Никогда_не... (СИ) - Танич Таня. Страница 100

— Так не должно быть, — слышу я его тем краем сознания, которое не перекрывает громко стучащее сердце. — Не должно, Полина. Как у тебя, как у меня — это не так, это все одинаково неправильно…

— Нет, — не соглашаюсь я, упорно мотая головой. — Нет, неправильно — это у меня. Любви и поддержки много не бывает. А у тебя она есть, ты просто не понимаешь, ты…

Не дав договорить, он зажимает мне рот, сначала легко, чтобы остановить, но постепенно в нем прорывается что-то другое, несогласное. Он сдавливает мне губы, большим пальцем обводит линию рта с неожиданной жёсткостью, его руки скользят по моим щекам, по подбородку, движения становятся резкими, грубоватыми, он как будто хочет стереть, размазать по моему лицу слова, которые я только собираюсь сказать — и последняя работающая часть мозга у меня отключается. Зажмурившись, запрокидываю голову и прижимаюсь к нему ещё теснее, жадно ловлю его пальцы губами, тянусь за ними и слышу, как прерывистое громкое дыхание вырывается из груди — моей или его?

Мне все равно, что это идёт вразрез с уже принятым решением, что я снова все усложняю, что после этого невозможно будет поставить точку между нами, спокойно и просто. Я хочу только одного — целовать его руки, пальцы, шею, ямочку между ключицами, хочу, чтобы он не останавливался, чтобы мои потрескавшиеся от волнения губы горели под его губами, чтобы жесткие волоски щетины, отросшие за день на его лице, царапали мои щеки и подбородок — раньше я ненавидела это ощущение и всегда ругалась на небритых бойфрендов, а теперь это так здорово, что даже страшно. Хочу, чтобы он был нежным — и мне не было дела от того, как все перепуталось, и грубым — чтобы я боялась сделать шаг назад, вырваться и уйти в дом. Чтобы он меня целовал, я его целовала, а на все остальное — плевать.

Зачем отказывать себе друг в друге, когда так тянет, вопреки и назло всему — неужели это может быть неправильно? Можно просто забыться и забыть, отвернуться от того, что потом будет сложнее и хуже — но потом, не сейчас. Ну почему, почему нет?!

И, несмотря на всю эту отчаянную дурь, которой подались мы оба, я даже не понимаю, а чувствую — нет, с Артуром так не выйдет. Не выйдет у нас с ним прощального секса, когда знаешь, что после уже ничего не будет, но напоследок хочется оторваться как в последний раз, если страсть ещё не прошла.

А у меня она не просто не прошла — это похоже на срыв, на психоз, когда спадают все замки здравого смысла и пробирает до такой глубины, до такой утробной тьмы, где живет самая дикая животная суть, которая обычно держится в тени — она слишком древняя, слишком вне правил. Сейчас она чует свободу и понимает — ее время пришло. Поднимая голову, она радостно скалит клыки, дрожа мелкой дрожью нетерпения и желания. Она хочет рвать и брать своё со звериным упоением, не замутнённым ни одним человеческим правилом, ни одним убеждением. И если ее что и сдерживает, так это то, что я не просто хочу Артура, но и помню о его чувствах, о том, что скорее всего он принимает мою страсть как согласие на будущее, как то, что я передумала. И сказать ему о том, что ничего не изменилось, что мы расстаёмся, сразу после секса будет верхом цинизма с моей стороны.

Осознание этого бьет по глазам как неожиданный яркий свет, выливается на голову, как ушат холодной воды, выводя из полузабытья и разгоняя транс. Чертова человеческая натура. Ну зачем она вернулась? Мне так хорошо было с моим животным, которое только и хотело, что целовать до хрипоты, впиваться когтями и вгрызаться зубами, чтобы какая-то часть того, что я переживаю, осталась со мной навсегда.

И если мне тяжело остановиться, то Артуру и подавно — он не слышит меня, ни когда я говорю тихо, ни когда громче, мне приходится толкать его, отдирать от себя через силу, срывать через боль, как пластырь. Еле вырываюсь и отползаю назад, лицом к нему, отталкиваясь пятками от земли. Мне и хотелось бы встать, но чувствую — не могу, мои сознание и подсознание ещё не схлопнулись, встав каждое на своё место.

Артур, не успев прийти в себя, выглядит как и я — растерянно, зло, огорошено.

— Да что опять не так?! — не удержавшись, кричит он, и я понимаю, что зря мы решили с ним говорить, зря мне понадобились его объяснения. Делать это — все равно что ходить с зажженной спичкой возле бочки с бензином, пытаясь узнать, много ли в ней горючего. Крайне глупый риск — все равно ведь рванет, несмотря на любое его количество.

— Уходи, — говорю, стараясь не слушать свой голос. — Разговоры ни к чему не приведут. Артур, уходи.

— Ты чего, Полина? — он все ещё не понимает мою ошибку. Не понимает, что есть обстоятельства которые важнее, и даже если происходят срывы — это не значит, что в главном можно передумать. — Мы же только что…

— Я не буду больше повторять, — говорю я ему. — Если ты сейчас не уйдёшь, я просто зайду в дом. Давай, чтобы я не захлопывала двери перед твоим носом. Ты — явно не тот человек, с которым мне бы хотелось так поступать.

Вот что я несу? В очередной раз стараюсь не быть грубой с ним? И во что это выливается? В очередной крючок — уходи, но я так хочу, чтобы ты остался?

А вот это уже нечестно. И, прежде всего, по отношению к нему.

— Полина, подожди, — как только я поднимаюсь на ноги, одёргивая на себе перекрученную майку и пытаясь застегнуть молнию на съехавших джинсах, он хватает меня за плечи, мешая вернуться за порог, в мое временное жилище. — Подожди! Да послушай же ты меня!

Вот зачем всё это? Что нового он может мне сказать? Что все мое прошлое, связанное с его семьей, мне показалось, что Никишины существуют в параллельной реальности, и он никак с ними не связан? Ловлю себя на том, что тема любых родственных отношений начинает вызывать во мне жуткое раздражение, и прислонившись к косяку открытой двери, устало прикрываю глаза, не говоря больше ни слова.

— Думаешь, я не понимаю, почему ты решила забить на нас с тобой? — продолжает Артур, а я молчу. — Не понимаю, что поддержка семьи, даже чужой — это важно для тебя?

Он наклоняется надо мной — я не вижу этого, но чувствую по движению воздуха, по теплу, исходящему от его тела, по его запаху, который касается моих ноздрей. Как бы выключить все происходящее — и пусть от Артура останется только голос и запах. Я уже не смотрю на него, не могу дотрагиваться, но слышать и осязать могу хоть ещё немного?

— Это важно, я не спорю, — убеждённо говорит он. — Но не самое главное же! Самое главное — это знать, что у тебя вообще в жизни есть опоры, понимаешь? А они могут быть разные, не только из семьи.

— Что ты имеешь ввиду? — мгновенно прихожу в себя я, открывая глаза и начиная подозревать самое худшее из того, как он мог истолковать мои слова.

— То, что ты уверена, что самая реальная поддержка — от родни. И если с ней не повезло, то все остальное тоже — так, временно.

— Я такого не говорила! — тут же вспыхиваю я.

— Не говорила, так думала. Типа если свои бросили, то чужие и подавно бросят. А не всегда так. Как не всегда свои только помогают. Иногда бывает и наоборот. Иногда от этой помощи одни проблемы, но ты не можешь от неё отказаться — свои же, родные. Сложно это все, короче… — он делает недолгую паузу. — Не надо искать опору там, где тебе только кажется, что она есть. Не надо заменять то, чего у тебя не было на то, чего у тебя не будет. У нас, если хочешь знать, могут очень хорошо относиться к друзьям семьи. Но родней их все равно не считают и считать не собираются.

Пригибаю голову, стараясь не выдать себя. Да и что тут выдавать — глупые надежды взрослой девочки, которая, попав в город детства, вдруг стала остро нуждаться в любви и поддержке, как в то время, когда она здесь жила? Ну так больше она здесь не живет. Почему это так быстро забывается? Почему среда так влияет на нас, моментально стирая все то, что случилось вне ее?

Пора бы вернуться в свою реальную жизнь. В ту, в которой у меня есть друзья, внимание и любимое дело. И не пытаться пролезть туда, где меня особо не ждут, и я устраиваю всех просто как почетный образец для подражания.