Пара для дракона, или погаси последний фонарь (СИ) - Чернышова Алиса. Страница 16

* * *

Это было странно. Если не сказать погрубее.

Жакрам никогда раньше не видел драконьих яиц... хотя тут, конечно, следовало бы сделать скидку на контекст глупых шуток и уточнить, что речь идёт не о чём-то между ног, а именно об овальной формы крапчато-серых штуках, вроде той, на которую он смотрел сейчас. Там под покровом скорлупы резвятся маленькие драконы.

Да, у него было много братьев, но все они появлялись на свет в человеческом обличье. Хотя, если разобраться, то чем их матери отличались от яиц? Они истончались, как скорлупа, и точно так же оказывались на помойке после рождения младенца. Жакрам нервно дёрнул уголком губ, вспомнив рыжую Дассиди, мать Ажара. Забавно — тогда Жакрам не понимал, что происходит. Он искренне верил (не дурак ли?), что его собственная мама случайно заболела после его рождения, и всем сердцем привязался к Дассиди. Да, тогда у отца ещё не была налажена схема производства отпрысков, тогда детям от предыдущей "матери драконов" позволяли общаться с новой "мачехой". С остальными братьями папочка такой ошибки уже не допускал.

Дассиди была замечательной. Он любил её, как мать, но слишком поздно понял...

Чтоб его. Не время и не место для этих воспоминаний.

Просто Жакрам ненавидел детей. И подумал, что, наверное, остальные братишки в этом с ним солидарны. Даже если он переживёт этот весь кошмар — никаких спиногрызов. Никогда. Такие дела.

Он думал, что прикасаться к яйцу будет мерзко, но нет: оно было чуть тёплым, шершавым, как камень, но чуть упругим. И да, внутри действительно шевелилось нечто. Нечто, что потянулось за его рукой.

— Думаю, он голоден, — сказала Ида. — И инстинктивно следует за твоим прикосновением.

Жакрам подавил внутреннюю дрожь. Он уже когда-то ощущал подобное — так давно, что это почти стёрлось из памяти. Но "почти" — это топкое слово, самое лживое из возможных.

Когда-то Дассиди разрешала ему потрогать свой живот. Тогда она была уже серьёзно больна — плод медленно убивал её, — но не растеряла оптимизма и тепла. "Чувствуешь, Жак? — говорила она. — Он пинается..."

— Гадость какая, — сказал Жакрам, отгоняя непрошенную память. — Говори, что делать!

* * *

— Сегодня вечером, до ужина... и да, конь демонов на Е5.

— Тура драконов на В1, — сказала Лимори.

"Значит, уже сегодня", — подумала она. В груди всё затрепетало.

Лимори бросила косой взгляд на простирающиеся за окном пейзажи Гахаана. Что же, ей предстоит увидеть их без преград в виде стекла и защитного магического купола. И выжить там.

Лимори выскользнула в коридор сразу после того, как Даани покинул особняк.

В библиотеке она взяла несколько боевых свитков, переборов внутренний протест: портить образчик древней магии слова казалось ей совершеннейшим кощунством. Собственно, как и вся последующая часть плана. С куда большим удовольствием она воспользовалась бы Именем Предвечной и Отпирающими Словами. Однако, то она. Гун Оранжевая, лишённая магии, но обладающая огненным характером драконица, явно посчитала бы иначе.

Таким образом, Лимори предстояло взорвать прекрасную стеклянную галерею, опоясывающую библиотечное крыло. И использовать при этом старинную реликвию.

Какой вандализм.

Она немного замешкалась, чтобы выбрать точку, где взрыв меньше всего повредит обстановке.

В момент, когда она почти определилась, стекло разлетелось вдребезги, а Лимори сползла на пол, отброшенная взрывной волной.

Кого-то проблемы вандализма, кажется, не слишком волновали.

* * *

Дорин был из тех, кто подсел на это всё, как на наркотик.

Собственно, он не представлял себя там, где ничего не взрывается, никто не дерётся и адреналин не кипит: в его жизненной философии древний тезис из техногенного мира "Война — отец всех, царь всех: одних она объявляет богами, других — людьми, одних творит рабами, других — свободными" был возведён до абсолюта. Если бы у него вдруг случилась могила, то этой фразе определённо было бы самое место на надгробном камне. Хотя откуда? От ребят вроде него редко остаётся то, что можно похоронить.

Его такая перспектива устраивала.

Дорин обожал запах дыма, крови, пота, дрожь, которая проходила по телу от бушующей повсюду магии, а ещё — тот особый металлический привкус, который оседает на языке посреди хорошей бойни. Его ни с чем не спутать. Ещё он любил вседозволенность и внутреннюю свободу, которую дарила война.

Но всё же даже это было вторично.

Больше всего вышеперечисленного он жаждал чувства пограничности. Он его так называл. Может, у такой штуки было другое название, поумнее — даже наверняка. Менталистам нравится придумывать длинные названия. Но суть от этого не менялась, и была она проста: если ты разок заглянул смерти в глаза, побывал одной ногой там — ты захочешь ещё. Это есть в насилии и в сексе, но больше всего этого именно в смерти: завораживающий привкус, ослепительный миг, когда на грани гибели ты чувствуешь себя невозможно, совершенно живым. И потом жаждешь во что бы то ни стало повторить.

Тот, кто этого не испытывал, в жизни не поймёт. Куда уж там? Слишком интимное это ощущение, не из тех, что можно облечь в слова.

Испытать его могут не все, но привыкание — мгновенное. И он умел отличать тех, кто подсел. Самое забавное, что многие из них искренне хотели мира, мечтали о домике с садом, семье, покое... о чём там ещё принято вещать в этих зефирно-идиотских бреднях об идеальной среднестатистической жизни? Дорина это только забавляло. Он уже видел этот знакомый блеск в глазах и знал: либо присядет на какой-то психотроп типа выпивки, пытаясь одной зависимостью выбить другую, либо вернётся на войну. Какой уж там домик с садом...

Дорин был честен с самим собой и не придумывал такой ерунды. Его жизнь была вот здесь, прямо сейчас, и он предвкушал момент, когда взрыв раскурочит особняк лорда Ижена.

Потому что это будет весело. Он любил веселье.

* * *

Взрыв ошеломил Лимори — но не так сильно, как мог бы. Всё же, опыт столкновений с боевыми магами сказывался: эта братия часто что-либо взрывает. Так уж вышло, что большинство боевиков — пирокинетики, а большинство пирокинетиков — пироманы и адреналиновые наркоманы.*

*Ни для кого не секрет, что семьдесят процентов боевых магов — огненные стихийники. Разумеется, во многом это обусловлено той разрушительной силой, которой обладает огонь даже в малых количествах. Нужно растратить не так уж много энергии, чтобы сжечь дом, а вот затопить, сдуть, разрушить землетрясением и так далее достаточно сложно и, главное, затратно. Позволить себе подобное могут только истинно могущественные существа. Огненным проще: даже самый слабый пирокинетик способен натворить много разрушений, ибо, как известно, для пламени главное — искра. Однако, было бы ложью говорить, что огненные становятся боевиками только по этой причине. Честнее было бы отметить, что любой маг похож на свою магию, а магия — на мага; иными словами, сила является продолжением и неотъемлемой частью личности. Стихийниками огня принято восхищаться, рисовать их на гербах разных боевых факультетов с пульсарами наперевес, но это не отменяет простой и логичной правды: огненные маги предпочитают военное дело, потому что им по-настоящему нравится, когда всё вокруг горит... а ещё драться и убивать.

Вой активированных защитных чар оглушал, а удар о стену выбил дух, но драконий наряд уберёг Лимори от травм, а выработанный в боях инстинкт позволил быстро вскочить. На какую-то долю секунды она вообще почувствовала облегчение от того, что ей не пришлось самой ничего разрушать. Нападение и уничтожение никогда не были её вотчиной. А вот защита и маневры...

Лимори ужом метнулась за чудом устоявшую колонну как раз в тот момент, когда штурмовая группа проникала в проделанную взрывом брешь. Ей была знакома такая тактика — боевики часто её использовали.