Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству - Нордье Софи. Страница 10

Девушки переглянулись и тихо прыснули.

***

— Ты, случайно, не влюбился? — Амори де Монфор зажег огонь в масляной лампе на металлической подставке и потушил лучину.

С началом осени дни стали заметно короче. Едва стемнело, они с Габриэлем, закончив служебные дела, перебрались в остроконечный походный шатер, чтобы поболтать. Спать им еще не хотелось, а мелкий колючий дождь не позволял оставаться на улице. Мужчины расположились на мягких табуретах в передней части шатра, отделенной от походной кровати плотной занавесью и выполняющей роль гостиной.

— Что? — рассеянно переспросил Габриэль, запустив пятерню в густые волосы на затылке.

— Вот-вот! Мой очередной вопрос повис в воздухе! — поддразнил приятеля Амори, и в его неотразимых глазах, обрамленных длинными ресницами, сверкнула беззлобная насмешка. Монфор-младший был гораздо ниже своего знаменитого отца, но в полной мере унаследовал его привлекательность. — Последнее время ты витаешь в облаках. Не иначе как влюбился.

— Невозможно спрятаться от острого взгляда многоопытного мужа! — попытался отшутиться д’Эспри, но потом негромко добавил: — Не знаю, можно ли влюбиться после двух мимолетных встреч, но одна девушка действительно не выходит у меня из головы.

— Я ее знаю?

— Нет. Мы познакомились три месяца назад в Тулузе и даже не поговорили толком, но я постоянно думаю о ней. — Габриэль мечтательно вздохнул.

Он решил поделиться с другом сокровенным. Романтика — не его конек, но Сабине удалось проникнуть в заповедные уголки его души. Может, это и есть пресловутая Судьба?

Их укрепленный военный лагерь стоял в широкой живописной долине неподалеку от Безье. В долгой альбигойской войне наметилась передышка. Противники замерли в ожидании Вселенского собора, который должен был официально передать права на завоеванные земли Симону де Монфору [19].

Несмотря на затишье, в войске барона, как обычно, царила железная дисциплина. Наказывали даже за такой пустяк, как небрежно поставленный шатер, нарушающий прямую линию улиц палаточного городка: провинившемуся приходилось целый месяц рыть и закапывать отхожие ямы. Не делали исключений и для родовитых рыцарей. И не приведи Господи, чтобы Симон увидел, как слуги отбывают наказание вместо господина, — позора не оберешься! Более серьезные провинности, например сон на посту, и вовсе карались смертью. Именно умение держать людей в ежовых рукавицах позволило де Монфору создать такую маневренную армию: при первых звуках сигнальных рожков его воины готовы были к немедленному маршу или обороне лагеря. Благодаря этому барон продержался во враждебном Лангедоке семь долгих лет.

Однако он не только требовал от своих подчиненных суровой дисциплины, но и готов был в трудную минуту яростно броситься на их защиту. Многие рутьеры могли похвастать тем, что Симон лично спас им жизнь. Знаменитая битва при Мюре [20], навсегда украсившая барона лаврами гениального полководца, подтверждала это.

Маленький гарнизон крепости Мюре был осажден объединенными силами южан во главе с графом Тулузским и арагонским королем Педро Вторым. Симон де Монфор не раздумывая бросился на выручку своим людям, хотя и знал: вражеская армия в десятки раз превосходит численностью его войско. Но барон всегда верил, что Бог на его стороне. Педро по-рыцарски пропустил армию Симона к замку, заносчиво намереваясь в ближайшем сражении покончить и с его войском, и с кровопролитием в любимом Лангедоке. Мысленно возблагодарив арагонца за куртуазность, де Монфор несколько дней без устали сновал от одного берега Гаронны до другого, вплавь преодолевая широко разлившуюся реку, пока его последний пехотинец не оказался возле стен крепости. Только затем Симон позволил себе слезть с коня и отдохнуть.

И Господь щедро вознаградил его за самоотверженность. Уже накануне битвы в рядах южан начались разногласия.

— Вы считаете, что мы, будто трусливые зайцы, должны сидеть в лагере и ждать, пока Симон де Монфор соизволит нас атаковать? — надменно поинтересовался король Педро, после того как граф Тулузский изложил ему план сражения.

— Да, я считаю это наиболее разумным, — как можно спокойнее ответил граф.

— О вашей осторожности ходят легенды! — не сдержался арагонец.

— И все же повторю: необходимо дождаться атаки за укреплениями лагеря, расположенного к тому же на возвышении, встретить северян арбалетным залпом и затем, окружив врага, добить его. — Еле сдерживая гнев, Раймон объяснял королю очевидное. — Так мы лишим Симона его главного преимущества — высокой маневренности.

— Я тоже не со вчерашнего дня воюю. За моими плечами славная победа при Лас-Навас-де-Толосе! 21 — Высокомерию Педро не было предела. — И поскольку главнокомандующий здесь я, приказываю: утром мы атакуем первыми! Сейчас же я приглашаю вас, господа, в мой шатер — отпраздновать завтрашнюю победу!

Король Арагона, до корней волос проникнутый куртуазностью, жаждал грандиозной победы и громкой славы. Но не вышло — Бог и вправду оказался на стороне рыцарей с Севера. Несмотря на огромный численный перевес, победил тактический талант более опытного предводителя. Неистовая стальная лавина, состоявшая из девятисот тяжеловооруженных всадников, снесла сначала авангард объединенного войска южан, а затем безудержно накатила на их центральные силы. Де Монфор с демонической стремительностью носился по полю боя, и земля гудела под копытами его коня.

Сквозь толстый подшлемник и мощный топфхельм* Габриэль плохо слышал грохот стали, ржание коней и вопли боли, перемежавшиеся отборными ругательствами. Даже боевые кличи, изрыгаемые охрипшими глотками для поддержания ярости, сливались для шевалье в неясный жуткий вой. В смотровой щели его шлема мелькали лишь безликие железные всадники. Но когда очередная лошадь, потеряв седока, в смертельном ужасе проносилась у него перед глазами, а залитый кровью клинок хуже слушался, Габриэль понимал, что убивает жестоко и всерьез. Иначе эти стальные воины убьют его.

Похмелье и чрезмерный апломб сыграли с королем Педро злую шутку — его зарубили северяне, после чего в арагонских рядах начались паника и бегство. Попытки Раймона Тулузского остановить бегущих ни к чему не привели, и он со своими воинами вскоре покинул место сражения. Бойцы Монфора еще долго преследовали и безжалостно убивали разбегавшихся пехотинцев, многие из которых нашли свою смерть в холодных водах Гаронны [22].

Битва закончилась ошеломительной победой северян. Пыль, поднятая до небес, медленно оседала на землю, которая стонала, словно живая. Сильные мужчины, захлебываясь болью, в последней надежде призывали маму, и им вторило надрывное ржание искалеченных лошадей.

Спотыкаясь от изнеможения и ведя в поводу измученных коней, по самый круп залепленных бурой грязью, обессиленные воины сходились к знамени барона де Монфора. Возвышаясь над остальными, Симон устало опирался на меч и вытирал пот, заливающий глаза. Он отдал приказ немедленно разыскать тело арагонского монарха — главное доказательство его торжества, — дабы воздать ему королевские почести. Ожидая, когда его распоряжение будет исполнено, де Монфор осматривал измученных рыцарей, залитых своей и чужой кровью, многих хвалил, кому-то обещал особое вознаграждение. И вдруг заметил д’Эспри.

— Габриэль, подойди ко мне! — крикнул барон и, дождавшись, когда тот к нему приблизится, торжественно продолжил: — Весь прошедший год я наблюдал за тем, как ты сражаешься, а сегодня, увидев в бою, понял: мне больше нечему тебя учить. Преклони колено.

После битвы у Габриэля еще гулко стучала кровь в ушах, а понимание важности происходящего его просто оглушало. Он стянул с себя подшлемник и медленно опустился на одно колено. Мокрые от пота волосы облепили его взволнованное лицо.

— Во имя Господа посвящаю тебя, Габриэль д’Эспри, в рыцари. Будь всегда благочестив и доблестен! — Симон увесисто хлопнул новоявленного рыцаря по широкому плечу в знак того, что это последний удар, который тот оставит без ответа.