Тот, кто держит за руку (СИ) - Бергер Евгения Александровна. Страница 11

К счастью, в этот момент открывается дверь кабинета, и доктор Хоффманн приглашает нас войти, окинув при этом меня не самым радушным взглядом. Такие взгляды заставляют чувствовать собственную неполноценность и пасовать, как пред лицом школьного директора, делающего тебе строгий выговор. Вот только у меня к таким взглядам иммунитет — я вырос рядом с таким вот «доктором Хоффманном» и подобные взгляды больше на меня не действуют… почти.

Доброе утро, герр Вебер! — приветствуют Маттиаса сразу четыре разных голоса, а потом четыре пары глаз вопросительно смотрят и на меня тоже. Называюсь, и те же четыре голоса жмут руку и мне, наверное, мысленно недоумевая, кто я и что здесь собственно делаю.

Между тем эти четыре голоса принадлежат солидным мужчинам в возрасте от сорока до семидесяти, которые серьезно хмурят свои кустистые брови и вообще всем своим видом недвусмысленно намекают на то, что являются истиной в последней инстанции, и безумен тот, кто не станет внимать их высочайшим глаголам.

Доктор Хоффманн вызвал тяжелую артиллерию!

Герр Вебер, — начинает первый из ударников, представившийся профессором Зеллингом, — мы собрались здесь сегодня, чтобы разъяснить вам ситуацию с вашей супругой, Ханной Вебер, которая вчера была доставлена в нашу клинику в коматозном состоянии, вызванном, как вы знаете, дорожно-транспортным происшествием и травмой головного мозга, полученной в оном. К сожалению, мои коллеги так и не смогли вернуть ее к сознательному состоянию, и теперь она подключена к аппарату искусственного дыхания… Вы понимаете, о чем я говорю?

Супруг Ханны молча кивает головой, при этом складывается впечатление, что его сейчас обильно и сильно стошнит, как от особенно горькой пилюли. Мне хочется верить, что причиной тому чувство вины, а не испуг перед витиеватой речью профессора Зеллинга…

Кома и при обычных обстоятельствах довольно стрессовое состояние для всего организма, вы должны это понимать, — вступает в разговор другой внушительного вида старичок с окладистой бородкой. — Речь идет о тяжелом патологическом состоянии, характеризующимся прогрессирующим угнетением функции центральной нервной системы, что нарушает реакции на внешние раздражители, нарастающими расстройствами дыхания, кровообращения и других функций жизнеобеспечения организма. И при всем при этом ваша жена еще и беременна…

На несчастного мужа просто жалко смотреть: с каждым заумным словом, произнесенным Окладистой Бородой он, казалось, становился все меньше и меньше, скукоживаясь, подобно апельсиновой кожуре.

Давайте, продолжайте свой концерт, мысленно негодую я, прекрасно осознавая, что именно на такую реакцию слушателей он и был рассчитан…

Десять недель, — предусмотрительно вставляет доктор Хоффманн с многозначительностью.

Ну да, на десятой неделе еще был возможен обычный медикаментозный аборт — помню это из учебной программы третьего курса.

Герр Вебер, у вас ведь есть дети, не так ли? — почти ласково осведомляется Окладистая Бородка.

Несчастный муж снова кивает головой:

Дочь четырнадцати лет и мальчик… ему пятый год пошел.

Мужчины одобрительно качают головами.

Уверен, они чудесные дети, — все тем же ласковым голосом продолжает доктор Борода. — И они, как и любые дети, нуждаются в материнской заботе и внимании… Подумайте об этом, герр Вебер, — секундная пауза. — Беременность же и кома — вещи взаимоисключающие! Нельзя требовать от человеческого организма больше, нежели он может вынести. Вы ведь хотите вернуть детям их мать, не так ли?

Речи Окладистой Бороды такие вкрадчиво-сладкие, что я невольно представляю его в виде гамельского крысолова, заманивающего несчастных детей туда, откуда нет возврата… Еще несколько ласковых слов — и Ханна потеряет своего нерожденного ребенка! Он сгинет в небытии.

Значит вы уверены, что аборт поможет этой женщине выйти из комы? — вступаю в диалог я, с трудом сдерживая насмешку в голосе. — Вы готовы гарантировать это со стопроцентной уверенностью?

Окладистая Борода, то бишь профессор Голль, смеряет меня гневным взглядом, а потом четко припечатывает:

Ни один человек не может дать вам стопроцентной гарантии, молодой человек. Кома — это до конца не изученное состояние человеческого мозга, мы не можем сказать однозначно, выйдет ли человек из коматозного состояния через день, месяц или год… а, может быть, и вовсе никогда не придет в себя.

Тогда почему вы принуждаете этого мужчину делать выбор либо в пользу жены, либо в пользу его же ребенка? Ханна Вебер может уже завтра прийти в себя и спросить вас о том, где ее ребенок… Что вы тогда ей ответите?

Я отвечу, — вмешивается в разговор третий участник этого консилиума, — что ради повышения шансов пациента на выздоровление, мы должны были пойти на такие вот крайние меры…

«Повышение шансов», меня даже передергивает от холодного безразличия этих слов. А ведь они говорят о жизни другого человека, пусть даже еще и неродившегося…

У вас уже есть дети, герр Вебер, — перехватывает инициативу профессор Голль, — и несомненно будут еще, если только ваша жена останется жива, — он делает особое ударение на последнем слове и при этом ожигает меня таким неприязненным взглядом, словно я как раз-таки и мечтаю уморить Ханну Вебер самым постыдным образом. — Но любая беременность — это дополнительная нагрузка на организм женщины, и готовы ли вы рисковать своей женой ради едва сформировавшейся жизни, которая может даже не сохраниться? Повторяю: беременность в купе с комой — вещи мало изученные и не подвластные нашим прогнозам, — его голос в очередной раз делается теплым, как парное молоко. — Но за нашими плечами долгие годы врачебной практики, герр Вебер, и вы можете смело положиться на наши знания и умения. Мы хотим лучшего для своих пациентов…

Тот, к кому обращена вся эта тирада, скукоживается еще больше, если таковое вообще возможно, и я начинаю понимать, что наша битва практически проиграна. Меч в ножках — остается только молиться, говоря метафорически. И тут раздается стук в дверь… Пять голов одновременно поворачиваются в сторону этого неожиданного вмешательство, которое в лице Мелиссы Вебер заглядывает в кабинет и преспокойно осведомляется:

Надеюсь, я не пропустила ничего важного?

Первым приходит в себя профессор Зелингер, который и говорит:

Извините, но вы должно быть ошиблись кабинетом, юная леди…

Ту не смущает ни его зычный, с нотками легкого укора голос, ни его строгий, призванный вызывать трепет взгляд — все это она игнорирует, словно и вовсе не замечая, и я вдруг ощущаю прилив неизведанного воодушевления, от которого даже начинает щекотать в горле… А Мелисса, между тем, входит в кабинет доктора Хоффманна и закрывает за собой дверь.

Нет, кабинетом я не ошиблась, — говорит она воинственно. — Здесь обсуждают судьбу моего нерожденного брата или сестры и я хочу при этом присутствовать, — окидывает шокированных мужчин единым, недрогнувшим взглядом. — Так на чем вы тут остановились? — ее карие глаза, густо обведенные черной подводкой, плавно скользят от одного лица к другому, лишь на секунду замерев на мне… и снова обращаются вспять.