Наследник волшебника - Худ Дэниел. Страница 11

Подъехав к тропе, сбегающей к берегу, Лайам осадил коня и посмотрел на море. В его бурных волнах едва виднелся парус небольшого суденышка. Суденышко, черпая воду бортами, упрямо боролось со штормом.

“Слишком крепкий ветер для такой утлой посудины, – отметил Лайам про себя. – Надеюсь, они все-таки доберутся до порта”.

Потом, вспомнив о Фануиле, Лайам сформировал новую мысль и вытолкнул ее за пределы сознания.

“Я на вершине утеса”. Дракончик отозвался почти мгновенно.

“Я слышу. У тебя наконец получилось”. Лайам расплылся в довольной улыбке. “К тебе пришел какой-то человек. Он ждет возле дома”.

Лайам перевел взгляд на берег бухты, но никого не увидел. Пляж был пуст, а внутренний дворик особнячка не просматривался с позиции, которую занимал всадник. Он осторожно пустил Даймонда вниз по тропе. “Как он выглядит?”

“На нем длинный плащ с капюшоном, – сообщил дракончик, – и у него есть меч. Но человек не прячется”.

Меч теперь имелся и у Лайама, но все еще находился не там, где ему надлежало бы располагаться. Лайам, придержав Даймонда, отвязал меч от седла и положил на колени. Тропинка была извилистой, и лишь спустившись на берег, ему удалось увидеть нежданного посетителя. Высокий мужчина в длинном черном дорожном плаще глядел в сторону моря. Лайам пришпорил своего чалого и осадил его в нескольких ярдах от гостя.

Незнакомец стремительно развернулся и принял боевую стойку, на треть вытащив из ножен клинок. Лайам также нащупал рукоять своего меча, но извлекать его из ножен не стал. В любом случае, ему было бы затруднительно это проделать. Впрочем, незнакомец тут же вернул клинок на прежнее место, и Лайам мысленно перевел дух. Стремительность движений гостя невольно заставила его содрогнуться.

– Умоляю вас, сэр, скажите, не вы ли – Лайам Ренфорд?

Низкий голос звучал вежливо, но в нем проскальзывали высокие нотки, словно у гостя болело горло. Темный капюшон был низко надвинут, однако Лайам сумел заметить, что шея и лицо незнакомца обмотаны чем-то вроде шарфа.

– Да, это я, – отозвался Лайам, стараясь держаться невозмутимо. Ему не нравилось, что незнакомец время от времени нервно и быстро стискивает свои кулаки.

– Чародей?

В голосе гостя вновь проскользнула высокая нотка, заставившая Лайама напрячься.

– Нет, – осторожно произнес он. – Я – Лайам Ренфорд, но я – не чародей.

– Но у вас есть фамильяр, – сказал незнакомец, и Лайам понял, почему гость так взволнован, он ожидал встречи с магом. – А фамильяры бывают только у чародеев. И в городе все говорят, что вы чародей.

Сильный порыв ветра рванул плащ незнакомца так, что ткань облепила его подтянутую фигуру. Тело гостя легонько подрагивало, словно туго натянутая струна, он все продолжал стискивать кулаки. Лайаму показалось, будто кисти рук посетителя покрывают чешуйки, но он отвел от них взгляд и сказал, стараясь придать своему голосу твердость:

– Зачем вам понадобился чародей?

Незнакомец опустил голову, и Лайам понял, что гость принимает важное для себя решение. Затем чешуйчатая рука вскинулась и сдернула капюшон с головы своего владельца.

Лайам моргнул. Даймонд рванулся в сторону, но он успокоил его негромкой командой и движением коленей.

В принципе, то, что предстало взору Лайама, могло быть и маской, пошитой из великолепно выделанной кожи змеи-альбиноса. Крохотные светленькие чешуйки окружали глаза, нос и рот незнакомца, чешуйки побольше располагались на щеках и на лбу. Глаза гостя, поразительно глубоко посаженные, казались пересыхающими озерами. Синие провалы посреди пустыни лица. Нет, это все-таки не было маской, и Лайам прошептал:

– Сквернавка. Так, кажется, называется ваша болезнь?

Маска слегка напряглась; взгляд незнакомца не дрогнул.

– Да.

– Вы ведь из Кэрнавона? – Насколько Лайам помнил (еще со студенческих лет), эта болезнь поражала лишь обитателей горной местности, центром которой являлся упомянутый городок. Самим названием болезнь была обязана местному растению, чьи корни напоминали кожу человека, страдающего столь редким недугом.

– Да.

– О боги, – медленно произнес Лайам. Его глаза расширились. – И вы проделали такой путь в поисках исцеления?

Незнакомец неуловимо передернул плечами.

– Я служу Беллоне. Когда мне представилась возможность приехать сюда, я ею воспользовался. Я слыхал, будто в этих краях проживает маг, способный помочь моему несчастью.

– Мне очень жаль, – искренне произнес Лайам, – но совсем недавно он умер. Этот дом прежде принадлежал ему.

Лайам перевел взгляд с обезображенного лица на дом Тарквина. Теперь ему были понятны и резкие движения незнакомца, и боевая выправка, и служба Беллоне. Те, кого поражала сквернавка, отличались невероятной подвижностью и такой стремительностью реакций, которой здоровые люди могли только завидовать. Но они платили за свое преимущество ранней смертью и чудовищной внешностью.

– Понятно, – натянуто произнес незнакомец и вновь передернул плечами. – Что ж, тогда я пойду.

– Пожалуйста, – воскликнул Лайам, соскальзывая с седла и делая шаг вперед, – пожалуйста, не уходите… Здесь так холодно… Давайте зайдем в дом и выпьем чего-нибудь согревающего.

Гость лишь покачал головой, губы его искривила усмешка, в которой читалась горечь.

– Я и так слишком долго ждал. А мы сегодня должны стоять в усиленном карауле.

– Слушайте, ну что за беда. Рюмочка согревающего еще никому не вредила. Вы ведь наверняка продрогли до самых костей.

– Я не замерз.

Лайам вдруг с леденящей отчетливостью осознал, что гость очень молод. Хотя по обезображенному лицу нельзя было ничего угадать, молодость проскальзывала в его голосе и манерах. Ему чуть больше восемнадцати, подумал Лайам. Медленно умирать в таком возрасте обидно, глупо, нелепо. Лайаму отчаянно захотелось что-нибудь сделать для незнакомца – ну хоть какую-то малость!

– Тогда, может быть, перекусим? Я страшно голоден и быстренько соберу на стол. Да и вы, наверное, пока дожидались меня, успели проголодаться. Время обеденное, я угощу вас отличнейшим пирогом. Я сам успел послужить и знаю, как скуден воинский рацион, а жизнь служителя храма похожа на военную, верно?

Лайам понимал, что его болтовня не много стоит, но он всем своим существом ощущал, как горько сейчас юноше, надежды которого в один миг развеялись в пыль, и чувствовал себя перед ним виноватым. Хотя бы в том, что не мог ничего ему предложить. Кроме своего общества и обеда.

– Что ж, я бы, пожалуй, чего-нибудь съел, – сказал неожиданно гость.

– Отлично! Позвольте только, я поставлю коня в денник. Это не займет много времени.

Лайам завел чалого в пристройку и чуть ли не бегом вернулся обратно. Он был почти уверен, что незнакомец успел уйти. Но тот ждал, с непроницаемым видом глядя на море. Когда Лайам подошел к нему, он сказал:

– Я и не думал, что море такое большое. – Лайам рассмеялся, чуть деланно, но все-таки вполне сносно изображая веселость.

– Большое? Ну нет, дорогой друг! Здесь не наберется и сотни миль по прямой до противоположного побережья. Вот Колифф – тот и вправду большой, а это так – лужа.

Гость промолчал. Он терпеливо стоял в прихожей, пока хозяин бегал на кухню и сочинял там знаменитый саузваркский пирог. Лайам вернулся минуту спустя с большим блюдом в руках и парой тарелок под мышкой. Он провел служителя Беллоны в гостиную, торжественно водрузил свою ношу на стол.

Чувствуя на себе пристальный взгляд гостя, Лайам разрезал пирог, нагрузил аппетитными кусками обе тарелки и, немного смущаясь, протянул одну из них юноше.

– Сквернавка не заразна, – пробормотал гость. Похоже, он тоже чувствовал себя не очень уверенно.

– Я знаю, – отозвался Лайам, вручая молодому человеку тарелку. Рука его при этом даже не дрогнула, и он мысленно себя похвалил. – Вы ведь родились с этим недугом, да?

Гость коротко кивнул и принялся за еду.

Он ел с поразительным аппетитом и умял больше половины огромного пирога, начиненного овощами и рыбой. Постепенно юноша разговорился, но Лайам не так уж много о нем узнал. Гостя звали Сцевола, и хотя он родился больным, его родители-бедняки не задушили его, как чаще всего делалось в таких случаях. Лайаму подумалось: а такое ли уж это благое деяние? Жизнь бедноты в Кэрнавоне была нелегкой даже для здоровых людей. Возвышение культа Беллоны оказалось для Сцеволы божьим даром – в прямом смысле этого слова. В школы при храмах по настоянию Ботмера Лоустофта (которому, собственно, и явилась впервые богиня) принимали всех. Сцевола выучился там фехтовать, и хотя теперь он был всего лишь служителем низкого ранга, с ним обращались хорошо.