Поиск дорог (СИ) - Букия Оксана. Страница 71

Стояли последние теплые дни варны и долгие сэты они проводили на берегу реки. Олайе, как и Диму нравились голубовато-зеленые воды, лес, который начинался сразу на том берегу, горы, виднеющиеся из-за верхушек деревьев, суровое великолепие окружившие их и дающее им самое сейчас необходимое — покой и возможность быть только друг с другом.

Димостэнис рассказывал о последних минорах своей жизни. О Мюрджене, Фельсевере, людях с которыми он познакомился, об Элене и ее избраннике, о поселении за лесом, о своих замыслах.

Скоро поводень начал сказываться и в их краях. Быстрее темнело, дули холодные ветра, моросил дождь. Теперь они больше времени проводили в доме. Общались с хозяйкой, Дим, как и обещал, начал учить ее сына познавать свой дар. Олайя всегда присутствовала на занятиях и внимательно наблюдала за ним.

Конечно же больше времени они проводили у себя в комнате. Это были их мены счастья.

— Сколько времени прошло, как он должен был подпитать формулу?

— Двадцать.

Олайя сидела около окна, смотрела на улицу, как усилившийся дождь барабанит по стеклу.

— Он не успокоится? — она повернула голову к Диму.

— Нет.

Девушка вновь вернулась к своему занятию.

— Ты говорил, что тебе надо найти наследного князя Фельсевера. Тебе надо в Мюрджен?

— Еще есть время. Хочу, чтобы тебе стало лучше.

Он с досадой выдохнул, одергивая самого себя.

— Если, конечно, это слово вообще применимо.

— С каждым днем мне становится легче, — соврала Олайя.

Димостэнис сделал вид, что поверил.

Все эти дни он видел ее боль, прячущуюся за каждым движением. Как она стискивала зубы, гася стон улыбкой. Тонкую струйку пота, текущую по виску, каждый раз, когда непроизвольно делала что-то резкое. Как она рукой, не замечая этого, проводит по груди, словно пытаясь освободиться от стесняющих ее оков.

Самыми тяжелыми были ночи. Когда Олайя переставала себя контролировать и тело требовало того, чего было так безжалостно лишено. Во сне она искала силы стихий, металась по подушкам, стонала, жалобно всхлипывала. Ее то бил озноб, то начинался жар. Дим поил ее водой, протирал лоб, щеки мокрым холодным платком, то закутывал в одеяло, пытаясь унять дрожь тела. Пока она не затихала от усталости, проваливалась в тревожный сон.

— Прошу тебя, Лала, давай прекратим это безумие, — не выдержал он после очередной подобной ночи, видя ее потухшие глаза и изможденное, уставшее лицо, — я больше не могу видеть твоих страданий. Твоей боли. С ума схожу. Я обещаю, я найду другой выход. Найду нашу дорогу. Где ты не будешь страдать. Где тебе не придется уничтожать себя.

Олайя как обычно нежно улыбнулась.

— Ты думаешь я не замечаю, как ты смотришь на меня все эти дни? Только я не великомученица и быть с тобой — не жертвоприношение. Я счастлива и не отступлю.

— Дим! — Милора окликнула его, как только они вошли в дом после прогулки. — Могу я попросить вас уделить мне несколько мен?

Он кивнул. Олайя извинившись, ушла в комнату.

— Несколько сэтов назад в моем доме появилась молодая женщина. Очень усталая, изнеможенная и она вот-вот должна родить ребенка. Она сказала, что уже много миноров скитается по стране, скрывается.

— От кого? Она одаренная?

— Да — она шакт. От кого именно скрывается, она не сказала. Ей было очень плохо, она еле держалась на ногах. Скорее всего она прячется от отца своего ребенка.

— Как она нашла вас? — нахмурился Димостэнис.

— Она не искала именно меня или нашу деревню. Она хочет уйти в Мюрджен, думает, что там ей будет спокойнее. Норил ездил на рынок, там и нашел ее. Она потеряла сознание и лежала на земле в какой-то луже. Он не смог проехать мимо. Подобрал, привез сюда. Бедная девочка. Видимо, не сладко ей пришлось эти миноры. Мы переодели ее, уложили спать.

— Что вы будете делать?

— Об этом я и хотела вас спросить. Я не знаю про нее ничего. Отправить ее в поселение — рискованно, да и она в своем положении вряд ли сможет осилить такой переход. Оставлять ее здесь, когда у моего сына проявился дар и пока он все еще живет в доме тоже опасно. Поговорите с ней, может после вы сможете мне посоветовать, как быть.

— Хорошо, — кивнул головой Дим, — когда она придет в себя, сообщите мне.

— Я думаю, это случится к ужину. Как раз хорошее время, чтобы пообщаться.

Когда Дим зашел в комнату, Олайя уже спала. Она быстро уставала, и ей постоянно требовался отдых. Он накрыл ее одеялом, сел рядом, аккуратно, чтобы не разбудить, взял ее руку в свою, целуя пальчики, ладошку. Удовлетворенно закрыл глаза, откинувшись на высокую спинку кровати, наслаждаясь тем, что она с ним, оберегая ее покой и сон.

Вечером, как он и обещал Милоре, они вышли в общий зал к ужину. В мягком кресле среди подушек и одеял сидела молодая женщина. Димостэнис замер.

Прошедшие миноры сильно изменили ее. Белокурые блестящие локоны были больше похожи на паклю, тусклую и серую. В огромных голубых глазах больше не было той восхитительной наивности и задора, лишь усталость и обида. Впалые щеки, остро выступающие скулы, пухлые губы страдальчески изгибались. И все же не узнать ее было нельзя.

Так же, как и она не могла не узнать его. Глаза девушки остановились на нем. В них ярким пламенем разгоралось отчаяние.

— Нет! — она вскочила с кресла, с надеждой смотря на дверь за его спиной. — Нет! Нет! — отступать ей было некуда, и она забилась в угол. — Пожалуйста! Не заставляйте меня возвращаться. Нет!

Потом ее ноги подогнулись, и она сползла на пол, закатив глаза.

Все произошло так быстро, что никто не успел ничего предпринять. Девушка распласталась по полу, беспомощно ударившись головой.

Первой опомнилась Олайя. Ее сущность целителя не могла не отреагировать на такое. Она подбежала к потерявшей сознание, приподняла ее голову. Тут уже подоспела Милора с подушкой и одеялом. Целительница положила ладонь на лоб страдалице, опустила на виски, на грудь, послушала, как бьется сердце, и в каком состоянии хьярт. Ощупала живот.

— У нее начинаются роды, — произнесла она. Снова вернула руки на живот. Нахмурилась, покачала головой. — Ей нужна будет помощь. Без хорошего, полноценного целителя здесь не обойтись.

Хозяйка дома, естественно, не поняла, что Олайя имела в виду под «полноценным целителем», но не стала терять времени на лишние вопросы. Повернулась к прислужнице, которая накрывала на стол:

— Скажи Норилу, пусть пошлет за целителем. Немедленно.

Та кивнула и убежала.

— Милора, — опять заговорила Олайя, — нам нужны будут одеяла, простыни, вода. — Она стала расстегивать пуговицы платья на девушке, освобождая ее от давящей тяжести. — И, мужчины, выйдете, в конце концов, из комнаты!

Димостэнис дошел до лестницы, не видя, куда он идет, споткнулся о ступеньку, тяжело опустился на нее.

… Если ты вернешь мне Агнию, я благословлю твой союз с Олайей. Как тебе такая сделка? …

Эти слова звучали в голове Дима с того мгновения, как он увидел беглянку. Он никак не мог от них избавиться, заставить замолчать этот самодовольный, уверенный в своей правоте и безнаказанности голос.

Сэт проходил за сэтом, ничего не менялось. В комнату постоянно входили — выходили люди: целитель, Милора, прислужницы. Выносили грязные простыни, приносили воду. Димостэнис все так же сидел на ступеньке лестнице, борясь со своими мыслями. С самим собой.

В очередной раз открылась дверь, и вышла хозяйка дома с врачевателем. Их лица выражали крайнюю степень печали, они были расстроены, о чем-то тихо переговариваясь.

Дим зашел в комнату. Олайя сидела на полу, рядом с роженицей. Ее лицо, одежда было перепачкано кровью, как и все вокруг. Агния лежала с закрытыми глазами, укрытая простыней.

— Она без сознания.

Дим кивнул, подошел к ней, опустился на колени. Она посмотрела на него мутными от усталости и собственной боли глазами.

— Ничего не получается. Она слишком измождена и устала, у нее не хватает сил. И ребенок не хочет помогать.