Поиск дорог (СИ) - Букия Оксана. Страница 66

Мастер не растерялся, он уже давно, как только началась смута, был готов к решительным шагам. Мариш продал свой завод одному шакту за очень хорошие деньги со всеми заготовками и чертежами и вместе с семьей переехал жить в другое место.

Отец стал обучать Энтони своему мастерству, но тот больше любил работу с живым материалом — бумага, дерево, карандаши, к тому же его больше волновали работы мамы. Он уехал учиться в Эфранор, где уже выбрал ремесло архитектора и стал этим зарабатывать себе на жизнь.

— Что случилось с твоими родителями? — спросила Элени.

Дим уже приготовился выслушать очередную грустную историю, когда Энтони, пожав плечами, спокойно ответил:

— Ничего не случилось. Они живут в том же городке. Благо у моей семьи достаточно золотых, чтобы позволить себе жить, как они хотят. Отец еще долгие ары делал арбалеты, к тому же продавал чертежи оружия тому дельцу, который купил его производство.

Димостэнис был рад слушать, что с семьей Энтони не произошло ничего плохого. К тому же вдруг понял, почему судьба не развела его с Элени.

Выросший в талантливой семье, всегда имевший дом, родителей, Энтони не знал бед и трудностей жизни. Такой же талантливый, как и его родители, умный, ироничный, открытый он не видел в одаренных врагов.

Элени же девочка, выросшая в изолированном от любой бури мире, наивная, любопытная, тянущаяся ко всему интересному, не успела увидеть, что окружающая ее реальность гораздо сложнее и живет по своим строгим правилам и законам.

Встретившись, эти двое по своему обыкновению просто не увидели преграды, которая стояла между ними.

О, Боги! Какое оказывается полезное и замечательное умение — просто чего-то не видеть!

Димостэнис вышел из дома. Проходя мимо знакомых мест, вспоминал последние миноры своей жизни, стремления и надежды, приобретения и новые разочарования.

Людей он увидел у дома собраний. Дверь была настежь распахнута, так же, как и окна. На сегодняшний вечер там было слишком мало места для всех желающих. Значит тот, кого он ищет внутри. Надо было идти туда.

Он выпустил серебряные искры, и они надежным щитом расползлись по коже. Больше он не допустит прежних ошибок — не будет открыт и доверчив.

Дим приблизился к дому. Его заметили, стали расступаться, давая ему пройти. Конн сидел как обычно за столом, рядом осунувшийся, бледный, все еще не пришедший в себя Мартан.

— Я хочу забрать свои вещи, — произнес Димостэнис, остановившись в двух шагах от старосты.

— Вот, — Конн указал на край стола, на котором лежала его печатка и бумаги.

Дим надел цепочку на шею, положил письма в карман штанов. Люди все так же молча наблюдали за его действиями, будто чего-то ожидали. Он огляделся вокруг. Наверное, следовало что — то сказать. Сейчас, не связанный со стихиями, он не мог так явно чувствовать настрой толпы, ее помыслы. Как ему показалось, уже не было той враждебности и отчужденности, которые давили на него на берегу реки. Скорее ожидание и возможно чувство вины. Впрочем, может ему все это лишь показалось.

— Мы сегодня провели выборы, — произнес вдруг Конн, разорвав замкнутый круг тяжелого молчания.

— Поздравляю, — сухо ответил Дим.

— Обычно у нас несколько кандидатур и люди выбирают одного из них. Сегодня же не было названо никаких имен. Каждый мог написать имя того, в кого он верит и хочет видеть своим предводителем.

Дим вежливо кивнул, ему было все равно.

— Вот посмотри, — Конн кивнул на большой глиняный горшок, в котором лежали маленькие полоски бумаги.

Димостэнис подошел, взял одну из них, развернул, прочитал. Бросил на стол. Взял второй. Третий…

— Можешь мне поверить, там везде будет одно и тоже имя, — заверил его староста. Бывший староста.

— Зачем все это?

— Ты же сам сказал, люди выберут того, кто молод, удачлив, бесстрашен, кому хотят верить.

— Верить? — язвительно усмехнулся Дим. — Мне? Вы забыли? Я — Димостэнис Иланди! И-лан-ди. Высокородный мерзавец, каратель и гонитель. Творящий беззаконие и втершийся к вам в доверие, чтобы притащить на плаху. Я ничего не забыл?

С каждым словом выплескивалась обида. Он и сам не мог представить, что ее так много. Как за эти несчастные несколько миноров он сумел настолько привязаться к этим людям? Сейчас, когда высказался, вроде чуть полегчало.

Со своего места поднялся Мартан. Подошел к Диму, остановился в нескольких шагах. Поднял руку, демонстрируя сильный ожог на запястье.

— Я обжег о тебя руку, — обвинительно произнес тот.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Обжег руку! Дим начал смеяться. Ар назад если бы смертный посмел поднять на него эту самую руку, то ожог был бы манной небесной. В лучшем случае он остался бы без руки. Да, о чем он думает? Ар назад он даже представить не мог, что кто-то вообще посмеет поднять на него руку. Тем более обычный смертный.

О, Боги! До чего он докатился?

О, Боги! Ему это нравится!

Нравится жить той жизнью, которую он сам выбрал. Которую ему никто не навязывает. Быть свободным. Быть самим собой. Назло тем, кто сомневается в этом его праве.

Мартан положил руку ему на плечо.

— Мы обидели тебя. Я прошу прощения за всех и в первую очередь за себя. Ты пойми, все случилось слишком быстро. Мы столько аров барахтались в этом болоте. Мы разучились жить. Только пережить поводень, только не загнуться с голода, опять посевы, опять поливы, нет просвета. Ты пришел и за два минора сделал то, чего еще никто не делал. Ты нас изменил. Ты показал, что даже здесь можно жить по-другому. И все же мы привыкли бояться. Этого леса, того, что за лесом, людей, окружающих нас. Привыкли ненавидеть тех, кто загнал нас в это болото. Слишком много перемен, слишком все стремительно.

Здоровяк тяжело вздохнул, досадливо отвернулся, пошел на свое место.

Дим проводил его взглядом.

— Я такой же изгнанник, как и вы. Я даже не могу жить под своим именем. Я потерял все, что было мне дорого когда-то и составляло мою жизнь. Поэтому я и пришел сюда, в надежде отдышаться и понять, что мне делать дальше. Поэтому я и не могу взять на себя ответственность за ваши жизни, потому что еще не знаю, что мне делать со своей.

— Если ты уйдешь, мы никогда не сможем себе этого простить.

Дим прикусил губу, сдерживая эмоции.

— Мы неплохо поработали, — произнес он, — вы легко переживете эти миноры поводня. За это время я сумею разобраться в себе и своей жизни. И обещаю, с приходом нового ара я вернусь.

Димостэнис вышел из дома, дошел до непривычно пустой площади. Запустил в воздух несильный импульс, подзывая Хоруна.

— Дим! — Элени подбежала, бросилась ему на шею. — Не уходи!

— Это ненадолго.

— Я боюсь, что ты не вернешься.

— Присмотри за Серебряным. По-моему, ты ему понравилась.

Димостэнис хлопнул ярха по шее и он, с силой оттолкнувшись от земли, стал подниматься ввысь.

Более тридцати аров он жил, как ему было положено. Делал, что ему было положено, общался, с кем ему было положено, не задавал ненужных вопросов, как ему было положено. И стоило сделать всего лишь шаг в сторону от положенного пути, вакуум, в котором он находился, лопнул как мыльный пузырь. И то, что он так долго искал, хотел понять и познать: себя и свой необычный дар, стало само приходить в его жизнь.

Теперь, когда у него открыты глаза, когда он познал себя и то, чем его одарил мир, познал свою сущность и свое предназначение, теперь он точно знает, что ему надо делать, с чего начинать строить свою новую жизнь.

Этот план созревал в его голове постепенно. Жизнь в этой деревне — не выход из создавшейся ситуации. О чем он на самом деле думал? Что сможет жить в этом замкнутом пространстве? А Элени и Энтони? Молодые, талантливые, горящие. Сможет этот маленький мирок удержать их, пусть даже он обещает им защиту? Временное пристанище. Все эти люди, сколько они еще смогут продержаться? Девушки, для которых не было избранников, молодые люди, тоскующие по девичьим улыбкам. Бренна, Лари, Корил, желающие перемен. Тридцать аров назад их отцы и матери, бежавшие от неминуемого наказания, нашли это место и спрятались здесь от жизненных невзгод. Их дети, желающие видеть краски жизни, не знающие реальной опасности, будут стремиться улететь из клетки. Как мотыльки на пламя. Либо останутся здесь и начнут поедать друг друга, что тоже неизбежно. И случай с Жданом лишь печальное доказательство этому.