Долина папоротников (СИ) - Бергер Евгения Александровна. Страница 37
Подрагивающие пальцы буквально сводило от любопытства…
И вдруг эта мысль: а что, если он умрет? Что, если он… обратится?
Она с таким испугом поглядела на мужа, так тяжело выдохнула, что он, словно прочитав ее мысли, отозвался:
— Со мной ничего не случится, Элиза. Я буду жить и тоже заботиться о вас!
Едва ли разбираясь в причинах своего поведения, Лиззи почувствовала слезы на глазах: сначала их, а после руку супруга, накрывшую ее руку своей.
— Идите поближе, — попросил он вдруг, — хочу вам что-то сказать.
И она наклонилась вперед, подалась так близко, что ощутила дыхание мужа, всколыхнувшее прядь ее выбившихся из прически волос, еще раз всмотрелась в его измученные глаза…
— Ближе.
— Но…
Ближе было нельзя… там находились его губы, именно это она и хотела сказать, когда, обхватив ее затылок рукою, Аддингтон притянул к себе ее голову и… поцеловал.
Чуть настойчиво… нежно… так, что поплыло перед глазами. Вспыхнуло радугами, разлилось весенними красками, прыснуло фейерверком за веками. Заставило позабыть все на свете…
И, казалось, могло продолжаться вечно!
27 глава
Аддингтон спал — Альвина напоила его снотворным — а Лиззи лежала без сна, прислушивалась к его мерному дыханию в темноте, вглядывалась в черты такого чужого… знакомого лица.
И вспоминала свой первый поцелуй…
Раз за разом. Снова и снова!
«Идите сюда, я хочу вам что-то сказать".
И вдруг эти радуги… этот фонтан сокрушительных эмоций… это теплое чувство, разлившееся под кожей.
И чем оно было, объяснить было едва ли возможно…
Только не счастьем.
Принятием…
И уж тем более не любовью.
Чем-то совершенно другим, о чем она подумает позже.
А сейчас…
Элизабет выпростала руку из-под одеяла и коснулась мужских волос. Ей так давно хотелось этого сделать (нелепая, пустая фантазия), что теперь, воспользовавшись моментам, она не смогла отказать себе в удовольствии исполнить ее. Волосы были мягкими, совсем не такими, как она себе представляла, чуть вьющимися на концах, как у тех ангелочков в церковных брошюрах, и темными-темными. Словно ночь за окном над долиною папоротников…
Припомнился разговор со старухой.
— У девочки те же раны, что у хозяина, — сказала она. — Я штопала и те, и другие, так что можете мне поверить, хозяйка. Его подрал тот же зверь, что и малышку!
— Я и сама вижу схожесть, — откликнулась Лиззи. — И это меня пугает… Что, если Джейн права: и это работа чудовища. Оборотня!
— Коли вы верите в них… — зыркнула старуха.
— А ты разве не веришь?
Альвина крепко задумалась, глядя куда-то поверх собеседницы.
— Я так долго жила на этом свете, — сказала она наконец, — что, верно, и вовсе выжила из ума! — И, выдав эту странную фразу, отправилась прочь по своим делам.
… В этот момент Аддингтон заметался на постели, дернулся, застонал, произнес что-то невразумительное, и все это во сне, не просыпаясь. Элизабет придвинулась ближе, коснулась его плеча…
— Все хорошо, — прошептала едва слышно. — Вы… ты… в безопасности!
Мужчина затих на мгновение, однако лишь для того, чтобы дернуться снова, снова произнести:
— Вы здесь… море совсем неспокойно… Элиза…
— Я здесь. — Она чуть надавила на его плечи. — Я здесь… рядом с тобой.
И Аддингтон зарычал… Настолько страшно, что Лиззи вскочила с кровати и едва не расшиблась о туалетный столик. Что-то с грохотом полетело на пол…
Одновременно с этим распахнулась дверь комнаты, и на пороге появилась фигура в белом. Элизабет вскрикнула было, только услышала знакомый голос и лишь потому не переполошила весь замок.
— Это всего лишь я, госпожа. — На пороге стояла Джейн с кружкой в руках. — Альвина сказала, хозяину это не помешает… Настой из бузины и ромашки. От болей… — добавила она совсем тихо, верно, только теперь рассмотрев устремленный на себя взгляд. Тяжелый, полный скрытого подозрения…
— Ты словно за дверью стояла, — сказала Элиза. — Ты напугала меня!
— Простите, я этого не хотела. Можно мне запалить свечу?
Лиззи ощутила решимость выставить горничную за дверь, сказать, что сама позаботится о муже и почти открыла для этого рот, когда он снова заметался на постели, издал еще одно страшное рычание, и ее решимость откатилась назад, подобно прибою.
— Запали, — сказала она, а сама поглядела на мужа, сопоставляя рык и битье посуды несколько ночей назад. Не он ли тогда кричал? Не его ли вину взяла на себя Альвина?
И почему?
Комната озарилась подрагивающим светом свечи.
Джейн сказала:
— Хозяина нужно разбудить…
И Лиззи с решительным видом коснулась его плеча:
— Мис… Джеймс, — исправилась она. Хотелось доказать дерзкой служанке, что муж для нее не чужой человек. Не «мистер Аддингтон», как для нее самой. — Джеймс, просыпайтесь!
Тот выкрикнул:
— Открыть порты! Выдвинуть стволы. Румб на правый борт, будь оно все неладно! — и, взмахнув правой рукой, ухватил Элизу за руку. Так крепко, что она вскрикнула и попыталась высвободиться…
Напрасно.
Подоспевшая Джейн, так, словно делала это множество раз, склонилась над ухом Аддингтона и прошептала:
— Восьмые склянки, хозяин, пора просыпаться.
И он, ослабив хватку, открыл вдруг глаза.
— Элиза, — прошептал обеспокоенным голосом. Выпустил ее руку: — Что происходит?
Лиззи не знала, что на это ответить, потерла травмированную руку, и Аддингтон это заметил.
— Вам следует выпить настой, — вмешалась служанка. — Альвина настаивала на этом. Как… как ваше самочувствие? — осведомилась с опаской, в очередной раз покосившись на хозяйку.
— Терпимо.
Мужчина не глядел ни на одну из них: залпом осушил горький настой и снова повалился на подушки. Укладываясь рядом после ухода служанки, Элизабет видела лишь его отвернутую спину и не услышали ни единого слова. Казалось, он был сердит на нее… Что она сделала не так? И не ей ли следовало бояться…
И только Аддингтон знал, что сердился он разве что на себя самого.
Впервые Элизабет проснулась не одна — и ощущение было престранным — Аддингтон лежал рядом, к тому же не спал. Казалось, караулил этот момент…
— Доброе утро, Элиза.
— Доброе, — отозвалась она, смутившись под его взглядом.
В комнате царил мягкий полумрак, только это и помогало ей проявить хоть какую-то выдержку, не выскочив из постели в ту же минуту. Избежать и этого взгляда, и разговора — всего, касающегося этого мужчины. Особенно его губ… Они что-то сделали с ней прошлым днем, что-то в ней переменили… Заставили чувствовать странные вещи, которые словно ей не принадлежали.
Вот и сейчас она невольно посмотрела на них…
И отвела взгляд.
— Как ваше самочувствие сегодня?
Ей показалось или улыбка мужа притухла при этом вопросе…
— Намного лучше, благодарю, — отозвался он как-то нехотя, даже отрывисто. Осведомился вдруг: — Надеюсь, я вас не напугал этой ночью?
— Ничуть, — покривила душой Элиза. — Я все понимаю.
— Все ли… — прошептал он как бы самому себе. Но развивать тему не стал: чуть приподнялся на локте, что, верно, далось ему нелегко, и склонился над ней.
Произнес:
— Я бы хотел повторить прием назначенного давеча лекарства. Надеюсь, вы не откажете…
— Лекар… — начала было Лиззи в недоумении, которое, однако, было заглушено новым поцелуем. Тем самым, которого девушка так боялась… тем самым, противиться которому не находила решимости. А он был к тому же нежнее первого… Неторопливый. Теплый… Похожий на солнечный день лесу: те же блики меж зеленой листвы, те же живительная прохлада и чувство приятности. Это как вернуться домой после долгого, утомительного блуждания… Выдохнуть полной грудью в блаженной истоме.
И Лиззи выдохнула… прямо супругу в губы. Ощутила громкое биение сердца под тонкой сорочкой ночной рубашки и пальцы, ласкающие ее ключицы, обнаженные плечи… Ее полное странной податливости тело.