Никогда_не... (СИ) - Танич Таня. Страница 54

— Рассказывай! — говорю крайне требовательным тоном.

— Да что я, — тут же возвращено мне «мячик» он. — Со мной-то как раз все просто. Школа, выпускной, одноклассница, какой-то там темный коридор. Это ты… — он делает красноречивую паузу. — Это ты рассказывай!

— Ладно, у меня история такая, — понимаю, что пытаться отмолчаться, как это делает он, не выйдет и, наклоняясь к нему, понижаю голос, словно собираюсь признаться в чём-то очень пикантном. — Это было на сессии, в общежитии. Перед последним экзаменом. Мы с подружкой делили комнату и до такой степени ушатались со всеми этими сдачами-пересдачами, что натурально с ума сходили. И у нас было домашнее вино. И никакой еды.

— Никакой еды, понял, — с искренней увлечённостью повторяет за мной Артур.

— И уже ближе к ночи, когда мы валялись на полу и обсуждали мысль о том, что главное в человеке — душа или тело… А экзамен был по философии…

— Интересно вы сдавали философию, — замечает он, и я вижу в его взгляде только иронию, никаких претензий.

— А кто сказал, что философия скучный предмет? И вот мы, значит, заговорили о сущности любви и всего такого. И всплыла мысль, что любить в человеке главнее душу, а не тело. Потому что душа-это суть, а зрить всегда надо в корень. И мы решили проверить. Мы же с подружкой очень друг друга любили и уважали. Платонически, душу друг друга, все как у философов, кто это утверждал.

— Ну, и?

— Слушай, а почему тебя это так заводит? — цепляю его я, видя, что он сейчас у меня на крючке и весь превратился в слух.

— Меня не заводит. Просто интерес.

— Да конечно, интерес. Враньё! — я обличительно поднимаю палец вверх, и Артур вынужден выпить в качестве наказания.

— Ну и ничего… Я уснула, — аккуратно убираю капельки коньяка с его верхней губы, еле-еле дотрагиваясь к тонкому шраму в уголке рта. — Теория провалилась. Было, конечно, миленько, но…

— Что, но? — Артур шумно сглатывает точно не от крепости коньяка.

— Но — никак. Никакого волнения, — признаюсь я, вовремя вспоминая о шоколадке, которой бы не помешало закусывать, если мы не хотим слишком быстро опьянеть с нашими откровениями. Разворачиваю ее, отламываю плитку и предлагаю ему — из своих рук. Он понимает, что это такой ход, новый «мячик» с моей стороны, и берет шоколад губами прямо у меня из пальцев, слегка касаясь их.

Чувствую, как что-то внутри меня, ухнув, обрывается вниз — ощущение сравнимое с тем, какое бывает, когда лифт резко начинает движение, и на какое-то время ты теряешь ориентацию в пространстве. Встряхиваю головой, чтобы прийти в себя, оценив, как хитро — осознанно или нет, — он вышибает меня из реальности, и продолжаю.

— Так что фигня это всё. Все эти платоническое утверждения и «плевать на тело, главное душа». Если нет притяжения, вот так вот… — показываю рукой на себя и на него, куда уж откровеннее, — то никакое уважение и общие интересы не помогут. Мы могли устроить зажигательный разврат, а вышло все как в детском садике.

— В детском садике? — уточняет он, ловя меня ещё на одной интересной мысли. — Что-то такое было и в детском садике?

— Да нет же! — только сейчас понимаю двусмысленность своих слов. — В саду мы просто с подружками голышом бегали, обнимались-целовались как деточки.

— Голышом? — посмеиваясь, уточняет Артур. — Полина, ты это специально?

Я только и делаю, что развожу руками. Я не хочу его провоцировать — но это получается само собой, против моей воли.

С одной стороны, мне хочется продлить игру, щекочущую нервы, хочется проговорить все самые скрытые мысли, озвучить самые тайные откровения — и чтобы мы по-прежнему едва касались друг друга, заставляя воздух вокруг искрить и подрагивать. А с другой — не терпится, чтобы кто-то из нас не выдержал и наплевал-таки на правила. И успев составить мнение о выдержке Артура, не уверена, что это будет он.

В знак раскаяния за провокацию делаю небольшой глоток коньяка, глядя ему прямо в глаза — и передаю право задать следующий вопрос. Ого, я добровольно уступаю, а не требую все козыри себе! Что-то новенькое. Верно говорят — не играй с игроком, все равно проиграешь.

Ничего не меняется и в этот раз — спустя еще двадцать минут выпить мне приходится целых пять раз, ему же — всего один. Меня уже вовсю несет, я специально делаю все, чтобы он забыл о правилах, забыл о договорённости — но Артур держится, хотя и понимает, ради чего я стараюсь. И, кажется, держаться из последних сил доставляет ему удовольствие, сравнимое с тем, которое он получает, глядя как я хочу пробить его — но у меня все еще не выходит. И я придумываю новые и новые ходы.

— Я никогда не попадал в полицию!

Он разводит руками, я пью.

— Я никогда не прогуливал работу!

Он пожимает плечами — я пью.

— Я никогда не пел пьяный в караоке!

И снова пить приходится мне одной. Я всячески уменьшаю глотки, щедро закусываю шоколадом, запиваю водой — и все равно, чувствую, как начинаю съезжать с капота, неконтролируемо хохоча — а он, придерживая меня, задаёт новый вопрос:

— Я никогда не выкладывал голые фотки в интернет.

— Да чтоб тебя! — я снова делаю маленький глоток, понимая, насколько фривольно выглядит моя репутация в сравнении с его.

— Где? — только и спрашивает он.

— Что — где?

— Твои голые фотки?

— Где были, т-там уже нет, — говорю слегка заплетающимся языком и понимаю — хватит. Кто знал, что наши крамольные подвиги настолько неравнозначны, что пить придётся в основном мне, а ему — разносить меня в пух и прах. — Это была одна онлайн-выставка… За естественность, знаешь… Никакого макияжа, никакой одежды. Так вот — я всегда была за естественность.

— Понял. Тогда еще один вопрос…

— Нет! — выкрикиваю я чуть резче, чем хотелось бы. — Хватит! С тобой нельзя играть! Ты, вообще, не для этой игры! Ты… Ты какой-то сын маминой подруги, вот честно!

— В смысле? — внезапно напрягается Артур и я понимаю, что где-то, сама того не желая, зацепила его, но слишком взбудоражена, чтобы начать разматывать эту ниточку. — Какой еще подруги?

— Маминой! — громко объявляю я и, смеясь, откидываюсь на капот, глядя, как звезды в ночном небе кружатся надо мной в чудесном и немного дурацком танце.

— Полина, — в его голосе проступают напряженные нотки. — Ты о чем говоришь, вообще? Давай не темни. Если что есть сказать — так и говори.

— Да это же мем такой, ну что ты! — совершенно не понимая, почему он психует, объявляю я, поднимаясь и хватаясь за его локти, чтобы снова не соскользнуть. — Сын маминой подруги! Идеальный человек! До которого всем как до луны! И ты знаешь… что-то в этом есть. Ты точно из таких! Слишком хорош. Таких просто не бывает. Где же твои скелетики, Артур? Где твои скелетики?

Он ничего не говорит на это, просто молча берет фляжку из моих рук и делает из нее несколько глотков подряд. Да что происходит? В чем сейчас он сознается?

Мой мозг слишком опьянен парами коньяка, чтобы пытаться сопоставить какие-то факты. Кажется, он скоро совсем отключится — и хорошо. И не надо мне мозг. Во мне бурлит авантюризм в перемешку с возбуждением, мне хочется прекратить игру, и вовремя заметив, движение Артура в направлении оставшийся плитки шоколада, я перехватываю ее и поднимаю над головой, чтобы он не достал.

— Эй, жадина! — в шутку сердится он, шумно выдыхая после такой порции коньяка. — Дай сюда!

Молча кручу головой в знак несогласия и уворачиваюсь от его рук. Все, Артур Гордеев, ты попался. Теперь мы играем по моим правилам.

Он делает ещё одно резкое движение рукой, но я угадываю это и спрыгиваю с капота, отбегая на несколько шагов и протягиваю остаток плитки ему. Но за секунду до того, как он почти схватил ее, кладу себе на язык и зажимаю зубами.

— М-м? — мычу я, отходя ещё на пару шагов и стараясь не выронить подтаявшую плитку. — Хочешь — жабери…

Вообще — то, я хочу сказать «хочешь — забери», но с шоколадом во рту получается вот такая абракадабра. Но по изменившемуся лицу Артура вижу — он прекрасно все понимает.