Царевна-лягушка для герпетолога (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев". Страница 13

По аллеям, словно во времена господина Лоддера, чинно прогуливался народ, и мне не хотелось выглядеть в нарядной толпе кикиморой или парковой лешачихой.

— Все в этом мире с чем-то связано, — ответил Лель уклончиво.

Потом поймал мой укоризненный взгляд и сжалился. Впрочем, объяснять что-то напрямую, как обычно, нужным не счел. Или просто права не имел. Как не мог мой Иван иначе как на грани яви и сна разглядеть Василису.

— Ты помнишь, как она на Купалу плясала? — спросил Лева, не называя подругу по имени, но зная, что я пойму, о ком идет речь. — Ты разве забыла, что обряд — это способ общения с иным миром?

— Но это ж был сценический вариант? — недоуменно глянула я, подспудно понимая, что в случае с подругой и пляска на детском утреннике могла вызвать бурю.

То-то Василиса так всегда радовалась весенним ливням. Не признавала плащей и зонтов и, даже до нитки промокнув, никогда не заболевала. Разве только зимой. А еще она умела наложением рук снимать головную боль. Показывала какие-то там точки акупунктуры, но у нас все равно так не получалось. Неужели дочь профессора Мудрицкого, как премудрая героиня сказки или царевна Лебедь, и впрямь имела какую-то связь с потаенным миром берегинь-русалок? Тогда становилось понятно настойчивое стремление Константина Щаславовича ее заполучить.

От благодатных майских гроз и теплых июньских дождей, которые, как верили наши предки, русалки приносят на мягких, как кучевые облака, лебяжьих крыльях, распускается все живое. А аффинажный король, точно Великий Полоз или Мидас, похоже, мечтал весь таежный край в безжизненную, но золотоносную пустыню превратить.

Другое дело, что Мидас в ужасе отказался от лукавого дара бессмертных, а Полоз золото мог и людям показать, не отпуская от себя только родную дочь. Константин Щаславович ни с кем делиться не собирался. Поэтому мне становилось еще страшней и за Василису, и за слишком честного и прямолинейного брата. Об этом я честно призналась Левушке, пытаясь увещевать его, чтобы он повлиял на моего глупого Ваню.

— Иван хочет и может аффинажного короля одолеть, просто пока не знает, с какой стороны зайти, — убежденно проговорил Левушка, отчего мне сделалось совсем плохо. — Таких, как этот Бессмертный, можно и нужно гнать туда, откуда они пришли, и честному бизнесу от этого будет только польза. Поэтому дон Оттавио и согласился нам помочь, — добавил он, теребя на руке пеструю фенечку, которую я раньше не видела, — что в его краях своих упырей, прикрывающихся разговорами об инвестициях и развитии региона, тоже хватает, и он не смог уберечь дочь, после гибели которой и рыба в их протоке начала дохнуть, и на деревья какой-то неведомый вредитель напал.

Заметив, что меня начинает потряхивать, Левушка поспешил меня поддержать. Причем снова в буквальном смысле слова. И в самое время. Солнечная рябь на воде закружилась перед моими глазами безумным калейдоскопом. Прогулочные теплоходы принялись танцевать на реке вальс. Я едва не въехала в толпу гуляющих, остановившись в паре сантиметров от коляски, в которой мирно спали очаровательные близняшки.

— Ну ты ведь, Маш, сама мне говорила, что рубаха-исцельница уже почти готова, — озабоченно увещевал меня Лева, отыскивая свободную скамейку и доставая из рюкзака непочатую бутылку воды. — Осталось только ворот заделать и подол.

Каким образом Василисино рукоделие могло помочь моему Ивану, я не пыталась даже думать. Впрочем, когда рубаха аккурат в день моего госэкзамена исчезла с кросен, почти что не удивилась.

— И все-таки это как-то неправильно, — хмурилась мать, пока я усаживала их с отцом и Петькой на самые удобные места нашего просторного, но уютного зрительного зала. — У всех экзамен как экзамен. Выходят к комиссии, тянут билеты, а вы какие-то программы играете, песни поете.

О том, что к экзамену при очень большом желании можно подготовиться и за одну ночь, чем и занимались сейчас особо борзые Ванины однокурсники, а нашу программу, чтобы вышел толк, надо учить несколько месяцев, а потом еще столько же шлифовать, мама как-то забывала.

— На защите диплома все будет как у людей, — уверила я ее. — Даже платье красивое и строгое надену, а не народный костюм.

Папа и Петька пожелали мне удачи. Чуть позже к ним присоединился Иван, вместе с Левой помогавший нашим ребятам разместить за кулисами реквизит. Никита, с которым мы помирились буквально накануне, сидел чуть в стороне от моих, в строгом офисном костюме похожий на сотрудника службы безопасности какого-нибудь солидного бизнесмена. Мой госэкзамен совпал с папиным юбилеем. После объявления оценок нас ждали гости и банкет в одном из ресторанов Арбата, и Никита почти случайно попал в число приглашенных.

В отличие от чопорных хоровиков-академистов, мы всегда представляли госпрограмму не в виде концерта, а объединяли наши песни сюжетной канвой и ставили спектакль. Вот и в этот раз заведующий кафедрой загорелся идеей воплотить на сцене с народными песнями вариант сказки о жар-птице, который лег в основу балета Стравинского с небольшой предысторией. В этой части, рассказывая о странствиях Ивана-царевича, мы обыграли не только песни разных региональных традиций, но и включили грузинскую, татарскую и удмуртскую программы.

Жар-птица, роль которой доверили мне, клевала не золотые яблоки, а пшеницу с царской нивы, чудесным образом поспевшей после проведения обряда вождения колоска.

«Пошел колос на ниву», — старательно выводили мы на напев Владимирской области, выстроившись в две линии и крепко сцепив руки. По этому живому настилу, поддерживаемая рослой Валентайн и еще одной старшекурсницей, ступала Избранница. Пара, которую она проходила, вставала впереди других, как во время игры в «горелки». Процессия медленно плыла по сцене, как когда-то двигалась к полю, с которого Избранница, на всем пути ни разу не коснувшись земли, срывала горсть поспевающих колосьев.

В народной традиции роль Избранницы обычно исполняли девочки лет семи-двенадцати. Мы тоже сначала думали позвать для этого номера кого-то из младших сестер или даже моих учениц. Но потом, порепетировав, решили, что вес миниатюрной Леры Гудковой наши крепкие рученьки выдержат. Тем более, шли-то мы не от деревни до поля, а всего лишь от задника до авансцены.

Вот только, когда Избранница, неслышно и мягко ступая босыми стопами по нашим сцепленным рукам, в первый раз дошла до меня, я увидела не владимирский сарафан и русую косу Леры, а необработанный подол знакомой рубахи-исцельницы и копну рыжих волос. У меня перехватило дыхание, и я чуть не разжала руки, хотя веса Избранницы даже не почувствовала. Василиса? Возможно ли это? Как она здесь оказалась? И почему так спокойны остальные участницы нашего хора? Почти все они, кроме первокурсниц, знали Василису.

Когда я со своей напарницей ненадолго заняла место во главе шеренги, я увидела, как в амфитеатре заволновались звуковики, а сотрудники зала, путаясь в пузырящихся занавесках, спешно бросились к открытым по случаю тепла окнам. На улице началась гроза: в громоотводы Нового Арбата вовсю лупили молнии, наше пение едва не заглушали раскаты грома, подоконники заливал сильнейший ливень.

После вождения колоска мне пришлось спешно убегать за кулисы, чтобы успеть переодеться к выходу жар-птицы, и я потеряла Василису из виду. Отплясав номер, отбив комбинации дробей, выполнив все елочки, припадания, ковырялочки, я снова сменила пышную кумачовую юбку и убор с лентами и перьями на родной рязанский подлинник и поспешила на сцену. Следующие песни из блока, посвященного разлуке Ивана-царевича с родительским домом, входили в мою госпрограмму. Хотя в отличие от академистов мы не стояли перед хором, я не могла пустить дело на самотек.

— Молодец, Машка! — похвалил меня за сценой Левушка, вручая свирель для Белгородской программы. — Классно у тебя спели. А многоголосие в протяжной вывели, я даже прослезился. Ты точно не хотела бы на симфоническое дирижирование пойти? Тебя бы к нашим охламонам, ты бы их всех построила!