Зеркало наших печалей - Леметр Пьер. Страница 17

10

– В сторону Седана [35], насколько мне известно, – уклончиво ответил солдат на вопрос Габриэля.

Подобная приблизительность была неудивительна, учитывая мешанину приказов и контрприказов. Предстоял пеший марш, но ждали больше часа, прежде чем отправиться на вокзал, после чего пришла команда отходить к Майенбергу, а там почти сразу приказали вернуться на вокзал и грузиться в вагоны для перевозки скота. Немецкое наступление в Бельгии предвидели, но появление врага в Арденнах застало всех врасплох, и командование никак не могло решить, какие ответные меры следует предпринять.

Ни Шамбрие, ни Амбресак в походе не участвовали. Их послали в другое место. Старший капрал Ландрад мгновенно забыл о верных соратниках, расставание ничуть его не расстроило. Устроившись в углу вагона, он затеял игру в бонто с товарищами, которых еще не успел «ощипать», и проигравшимися, пожелавшими взять реванш. Неисправимые есть повсюду… Рауль выиграл сорок франков. Везучий паршивец! Куда бы ни попадал этот человек, он всюду находил азартную компанию.

Капрал то и дело отрывался от карт, бросал взгляд на Габриэля и улыбался так лучезарно, словно хотел сказать: «Не дуйся, братишка, все плохое осталось в прошлом!»

Габриэль чувствовал себя ужасно: болела мошонка, по которой долбанул башмаком Амбресак, к горлу все время подкатывала тошнота, и он ненавидел Ландрада.

Чувством, объединившим людей, стало облегчение.

«Мы сотрем мерзавцев в порошок!» – задыхаясь от восторга, кричал молоденький солдат.

Бесконечное ожидание «странной войны» сбило боевой настрой французской армии, и теперь его следовало подогреть. Зазвучала «Марсельеза», на привалах – они становились все длиннее – пели застольные песни.

К восьми вечера затягивали репертуар гвардейского корпуса.

Казарма в Седане оказалась очень тесной, пришлось занять столовые, переоборудовав их под ночлег. Не хватало одеял, и солдаты устроили шутливую потасовку – всем хотелось размяться.

Часом позже раздались веселые возгласы и смех, это Ландрад угощал вновь прибывших.

Габриэль сразу кинулся в сортир, чтобы оценить масштаб бедствия, и успокоился, увидев, что причинное место распухло не так уж и сильно. Когда он вернулся в казарму, Ландрад хохотнул, прикрыв рот ладонью, как будто на школьной перемене отколол удачную первоапрельскую шутку.

Габриэль смотрел на людей, набившихся в помещение. Они являли собой яркий пример принципа смешивания – метода, считавшегося передовым во французской армии. Военные соединения расформировывали, а потом воссоздавали, руководствуясь какой-то высшей логикой, недоступной для понимания остального мира. В казарме присутствовали солдаты четырех рот трех батальонов из трех разных полков. Никто никого не знал (ну, почти никто), единственным более или менее знакомым лицом был вышестоящий унтер. Офицеры пребывали в замешательстве. Оставалось надеяться, что командиры знают, что делают.

Накормили их едва теплым, прозрачным, как ключевая вода, супом, да и тот достался лишь некоторым счастливчикам, успевшим сунуть под черпак свою миску. Остальным пришлось жевать хлеб с невесть откуда взявшейся колбасой.

Между рядами обедавших ходил крупный толстый парень лет двадцати и повторял один и тот же вопрос:

– Лишних шнурков не найдется?

Рауль Ландрад опередил всех – протянул ему пару черных со словами:

– Держи. Три франка.

У солдата от удивления отвалилась челюсть. Габриэль порылся в вещевом мешке.

– Вот, возьми эти.

Жест был недвусмысленным – он отдавал шнурки даром. Рауль пожал плечами – «не хочешь, как хочешь»…

Счастливый обладатель шнурков плюхнулся рядом с Габриэлем.

– Ты мне жизнь спасаешь…

Габриэль покосился на хищный профиль Ландрада – тот уже проворачивал следующий гешефт, продавал товарищам сигареты. Поймав взгляд Габриэля, он ухмыльнулся, и тот подумал: «При случае он не задумываясь пнет меня ботинком по ребрам… а потом и по яйцам ударит…»

– Я попал на одежный склад одним из последних, – продолжил свой рассказ солдат, расстегивая китель. – Обувка осталась или совсем маленького, или огромного размера. Я выбрал те, что побольше, а шнурки мне не достались.

Вокруг засмеялись. Кто-то рассказал свой любимый анекдот, другой вспомнил смешную историю. Громадный парень продемонстрировал товарищам гражданские брюки, чем еще больше разрядил обстановку: временные неудобства не могли подорвать боевой дух солдат.

Проходившего мимо офицера окликнули вопросом:

– Ну что, мой капитан, мы наконец дадим им прикурить?

– Боюсь, останемся статистами, ребята… – сожалеющим тоном ответил тот. – На этом участке немцы пока наступать не собираются. А хоть бы и собрались! В Арденнах боши положат много народу…

– А оставшихся мы встретим по-нашему! – воскликнул кто-то.

Капитан улыбнулся и вышел из казармы.

На следующее утро, в семь часов, Габриэль отправился с докладом: его пункт связи получил сообщение, способное испортить капитану настроение. Значительные силы немцев замечены северо-восточнее Седана.

Когда о тревожной новости доложили генералу, он высокомерно отмахнулся:

– Оптический эффект! Арденны – самые лесистые горы Франции, не забыли? Отправьте туда три моторизованных подразделения, и на расстоянии они покажутся вам армейским корпусом!

Он подошел к висевшей на стене карте, где вдоль бельгийской границы красными кнопками был выложен полумесяц. Высокий чин страдал: ему было невыносимо стоять и ничего не делать, пока другие сражаются на настоящей войне. Душа героя жаждала действий.

– Ладно, пошлем туда еще людей, – недовольно, словно бы против собственной воли, приказал он. Больше всего на свете ему хотелось вернуться домой.

Вот так и получилось, что рота в двести человек получила приказ оказать в случае необходимости поддержку 55-й пехотной дивизии, обеспечивавшей оборону главной линии на реке Маас, в тридцати километрах от Седана.

Поезд туда не ходил, и сорок пехотинцев, в том числе Габриэль, вышли на марш под командованием пятидесятилетнего капитана-резервиста по фамилии Жиберг, аптекаря из Шатору, блестяще проявившего себя на предыдущей войне.

Ближе к полудню солнце так раскочегарилось, что великолепный энтузиазм, владевший людьми накануне, быстро испарился. Трудно приходилось даже Ландраду – Габриэль незаметно наблюдал за ним, – он устал и готов был взорваться. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Высокий солдат, веселивший товарищей видом своих «гражданских» штанов, больше не улыбался, а счастливый обладатель новых шнурков горько сожалел, что не взял ботинки поменьше, – большие стерли ноги до кровавых мозолей. В отделении их было восемь человек, но четверых послали «на укрепление» в другое место.

– Куда вас? – поинтересовался Габриэль.

– Я толком не понял. Кажется, на север…

Небо вдалеке то и дело вспыхивало оранжевыми отблесками, вверх тянулись столбы дыма. Расстояние определить не удавалось, даже капитан не знал, происходит это в десяти или двадцати километрах. Габриэлю не нравился их поход. Сомнения и неуверенность вредят армии, это он знал наверняка. Впереди война, позади Ландрад, что может быть хуже?

Ноги у солдат отяжелели – нелегко пройти двадцать километров с полной выкладкой: вещмешок слишком большой, дурацкая фляга, притороченная к поясу, бьет по ноге… В плечи врезались лямки из грубой кожи, Габриэлю не удалось как следует их подогнать, и все тело ломило и болело. Ружье тоже казалось тяжелым, он споткнулся и едва не упал, но его подхватил под локоть Ландрад. Капрал помог, хотя после отъезда из Майенберга они и словом не обмолвились.

– Дай сюда! – велел Рауль, потянув за ремни вещмешка.

Габриэль хотел воспротивиться – и не успел, собрался поблагодарить, но Ландрад был уже на три шага впереди. Мешок Габриэля он закинул поверх своего и словно бы забыл о нем.