Тревожный август - Хруцкий Эдуард Анатольевич. Страница 4

— Вот как! Значит, эти серьги — талисман вроде.

— Скорее семейная реликвия.

— А сколько могла стоить эта реликвия, не знаете?

Алла посмотрела на Данилова с недоумением.

— Я понимаю, — сказал Иван Александрович, — многие вопросы покажутся вам не совсем тактичными. Но прошу понять меня, наша профессия такая, мы, как врачи-невропатологи, врываемся в человеческие души. Так что потерпите. Кстати, вы говорили, что серьги лежали в шкатулке. А что там еще было?

— Я не знаю. Нет, впрочем, погодите. Мне Сережа как-то показывал, там был Наполеон.

— Простите, кто?

— Да, Наполеон, — взволнованно сказала девушка, — печать такая. Наполеон в треуголке, руки скрестил на груди, и ниже кружок, на нем инициалы выгравированы. Печать. Сережа рассказывал, что в 1812 году, когда французы бежали из Москвы, ее забыли, а прапрадед его нашел эту печать.

— А из чего сделан этот Наполеон?

— Сережа говорил — из серебра.

— Теперь вот о чем расскажите. Вы жили рядом с Ивановскими, считались у них в доме почти родной. Правильно я говорю?

— Да.

— Так вот, не заметили ли вы чего-нибудь необычного в поведении Дмитрия Максимовича за последнее время?

— Нет, ничего особенного.

— Тогда постарайтесь вспомнить другое: перед отъездом Дмитрия Максимовича из Москвы в ноябре прошлого года вы у них не встречали посторонних?

— Видите ли, — Алла помолчала секунду. — Дмитрий Максимович никуда не уезжал. В ноябре заболела Мария Дмитриевна, и я ухаживала за ней.

— Как никуда не уезжал, — удивился Данилов, — а вы ничего не путаете?

— Да, точно, я говорю правду… Поверьте мне… — Нестерова заволновалась.

— Да вы успокойтесь, я вам верю. Тут неразбериха одна получилась. Вы уж помогите нам выяснить.

— Числа пятнадцатого ноября, — медленно, видимо стараясь ничего не упустить, начала рассказывать Алла, — да, по-моему, пятнадцатого, Дмитрий Максимович и его помощник Георгий Васильевич…

— Попов?

— Да, Попов, привезли домой тяжелый ящик. Привезли втроем.

— А кто третий?

— Шофер. Я еще удивилась: шофер, а очки у него выпуклые, как у очень близоруких людей. Так вот, они принесли тяжелый ящик. Потом шофер уехал, а Дмитрий Максимович сказал, что у них сломалась машина и надо ждать инкассаторов.

— Как я понял, инкассаторы должны были подъехать прямо к дому.

— Да, но что-то случилось, я уж не знаю что, и инкассаторы приехали только через неделю. Все это время Дмитрий Максимович и Попов дежурили в комнате, где стоял ящик, по очереди. У них даже наганы были.

— А когда приехали инкассаторы?

— Дмитрий Максимович все время звонил по телефону, а машины не было. Наконец, он сказал, что поговорит с замнаркома внутренних дел, которого знал лично.

— Он позвонил ему?

— Да. Той же ночью подошла машина с людьми в форме. А с ними какой-то начальник из Ювелирторга. Они вскрыли ящик, составили акт, а ценности положили в зеленые мешки. С ними уехал Попов, а Дмитрий Максимович остался, у него грипп начался сильный.

— Понятно, Алла. Вспомните, больше никто не заходил к Ивановскому?

— По-моему, нет.

— Ну вот мы и уточнили. Спасибо вам.

— Я могу идти?

— Конечно. Я попрошу, чтобы вас проводили.

Данилов встал, пожал девушке руку.

«Странно, — подумал он после того, как Нестерова вышла. — Выходит, что Ивановский никуда не уезжал из Москвы. Вот теперь все становится непонятным».

Иван Александрович сел на стул рядом с сейфом, прислонился виском к его холодному боку. Усталость чувствовалась в каждой клетке организма. Делать ничего не хотелось, даже думать. Мысль о том, что сейчас придется идти осматривать привезенную с КПП машину, показалась невероятной и отвратительной. Поехать бы в пивную на Малой Брестской, встать там в уголке за высоким столиком, пива выпить холодного, а потом… Потом домой, спать. Открыть окно — с прудов потянуло бы запахом свежести, и сон пришел бы невесомый и тихий…

Узор сейфа больно вдавливался в висок, но Данилов не замечал этого: он спал.

— Иван Александрович, — услышал он голос Белова, — товарищ начальник…

— Чего тебе? — спросил Данилов, не открывая глаз. Никакого уважения к старости.

— Товарищ начальник, Нестерова вспомнила, кто приходил к Ивановскому…

Данилов еще раз перечитал протокол допроса. Ну вот, кое-что есть. Теперь нужно установить шофера. Возможно, что он связан с убийством. Вполне возможно. Уж больно много совпадений.

Он позвонил Полесову. Трубку никто не поднял: значит, Степан еще не приехал. Данилов позвонил дежурному и попросил сведения обо всех разбойных нападениях и грабежах за последние шесть месяцев.

— Сейчас распоряжусь, — ответил дежурный. — Все абсолютно?

Данилов помолчал, а потом добавил:

— Нет, только группы. А также все сведения об использовании наганов. Кроме того, запроси отряды ВОХРа, не случилось ли у них чего за это время.

— Сделаем.

«А теперь надо пройтись, — подумал Данилов. — Просто выйти из управления и пойти по улице. На ходу думается легче».

Он запер кабинет. В коридоре было пусто. Прошел полпути к лестничной площадке, услышал, что в его комнате зазвонил телефон. Опять открыл дверь, надеясь, что звонок случайный и телефон замолчит. Но, видимо, на том конце провода сидел человек упорный, и аппарат продолжал звонить.

— Данилов!

Это звонил Полесов.

Иван Александрович приехал в отделение через двадцать минут. В дежурке сидел щуплый белобрысый человек и вертел в руках очки с выпуклыми стеклами. Данилов даже не удивился. Он просто ожидал этого, знал, что заявил о пропаже машины именно тот самый шофер в очках, о котором сообщила Нестерова.

Допрос он начал сразу, в отделении.

— Ваша фамилия, имя, отчество?

— Червяков Валентин Иванович.

— Год рождения?

— Мне двадцать восемь лет.

— Место работы?

— Механик первого автохозяйства.

— Почему же в вашем заявлении написано, что вы шофер?

— Это временно. Почти все водители на фронте, я из-за близорукости от службы в армии освобожден, поэтому с сентября прошлого года работаю водителем.

— С таким зрением?

— Что поделаешь, товарищ следователь, война.

Данилов встал из-за стола, прошелся по комнате. Червяков сидел спокойно, слегка прищуренные глаза за стеклами очков смотрели куда-то мимо Данилова, хотя лицо было обращено к нему..

— Номер вашей машины МО26—06?

— Да, а что, она найдена?

— Пока спрашиваю я.

— Извините.

Голос ровный. Очень спокойный голос. Данилов достал папиросу и начал разминать табак. Делал он это медленно, намеренно затягивая паузу. Червяков 22 продолжал молчать, все так же бесстрастно глядя мимо Данилова.

— Вы знакомы с Ивановским? — внезапно резко спросил Данилов.

— Да.

— В каких вы отношениях?

— Я не понимаю вопроса.

— Как часто вы с ним виделись и в какой обстановке?

— Виделся с ним в конце сорок первого…

— Точнее.

— В ноябре. В конце ноября. Мы ящик с ценностями возили, а у меня машина сломалась. Ну вот и пришлось…

— Что пришлось?

— Ящик к Дмитрию Максимовичу тащить.

— А вы знали, что было в нем?

— Конечно. Ценности. Большие ценности. Мы их должны были отвезти на семидесятый километр Горьковского шоссе. Там было какое-то учреждение, которое их принимало и отправляло в глубокий тыл.

— А откуда вы узнали о ценностях?

— Интересно, — Червяков поправил очки, — очень интересно. Вы, видимо, считаете меня человеком, которому ничего нельзя доверять? Так я должен понимать ваш вопрос?

— Гражданин Червяков, здесь спрашиваю я.

— Это почему же? Я, к примеру, даже не знаю, кто вы. Меня сюда пригласили, а мое право отвечать вам или нет.