Соблазнить верную (СИ) - Золотаренко Татьяна. Страница 7

Анечка с Сергеем репетировали трудно дающуюся обоим сцену, в которой нужно было донести до зрителя и драматизм в состоянии безысходности, и страсть, не подлежащую контролю, и трагедию губящей себя души.

Вадим словно ждал этого эпизода, как и подходящего момента, чтобы темпераментно вмешаться. Он даже вносил в сценарий правки, добавляя новые реплики и насыщая действия пьесы большей чувственностью, представляя на месте главных героев себя и Анну. Но на репетициях Вадим Яковлевич приземлял свои фантазии и «отделывался» только едкими замечаниями в адрес актеров.

Аня зажималась. Режиссер видел, как актриса пыталась спрятать что-то внутри себя, будто в скорлупе, начинавшейся самовольно, против ее воли, трескаться и распадаться. Что под ней, под этой скорлупой?

– Так, дорогие мои, это уже ни в какие ворота не лезет! – с возмущением вырвав из рук Сергея сценарий, Вадим вдруг заметил, что скомкал кипу листов одним рывком.

Нервно расправив их, он выдохнул и бросил строгий взгляд на обомлевшую Анечку, перепуганно вытаращившуюся на него. Опять! Снова этот растерянный и пугливый взгляд! Его куда более привлекала Анна, с которой он имел возможность общаться вне сцены. Но она будто куда-то запропастилась…

– Ладно, у нее не хватает профессионализма, – раздраженно буркнул Вадим в сторону Сергея, – ты-то можешь вытянуть сцену? Ее реакция от тебя «пляшет»! Смотри и учись.

Заметившая странную растерянность актрисы труппа завороженно смолкла, наблюдая картину, будто каждый из них уже вник в суть происходящего за пределами сцены.

Оценивающе взглянув на актрису, Вадим вдруг приблизился к ней и характерным взмахом руки, будто делал это ежечасно, щелкнул по верхней пуговице ее кофты, отчего та расстегнулась, показав на обозрение ничтожную часть оголенного тела. Нет, до груди там было далеко. Но сам нахальный жест на глазах у всего коллектива вызвал в Анне вспышку негодования, которым тут же в полной мере исказилось ее зардевшееся лицо.

Задорно настроенному Ковалеву это понравилось, даже захотелось издевательски протянуть: «Ударь меня… нежно!» – но он сдержал этот порыв в себе. Взглянув ей в глаза, он понял, что ее ярость вполне искренняя и грозила перерасти в ненависть. Но жалеть о подобном хамстве не в стиле упрямого режиссера.

– Вам нужно немножечко расслабиться… Показать зрителю больше себя, – оправдываясь, загримасничал он.

Застегнув пуговицу, Аня сделала шаг назад, будто готовясь пятиться и дальше, когда Ковалев зачитал реплику главного героя. Нужно ответить ему… продолжить исполнение роли… иначе вся карьера рухнет. Иначе труппа что-то заподозрит. Нельзя… И она остановилась.

В его голосе звучал доминирующий драматизм, противостояние между рвением к героине и досадой за невозможность преодолеть моральные барьеры… Впервые Аня удостоилась чести увидеть своего кумира на сцене вживую.

Милене Марковой, которую играла Анна, нужно было ответить возлюбленному обвинением в ханжестве и в собственном распутстве, поскольку по сюжету именно его бездействие и попытки откреститься от чувств стало роковым для героини. И одновременно в ее фразе «Увы мне, ведь себя я ненавижу больше, чем тебя!» звучала страсть, призывающая незамедлительно подчиниться воле любви.

Анечку немного сбивало исполнение роли Вадимом, и ее внимание отвлекало магическое обаяние, которым на сцене он блистал. Его игра ей казалась виртуозной, необычной для простого смертного. Некоторые эмоции, не понимаемые ею ранее в собственной героине, открывались сами по себе перед глазами только благодаря актерскому мастерству босса. И происходило это именно тогда, когда её Милене нужно было отвечать на слова Владлена Бассарина, которого сейчас исполнял Вадим. В какой-то момент Анечке захотелось даже импровизировать.., но как раз восхищение и помешало ей раскрыть себя полностью…

Осознание своей бесхарактерности заставило ее отойти от чувственности в игре до немыслимой актерской слабости. Анна вроде бы ощутила настрой своей героини, а Вадим только отметил про себя, что актриса выбралась из той скорлупы, как вдруг при необходимости приблизиться к нему ее вполне очевидно бросило в жар, и она потерла дрожащие ладони, отчего прижатые локтями к телу листы сценария посыпались на пол. Ковалев с подозрением сощурился, но начинал понимать, что происходит, потому, подавив злорадную улыбку, продолжал зачитывать реплику…

– Простите, мне нужно выпить таблетки, – лихорадочно прошептала Аня, поправляя волосы, спавшие на лицо.

– Вам плохо? – спросил обеспокоенно Вадим.

Не отвечая, она схватила сумку и начала что-то перебирать, затем достала пластину и, нервно выдавливая из нее таблетки, ответила:

– Да, с утра. Наверное, простуда.

Оставшись в недоумении в той же позе, режиссер наблюдал, как Аня приняла от Ольги Сивковой стакан воды и жадно глотнула его, после чего освежила лицо.

Да, она сейчас играла. Но зачем? И что опять скрывалось за этой фальшью?

– Может, вас отпустить? – предложил он, но сам ощутил, что в его голосе звучала какая-то недоверчивая издевка.

– Да! – обрадованно выдохнула она. – Если можно… Я как раз хотела у вас отпроситься.

– Опять? Сегодня опять? – Ковалев пытался усмирить негодование, едва не вырвавшееся дымом из раздутых ноздрей. Этот образ и послужил популяризации в труппе его прозвища «дракоша».

– Да…

– Сегодня после обеда и завтра до обеда? Правильно я понимаю?

Не реагируя на уточняющий вопрос, Анечка отпила еще воды и едва заметно кивнула.

– Вы понимаете, что сейчас не до выходных?.. – начинал заводиться Вадим, когда его остановил возглас Сергея:

– Вадим Яковлевич, да отпустите ее. Значит, действительно надо. К тому же выходные! Нет смысла в спешке и сверхурочных…

– Попрошу писакам не указывать…

– Господин Ковалев, – с яростной просьбой в голосе произнес Сивков, – может, мы не будем выносить…

Не позволив актеру договорить, тот только выдохнул, раздражительно махнул рукой и выпустил из пальцев скомканный веер сценария, листы которого сначала взвинтились кверху, затем, тихо кружась в воздухе, опустились на пол. Грохот двери заставил Анечку содрогнуться и зажмурить глаза.

– Иди, что стоишь? – тихо шепнули девчонки. – Быстренько…

– Мне кажется, лучше остаться…

– Он психанул, но это значит «иди». Ты просто плохо его знаешь.

Подхватив сумку, она попрощалась и скрылась за дверью. Ее глаза ликовали. Только чему, никто не понимал.

– Вадим, ты не хочешь объясниться? – Сергей вызывающе смотрел на приятеля, пока тот расхаживал по гримерной, нервно сомкнув губы. – Да что ты взвинченный такой в последнее время?

– Ты на машине?

– Что?

– Ты на машине?

– Да.

– Сможешь подвезти?

– А коллектив?

– Пусть отрепетируют что-нибудь сами.

К удивлению Сергея, Вадима стало мало интересовать продолжение репетиции, и это заставило его поторопиться. К автомобилю они подбегали, когда прогреваемая машина Ани начинала трогаться с места.

– Быстро, быстро! – шепнул Вадим, прыгая на пассажирское сиденье.

Сивков с недоумением смотрел на шефа.

– За ней! Немедленно трогайся.

– Ты серьезно? – опешил тот.

– Естественно!

В недоумении пожав плечами, Сивков последовал за миникаром Анны, от которого они отставали на пару сотен метров.

В автомобиле царила тишина, но никто не решался ее нарушить, пока это не сделал Сивков:

– Она заехала за дочкой в школу, – прокомментировал он. – Что еще?

– Я вижу. Едем дальше. Куда-то же она отпрашивается постоянно?

– Это спортивный интерес или желание?..

– Это мое дело! – нервно перебил Ковалев.

– Да, но мелькает сейчас моя машина у нее в зеркале заднего вида… Твоя где?

– Выпил с утра, не взял.

– Ты с дуба рухнул? С утра бухать? С каких пор?

– Сивков, помолчи.

Ковалев с интересом вытянул шею, глядя, как Аня вышла из машины, набрасывая на голову платок. Затем повернулась к ним спиной, а затем…