Волшебство для короля - Худ Дэниел. Страница 50
Теперь отступил Лайам, утирая кулаком выступавшие на глазах слезы. В ушах звенело, щека онемела.
– Что, больно? – зло прохрипел Эльдайн и бросился на него. Они вновь сошлись, но на этот раз Лайам старался держаться подальше от увесистых кулаков врага. И едва не лишился кинжала, парируя боковой удар. Его развернуло спиной к противнику. Это был жуткий момент. Лайам рванулся вперед, упал на колено, потом вскочил на ноги, поворачиваясь к врагу.
«Так ты долго не протянешь, – подумал он и увидел, что в глазах лейтенанта вспыхнуло торжество. – Надо сойтись с ним грудь в грудь! Атакуй!»
Замах сумкой открыл его для удара, но Лайам, вместо того чтобы отскочить, сам пошел навстречу мечу и только слегка извернулся, чтобы лезвие прошло вскользь. Он почувствовал, как тяжелый клинок вспорол куртку и резанул по ребрам, потом, рванувшись вперед, ударил сам – с одной стороны сумкой и кинжалом с другой.
Эльдайн видел угрозу, но его руку с мечом зажало под мышкой противника. Он вскинул свободную руку, неуклюже пытаясь себя защитить, но короткий клинок прошел между пальцами и вонзился ему в бок. Лейтенант захрипел, Лайам гортанно вскрикнул и вогнал кинжал еще глубже.
Они вместе рухнули в пыль. Эльдайн оказался внизу. Он бросил меч и ожесточенно боролся за жизнь. Враг хрипло дышал, а Лайам пытался вырвать из его тела кинжал. Тот не шел, Лайам едва не плакал. Он подобрался вплотную к противнику, а клинок не идет! Тут пальцы поверженного лейтенанта сошлись у него на затылке, и кинжал был забыт. Лайам сам вцепился в череп Эльдайна и ударил им о кирпичный пол. Хватка на его затылке ослабла, он приподнял голову миротворца и ударил еще раз. Он бил, бил, бил, потом раздался глухой треск, но он продолжал бить, пока противник не замер.
Он откатился в сторону. Раненый бок пылал. Лайам отполз подальше, нащупал меч. Поднял его и, опираясь на рукоять, попробовал встать на ноги. Его зашатало от боли. Острие меча царапнуло по кирпичам. Лайам распахнул свою куртку, задрал липнущую к коже тунику и застонал. Порез был глубокий, длинный, кровь из него так и текла.
«Мастер, ты ранен?»
Лайам рассмеялся сквозь слезы слабым, почти истерическим смехом и побрел к углублению для телег. Там он ухватился за один из столбов. Голова шла кругом – может, от боли, а может, от мысли, что он все-таки жив.
«Мастер, куда ты пропал?»
Колени его вдруг подогнулись. Лайам сполз по столбу и сел на пол, застонав от толчка. Он прижал руку к боку и уперся лбом в холодное твердое дерево.
«Мастер?!»
Лайам скрипнул зубами, заставляя себя сидеть неподвижно в ожидании, когда боль уймется.
«Я… – отозвался он, – я в порядке…» Однако боль не унималась, она пульсировала под пальцами, словно второе сердце.
«Я сейчас прилечу».
Через какое-то время боль попритихла. Лайам уронил меч на дно углубления и аккуратно, медленно слез следом. Ударившись ногами о землю, он охнул и застонал. Ему снова пришлось замереть на месте, чтобы сглотнуть тошнотворный комок. Восстановив равновесие, он содрал с себя куртку с туникой, стараясь не очень тревожить раненый бок. Боль вновь накатила – его прошиб пот, однако он справился с приступом и, опустившись на колени, подобрал уцелевшее одеяло.
Сил на то, чтобы полосовать грубую ткань, у него не осталось. Он посмотрел на рану. Рваные края, кровь все течет… Обмотав себя шерстяным одеялом, Лайам стянул концы его толстым узлом.
«Мастер, я уже рядом. Внизу топчутся двое – с приставной лестницей. Не тебя ли они ищут?»
– Уже нашли, – пробормотал Лайам. Язык во рту еле ворочался. Он прислонил больной бок к прохладному бортику углубления. Боль вроде бы унялась.
«Мастер, кто там с тобой?»
Отвечать не хотелось.
«Эльдайн. Мертвый».
«Ставня заперта изнутри. Я не могу пробраться к тебе. Мастер, открой мне!»
Сейчас… Только надо взять меч и куртку, выбраться из прохода, подняться к окну… Фануил усыпит миротворцев, Лайам спустится по их лестнице и исчезнет в порту. Он представил себе все это – но не двинулся с места. Он сидел, привалившись к кирпичной кладке, его потянуло в сон.
«Мастер, это переодетые миротворцы?»
«Наверное… Да».
«Они решают, лезть им наверх или нет».
Зачем? Все равно им внутрь не проникнуть – ставня ведь заперта. Эта мысль отняла у него последние силы. Пот заливал глаза, полз по губам. Лайам слизнул соленые капли, потом утерся ладонью.
«Усыпить их?»
«Как хочешь…»
Ладонь была липкой – в крови, и вторая тоже. Кровь текла через пояс, пачкая кошелек… Лайам зажмурился, открыл глаза, потом поднял лежащую рядом куртку и встал. Боль тут же вернулась, прогнав сон, и Лайам был ей даже рад. Он продел в рукав одну руку, а другую – ближнюю к ране – решил не тревожить. Как бы там ни было, теперь он одет.
«Они уже спят».
– Замечательно.
Он уставился на кирпичный бортик и жалобно скривился при мысли, что эту преграду никак нельзя обойти. Ему захотелось плакать. Он оперся на руки, стараясь не изгибаться, и вновь провалился в красный туман. Задыхаясь и плача, Лайам все же сумел подтянуть ноги, встать на колени и ухватиться за столб. Где-то далеко впереди маячила лестница, ведущая на галерейку. «И пусть. До нее тебе все равно не добраться…»
«Мастер, ты можешь идти?»
– Я иду…
«Рана тяжелая?»
Лайам лишь отмахнулся.
«Если тяжелая, надо воспользоваться королевским лекарством! Только открой мне окно!»
Вот дуралей, что он городит? Снадобье никак нельзя трогать, оно ведь принадлежит королю. Однако мысль завораживала. «Я сделаю лишь глоточек. Один совсем крошечный, незаметный глоток!» Бок ныл и горел, а из темных глубин замутненного сознания раненого уже выплывал алый флакон. В черной оправе, со сладкой начинкой. Сладкой, прохладной, как замороженный мед. «Один лишь глоточек…»
До лестницы он дошел. И, подгоняемый мыслью о снадобье, стал взбираться по ней на четвереньках. Глаза застилала темная пелена, все, что он видел – это свои дрожащие руки. Боль ярилась, словно предощущая, что с ней вскоре будет покончено. К окну Лайам тоже полз. Попытка встать на ноги грозила потерей сознания. Он дважды пытался нашарить крючок и откинул его только с третьей попытки.
«Готово», – подумал он и уронил голову. Фануил сам приоткрыл ставню, протиснулся в щель.
«С узлами справиться сможешь?»
Лайам мотнул головой. Дракончик вытянул шею, закинул мордочку за плечо и принялся яростно грызть бечевку.
«Времени мало, мастер. Миротворцы вот-вот очнутся».
Он щелкал зубами, словно собака, выкусывающая из своей шерсти блох. Путы разошлись в трех местах, флакончик болтался, но падать не падал. Фануил носом ткнулся хозяину в руку.
«Мне не справиться, возьми его сам!»
Лайам снова мотнул головой, однако поднял руку и ухватил флакончик. «Оно сладкое и прохладное…» Он поднес пузырек к губам, зубами вытащил пробку с короной, сплюнул ее на дощатый пол галерейки и сделал глоток.
Бок опалило таким жаром, что Лайам упал на локти. Но это была не боль. Ощущение походило скорее на серию очищающих вспышек – жгучих, жарких, целебных. Раненого трясло, он чувствовал, как откликается на этот жар его плоть и как вытягиваются, срастаясь, края раны. Оздоровление шло не только в боку: слабые вспышки разбежались по всему его телу. Все полученные недавно царапины, ушибы и синяки словно бы таяли и выгорали.
Когда все закончилось, Лайам сел, изумленно вздыхая. Он спохватился, закрутил головой, отыскивая реликвию, и успокоился, обнаружив ее в стиснутом кулаке. Слава богам, флакончик не опрокинулся и опустел лишь на малую толику. Протянув руку, Лайам нащупал корону и заткнул пробкой флакон. И внезапно осознал, что не помнит вкуса магического лекарства.
«Мастер, выпусти меня к миротворцам!»
Лайам, все еще переполненный благоговейным восторгом, встал на ноги и рассеянно открыл ставню. Фануил выпрыгнул наружу. Лайам машинально закрыл ставню и остался стоять, глядя на алый хрусталь. «Боги, это ни с чем не сравнимо! Это…» Он не находил слов. Он весь был как новенький, только что отчеканенный золотой. Тело полнилось силой. Внизу – в переулке – раздался голос, и Лайам неохотно повернулся к окну. Ему не хотелось ни на что отвлекаться.