квартиры Минина в прихожей найден патрон от «Радома». Видно, преступник выронил его. Я показывал патрон Минину, он сказал, что видит его впервые.

— Хорошо. — Начальник встал, зашагал по кабинету. — Это ты объединил, возможно, правильно. Действительно, «Радом» — система для Москвы редкая. Правда, во время войны и не такие бывают. Но принимаем как рабочую версию. Магазин на Красина?

— На Башиловке, в квартире Минина и на Красина работал левша. Все три удара нанесены по левой стороне головы.

— Один думал? — хитро прищурился начальник.

— Нет, вместе со мной, — улыбнулся Серебровский.

— Вот и надумали на свою шею. Вместо трех отдельных эпизодов имеете устоявшуюся бандгруппу.

— Так я в ОББ работаю. — Данилов достал портсигар, вопросительно поглядел на начальника.

— Кури, чего там. Только по мне лучше бы вообще никакого ОББ не было. Теперь слушай. Начальство уже задергалось. Звонили. С разных уровней. Говорили всякое, лучше тебе не слушать такого. Времени у нас с тобой практически нет. Доложи, какие приняты меры.

— Отрабатываем версию «левша», смотрим оружие… — Данилов помолчал, глядя, как начальник меряет шагами кабинет, затянулся глубоко, ткнул папиросу в пепельницу и продолжал: — Вещи, взятые у Минина, а также номера облигаций объявлены в розыск, кроме того, по накладным нам известны маркировки папирос и консервов, взятых на Башиловке и в магазине, ищем по рынкам.

— Быстрее работайте.

— Рынки — моя забота, — белозубо улыбнулся Серебровский, потянувшись своим большим и сильным телом.

Сергей ненавидел совещания. Он был человек дела.

Данилов любил его за простоту, за обостренное чувство товарищества, за оперативную хватку и необыкновенное мужество.

За много лет работы в милиции он знал людей, спокойно идущих под бандитские пули, но робеющих перед начальством. Серебровский оставался самим собой и на операциях, и на многочисленных предвоенных собраниях, на которых решались людские судьбы. На них Сергей говорил открыто, смело защищал товарищей по работе, не боясь ни взысканий, ни понижения в должности.

В МУР Серебровский вернулся из наркомата за два дня до войны, и Данилов был несказанно рад этому. Они работали вместе третий военный год, и Иван Александрович ощущал конкретную помощь, которую оказывал заместитель начальника его отделу.

— На рынках мои ребята посмотрят, — еще раз повторил Серебровский.

Начальник посмотрел на него внимательно и промолчал. Он подошел к напольным часам в черном узорчатом футляре, выполненном в виде башни, достал ключ и завел механизм боя.

Потом повернулся к Данилову и сказал:

— Ты, Иван, почему не в новой форме? Не получил?

— Получил, но зашился с делами, не успел погоны пристегнуть. Ребята обещали сделать.

— Так, теперь у меня к тебе последний вопрос, начальник ОББ…

Данилов понял, о чем пойдет разговор, и ему стало мучительно-стыдно, такое чувство появлялось у него только в юности, в реальном училище, когда он, не выучив урока, вынужден был идти к доске.

— Серебровский бы сказал, — продолжал начальник, — «Что это за кровавая драма на Патриарших прудах?» А?

— Убит милиционер Потапов, неизвестный преступник погиб в перестрелке.

— Как у тебя все просто, Данилов. А что я жене Потапова скажу, двум его детям?

— Вы так говорите, — Иван Александрович закатал желваками, — будто я его убил…

— Помолчи, Данилов, помолчи. Это с каких же пор по Москве бегают пацаны с оружием и типографским шрифтом? Что тебе известно об убитом?

— Пока ничего.

— Что за шрифт? Откуда? Что за пистолет?