Тревожный август - Хруцкий Эдуард Анатольевич. Страница 10

— Наша группа выполнила задачу. Мы задержали врага…

Подъехала машина. Лукин подал команду и строевым шагом пошел навстречу генералу.

Тот выслушал рапорт, повернулся к своему спутнику.

— Все-таки остановили, товарищ командующий.

— Молодцы, молодцы! — Командующий пошел вдоль строя, оглядывая людей. Смирнов, — скомандовал адъютанту, — принеси портфель. Спасибо, товарищи. У вас все кадровые, капитан?

— Никак нет. Вот тот боец, с пулеметом, — студент, добровольно попросился в группу.

— Как он воевал?

— Отлично, товарищ командующий, если бы не он, смяли бы нас с фланга.

— Подойдите, товарищ…— генерал обернулся.

— Белов, — подсказал Лукин.

Сергей, подхватив пулемет, вышел из строя.

— Спасибо за службу, доброволец, — командующий достал из портфеля серебряную медаль и прикрепил ее к ватнику Сергея.

А вечером ему стало плохо. Поднялась температура, кашель разрывал горло. Гончак на попутной машине отвез его в Москву, в госпиталь.

В ноябре он выписался. На прощание врач посоветовал Сергею беречь легкие.

— Ничего страшного нет, — сказал он. Но необходимо питание, воздух, покой.

Сергей пришел домой. В пыльной квартире стояла гулкая тишина. Он разжег газовую колонку, принял ванну. Лежа в горячей воде, разглядывал свои худые руки и думал о Гончаке, Лукине, ребятах.

На утро отправился в университет. Его сразу же привлекли к общественной работе — заставили составлять списки эвакуированных. На него приходили смотреть девушки и ребята с других курсов. Когда он шел по коридору, то вслед ему несся восторженный шепот. Он стал героем, он знал и видел такое, чего не знали и не видели другие.

Несколько раз Сергей был в военкомате, но безрезультатно. В первых числах января, рано утром, ему позвонили домой из горкома комсомола.

— Приходи сегодня в горком, — сказал заведующий военным отделом, — есть важный разговор.

Он пришел. В кабинете, рядом с завотделом, сидел человек в милицейской форме. Он внимательно поглядел на Белова.

— Ну, я пошел, — завотделом встал, — вы поговорите без меня.

— Моя фамилия Данилов, — сказал человек в форме, — я начальник отделения Московского уголовного розыска.

Так они познакомились. А через три дня Сергей Ильич Белов стал помощником оперуполномоченного в отделении Данилова. С ребятами он сошелся быстро. Поначалу он думал, что медаль «За отвагу» позволит ему чувствовать себя человеком бывалым и обстрелянным, но в отделении были награждены все. Иван Александрович получил такую же медаль еще в 1939 году, а к тому же за бои под Москвой имел орден Красного Знамени. Полесов и Муравьев носили по Красной Звезде, а у Степана еще и медаль была, правда, трудовая. Так что бригада их была, как шутил Полесов, орденоносная. Здесь прошлое в зачет не принималось. На деле требовалось себя показать…

Когда стемнело и читать стало невозможно, Степан отложил журнал.

— Ты не спишь, Сережа?

— Что вы, Степан Андреевич.

— Ну молодец, — Полесов встал, хрустко потянулся. — До чего же есть охота. Ты как?

— То же самое.

— Надо воды попить и покурить сразу. Очень рекомендую, отбивает аппетит начисто.

— Как вы думаете, Степан Андреевич, придет сегодня кто-нибудь?

— Вряд ли. Мы здесь так, для порядка сидим. Теперь нет дураков, которые бы после мокрого дела сами в засаду приходили.

— Так чего же мы, собственно, ждем?

— У моря погоды, вернее, дорогой Сергей Ильич, просто случая: вдруг в сеть, расставленную для щуки, заплывет ершик. Маленький, но умный, кое-чего знающий. Да. Вот уж стемнело совсем. Ты, Белов, сиди здесь, а я в комнату пойду. Вдруг в окно кто и заглянет…

К пяти утра он закончил дела. Вернувшись из горкома, уговорил Серебровского помочь ему допросить хозяйку Шантреля, и тот, как всегда, не подвел. Старуха рассказала все через полчаса.

— Возраст, — говорил потом Серебровский. — У меня, Ванечка, на таких особый настрой.

Правда, особенно важного от допроса Спиридоновой Данилов не ждал. Но тем не менее выяснилась одна любопытная деталь. Шантреля привел к старухе Володя Гомельский, известный фармазонщик и золотишник. Привел он его в июле сорок первого, а откуда приехал Шантрель, давали разъяснение следующие строчки протокола: «Я, конечно, как женщина честная, в чужие дела не лезла, но случайно услышала, что Володя Гомельский называл моего постояльца земелей, и они вспоминали общих знакомых и родителей Володи».

Теперь необходимо было, во-первых, разыскать Гомельского, во-вторых, узнать, откуда он родом. Однако все это пришлось отложить, так как начальника отделения, занимавшегося подобными делами, на месте не было, он, видимо, носился по городу, разыскивая свою беспокойную клиентуру.

Данилов позвонил в район и приказал снять засаду на Палихе. Она ничего не дала, впрочем, особой пользы он от нее и не ждал. Оставил ребят в надежде на то, что, может, кто-нибудь придет за продуктами.

— Вы за этим домиком смотрите в оба, будьте начеку. В конце концов, должен же кто-то прийти. Обязательно должен, — сказал он начальнику розыска райотдела. И, выслушав его длинную тираду о том, что людей не хватает и уж лучше пускай его самого, начальника розыска, пошлют на фронт, и что у него на территории «повисают» кражи, твердо добавил: — Это приказ начальника управления, и наше дело выполнять его.

Повесив трубку, Данилов запер кабинет и вышел на улицу.

Долго ждать трамвая на остановке не пришлось. Он вошел в вагон, который был совершенно пуст, лишь старичок кондуктор читал газету. Он сел у окна и задремал. От таблетки кофеина, которую он принял час назад, не чувствовалось бодрости, скорее наоборот. На остановках открывал глаза, невидяще глядел на знакомые улицы и снова погружался в полузабытье. Кондуктор тоненьким дискантом объявлял остановки.

На улице 1905 года Иван Александрович вышел. До дома было рукой подать, но идти стало трудно, ноги словно налились свинцом. Он все же поднялся на третий этаж и открыл дверь квартиры.

В прихожей, стараясь не шуметь, стащил сапоги и расстегнул портупею. Так с ремнем в руках вошел на кухню и увидел Наташу. Она стояла у плиты и улыбалась.

— Ну что, Данилов, наконец ты и обо мне вспомнил.

Она шагнула к нему, и он обнял жену, еще теплую ото сна и, как всегда, удивился, почему волосы у нее пахнут травой.

Когда он проснулся, в комнате царил полумрак от задернутых штор. Данилов взял с тумбочки часы. Стрелки показывали три.

Он сразу же позвонил в отдел и попросил прислать за ним машину. Потом быстро побрился, принял холодный душ (горячей воды, конечно, не было), больно вытерся жестким полотенцем. Тело приятно горело. Шлепая босыми ногами по нагретому солнцем полу, прошел в комнату, надел все чистое. У стола на спинке стула висели выглаженные гимнастерка и галифе. На скатерти лежала записка:

Иван Александрович оделся и почувствовал зверский аппетит. Он еще не успел справиться с картошкой, как снизу послышались условные гудки машины — два коротких и длинный. Данилов запер дверь и спустился во двор.

За рулем сидел недовольный Быков. Всю дорогу до управления он жаловался начальнику на плохие условия работы в гараже, на отсутствие запчастей, плохой бензин и тому подобное. Тема эта была бесконечной. Шофер все бубнил, не давая Данилову сосредоточиться, наконец, у поворота на улицу Горького Иван Александрович не выдержал:

— Ты помолчал бы, Быков, а то голова от твоих колец и поршней пухнуть начинает.

Шофер замолчал, видимо, обиделся. Когда подъехали к управлению, Данилов, выходя, сказал:

— Завтра поговорю с кем надо. Выдадут тебе запчасти.

В своем кабинете он с удивлением увидел Агеева, бывшего прокурора района. В 1940 году тот вышел на пенсию, и многие сотрудники милиции с облегчением вздохнули. Агеев слыл человеком мелочным, злопамятным и крайне вредным.