Укус (ЛП) - Лаймон Ричард Карл. Страница 17

— Похоже, нам потребуется Триста девяносто пятая, — сказал я. — Свернем на нее и поедем вдоль — она приведет нас прямо к нужному месту.

— Отсюда до нее?..

— Все, что нам потребуется — оставаться на Четыреста пятой до тех пор, пока не уткнемся в Четырнадцатую. Которая чуть повыше Ньювола.

— Где-то у Колдовских Гор?

— Раньше их. Вверх по холму при выезде с долины. Потом — на север, и до тех пор, пока она не перетечет в Триста девяносто пятую чуть повыше Авиабазы Эдвардс и пустыни Мохаве.

— Послушать тебя, так все довольно просто.

— Должно быть, так и есть, — сказал я, убирая фонарик и карту. Бросив взгляд за окно, я не сразу понял, где мы находимся. Определиться удалось только когда мы подъехали к знаку выезда из Девоншира — я сообразил, что мы продвинулись довольно далеко на север вдоль долины — скоро придется взбираться на холмы. Может даже статься, до нужного нам поворота — минут пять езды.

Свет фар впереди нас, но его будто относило куда-то вбок, на соседнюю полосу. Где-то в сотне ярдов впереди нас старый грузовик-пикап с одной разбитой фарой мчал где-то на сорока по «медленной» трассе. Кузов буквально ломился от пассажиров.

— Только взгляни на них, — сказал я Кэт.

Поравнявшись с пикапом, мы смогли получше рассмотреть компанию в кузове. Все — дети, шесть-восемь мальчишек и девчонок самых разных возрастов. Одна из девчушек, по-моему, держала ребенка на руках.

— Не кажется мне, что это — какие-нибудь групповушники, — отозвалась Кэт.

— Будущие групповушники, — поправил я ее.

— Если так долго проживут, — сказала Кэт, покачав головой. — Если их водила и дальше будет мчать в том же духе, они рискуют окончить жизнь, будучи размазанными по всей дороге.

— Может быть, это семья. Возвращаются с загородного отдыха.

— Чокнутые родители, — пробормотала она.

— Может быть, они из бедноты.

— Беднота — это не повод рисковать жизнью детей вот так вот. Ничто не повод.

Когда мы проехали мимо, несколько ребятишек помахали нам рукой. Я отсалютовал в ответ. Кэт на них даже не посмотрела.

Но мы оба глянули на водителя. То был грузный парень с черными усищами, в соломенной шляпе. С ним в кабине теснились еще двое. Водитель ободряюще улыбнулся нам, я ответил на улыбку, и вскоре грузовиковое семейство осталось далеко позади.

— Глупый сукин сын, — пробормотала Кэт.

— Есть немного.

— Ненавижу таких.

— Эй, может быть, стоит легче…

— Он что, не знает, что будет с этими детьми, если он не справится с управлением?

— Ну, он, наверное, уверен, что справится в любом случае.

— Придурок.

Никогда не видел Кэт такой. Склонившись, я положил руку ей на бедро. С совершенно невинной целью — просто показать, что я рядом, и волноваться не стоит. Но к прикосновению к ее коже я определенно готов не был. Пару раз мягко хлопнув ее, я быстро убрал руку.

Она взглянула на меня.

— Кто-то должен заточить колья и открыть охоту на всех глупцов и пофигистов этого мира. Иногда мне кажется, что они хуже Эллиотов. Может быть, они не злые… но вреда от них не меньше.

— Может даже, больше, — согласился я, размышляя, на каком периоде жизни, прошедшей вдали от меня, она выносила такие мысли, и почему говорит об этом всем с таким жаром.

— Жаль, что у нас не так много лесов.

— Не хватит на колья?

— Верно.

Я ответил ей слегка нервной улыбочкой и попытался разрядить обстановку:

— Ты, гляжу, прослушала курс мировосприятия по Владу Цепешу.

Она издала короткий смешок.

— Такая уж я. Компромиссы я оставляю другим. Что до меня — просто предоставьте мне всех этих бестолочей, что гонят во весь опор, когда у них полный багажник детишек. Всех этих в дым пьяных водил. Всех тех, кто подрезает на узкой дороге, а потом еще и средним пальцем из окошка тычет. Всех родителей, что, не уделяя должного внимания своим детям, позволяют им утонуть в бассейне, попасть под машину… дают шанс собакам покусать или маньякам — увести у всех на виду. Ненавижу их всех.

— Как же возлюби-ближнего-своего?

— Я предпочитаю беспокоиться о жертвах ближних своих, — с грустной улыбкой произнесла она. — Прости. Просто есть такие вещи, которых я не выношу ни в какой форме.

— А я вот помню те времена, когда твоей самой большой заботой было получше загореть на солнце.

Снова короткий смешок.

— Сиэтл и загар — вещи несовместимые. Нигде не встречала больше непрекращающиеся дожди. Вот почему я вернулась в Лос-Анджелес, как только выросла.

— И вот он у тебя есть, — сказал я.

— Кто?

— Классный загар.

— Вся пропеклась, — хмыкнула она.

Воспоминание о Кэт, обнаженной на черной простыне, размытым флюидом проплыли через мое сознание. Я покраснел, но она этого, конечно, не могла заметить. И еще у меня что-то снова стало оживленно в штанах. Этого она подавно не углядела бы.

— Эллиот хотел, чтобы я загорела, — объяснила она.

Кто бы не хотел, подумал я.

— Я тоже, — сказала она, — хотела не то чтобы иметь этот загар, просто — загореть. Нежиться нагишом под лучами солнца. Чувствуешь себя такой свободной… и такой настоящей. Чувствуешь, как свет касается тебя. Чувствуешь легчайшее дуновение ветра. И даже дождь — в радость. Каждая капля, падающая на кожу, что-то в тебе оживляет, очищает… и это прекрасно, прекраснее, чем что бы то ни было.

— Звучит здорово, согласен.

Она помолчала.

— А потом в моей жизни появился Билл. И все эти волнения. Может, все из-за новостей по телевизору. Может, Билл втянул меня в это. Когда я росла, ты знаешь, ужинать на кухне было хорошей традицией. Мы ели перед телевизором только в очень особых случаях. Но Билл обожал есть в зале и смотреть новости. Он на них всерьез подсел, как мне иногда казалось.

— Чем он зарабатывал на жизнь?

— Он был врач. Педиатр. Хотя, своеобразный педиатр — детей ненавидел.

— Он… ненавидел детей?

— Именно так. Ненавидел детей — но обожал вечерние новости. Иной раз мне казалось — если б телеэфир мог от него родить, он обзавелся бы кучей эфирных детишек.

Зачем ему какие-то эфирные детишки, когда у него с тобой могли быть свои? — подумал я, но вслух ничего не сказал. Прежде чем задавать такие вопросы, лучше узнать чуть побольше.

— Так или иначе, я была вынуждена сидеть с ним и смотреть новости. Дело ведь было не только в ужине. Мне просто деться было некуда. Приходилось сидеть, есть вместе с ним… этакий обязательный час кошмаров перед сном. Ведь они ни о чем не рассказывают в вечерних новостях, кроме смертей и стихийных бедствий.

— И о том, как вредна современная еда, — добавил я.

— Вся современная еда, — завершила Кэт.

— Да, похоже, что вся.

— Дело в чем — всего этого я знать не хотела. Но мне это пихали в глотку вместе с едой. И после какой-то порции ты начинаешь понимать… откуда это все. Ужасные вещи случаются с людьми, иной раз — просто из-за того, что им не повезло оказаться не в том месте и не в то время. Но чаще всего — из-за того, что люди не думают. Из-за того, что им наплевать. Понимаешь?

— Еще бы.

— Они, похоже, ни капельки не задумываются о последствиях своих действий.

— С другой стороны, — заметил я, — кому хочется провести жизнь в ожидании того, что вот-вот произойдет худшее из возможного?

— Ты проживешь дольше без пустых надежд. Твои дети — тоже.

— Но какое веселье от такой, пусть даже долгой, жизни?

Кэт пронзила меня взглядом.

— Знаешь вообще, сколько детей умерло из-за того, что их матерям приспичило бросить их и посидеть на телефоне, или сбегать к соседям, или пропустить рюмку-другую в баре?

— Нет, — сознался я.

— Много, — последовал ответ. — А все эти дети, которых похищают педофилы? Одному Богу известно, через какой ад они проходят. Эти звери измываются над ними, насилуют, могут убить в любой момент. И, уж поверь мне, огромный процент этих детей угодил в их грязные лапы по одной простой причине — их легкомысленные мамочки не составили себе труда присмотреть за ними получше.