Любовь и роскошь - Хэган Патриция. Страница 14

С завистью подумал он о мадемуазель Даниэлле Колтрейн и ее находке, в сущности, просто удаче, не имевшей ничего общего со знанием, пониманием, мастерством. Если бы он, Сирил Арпел, отыскал спрятанный тайник с картинами, это бы, вне всякого сомнения, стало началом его победного шествия к триумфальному будущему.

– Месье Арпел, добрый день.

Он быстро повернулся на звук этого нежного, мягкого голоса и замер, обнаружив, что смотрит на невообразимо красивую молодую женщину.

Длинные золотисто-каштановые волосы, ясные светло-карие глаза, обрамленные густыми, загибающимися ресницами. Кожа нежная, словно алебастр, и белая, как у скульптуры, к которой он только что прикасался. Чуть вздернутый нос, губы – дерзкие, розовые и влажные.

На ней было платье из розового хлопка, отделанное изысканными белыми кружевами. Волосы мягко ниспадали на прекрасные плечи. Фигура ее, скрытая под платьем, тоже была прекрасна, и Сирил едва сдержал стон.

Дани озадаченно склонила голову. Мужчина ничего не говорил, а просто уставился на нее, словно в трансе.

– Месье? Вы месье Арпел? – с сомнением произнесла она.

– О да! – Сирил начал постепенно приходить в себя. Господи! Как она красива! Никогда он не терял дара речи при виде женщины, а видел он их тысячи, переспал, возможно, с сотнями, но прежде его жадные, страстные глаза не наслаждались подобной красотой.

Он быстро пересек комнату и приложил к губам кончики ее пальцев.

– Простите меня. Я просто испугался. Посмел дотронуться до Аллегории и почувствовал себя как шаловливый мальчишка, когда вы поймали меня. – Он робко улыбнулся, притворяясь взволнованным. – Вы ведь не станете доносить на меня, не так ли?

Дани засмеялась. Она сразу заметила, что Сирил Арпел выгодно отличался от тех чопорных типов, с которыми она дотоле встречалась в художественных кругах Парижа. В его глазах горел озорной блеск, а кроме того, она находила его весьма привлекательным.

– Нет. Я не стану доносить на вас. Признаюсь, я иногда поступаю так же.

– Очень мило с вашей стороны, что вы согласились предоставить мне частный показ вашей находки из Монако. Вы мне оказали большую честь.

Дани пожала плечами. Без сомнения, ей нравился ажиотаж, рожденный ее находкой, но все же она не могла разделить бурного энтузиазма остальных. Только себе она признавалась в том, что не так сильно интересовалась искусством. Танцы, а особенно балет, были ее настоящей любовью. Галерея, антикварный магазин лишь занимали свободные часы, служили забавой, не более.

Она пригласила его следовать за собой.

– Я счастлива оказать вам любезность. Китти говорила, что вы один из самых известных торговцев антиквариатом во всей Европе. Будет весьма интересно услышать ваше мнение и оценку того, что мы нашли в Монако.

«Один из самых известных торговцев». Ее слова задели его. Он должен сделать собственное открытие – и стать самым известным, решил Сирил.

Они зашли в библиотеку, обставленную во вкусе месье Колтрейна, как сразу понял Сирил, который встречался с ним на некоторых приемах. Конечно же, Колтрейн был светским человеком и вел себя соответственно своему важному, уважаемому положению, однако Сирил подозревал, что он бы гораздо лучше чувствовал себя на коне или за каким-нибудь сугубо мужским делом.

В дальнем конце комнаты, посреди бесконечных полок из красного дерева, доверху заставленных книгами, на мольбертах стояли картины.

Сирил начал свой осмотр неохотно. Неожиданно картины, какими бы ценными они ни были, потеряли для него смысл жизни, уступив его пленительной и желанной Даниэлле Колтрейн.

Она указала на мольберты:

– Вот они. Пожалуйста, смотрите.

Сирил подошел к мольбертам. Он совершенно точно знал, как необходимо правильно смотреть на картину, чтобы наиболее тщательно оценить ее.

Около десяти минут прошло в полной тишине. Наконец Сирил объявил, что ему особенно понравился Руссо, и объяснил почему:

– Он сумел показать природу как дикую, не подвластную ни чьей власти стихию, и это снискало ему почтение многих ведущих художников-романтиков и писателей Франции. Он не устраивал регулярных показов до 1831 года, – продолжил Сирил, – затем в середине сороковых годов обосновался в деревушке Барбизон, где работал со своими единомышленниками Жаном Франсуа Милле и Шарлем Франсуа Добиньи.

– Они стали известны как Барбизонская школа, – вставила Дани, – именно в этот период Руссо рисовал подобные спокойные пасторали.

Сирил был поражен и не скрывал этого. Дани улыбнулась:

– Нужно благодарить мою приемную мать за то немногое, что я знаю об искусстве. Боюсь, пока я не особенно сильна в этом предмете.

– О, вы можете быть сильны в любой области, моя дорогая, стоит вам лишь только пожелать.

Оставив его комплимент без внимания, она предложила ему что-нибудь выпить, надеясь, что он не торопится уходить.

Сирил готов был уже принять предложение, когда вдруг спохватился, что рассматривает только пять картин, а не шесть, которые, как он слышал, были обнаружены в Монако.

– А где еще одна картина? Вы продали ее?

Нет, я не собираюсь в ближайшее время продавать ни одну из них, – ответила Дани. – Просто не думала, что вам будет интересно увидеть ее. Она не представляет никакой ценности.

Он глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул. Господи, неужели эти дилетанты не понимают, что от них уходят как раз ценные картины только потому, что они не удосужились произвести внимательного осмотра, проконсультироваться со специалистами, которые наверняка распознали бы шедевр?

– Пожалуйста, могу я увидеть ее? Позвольте мне быть судьей, – чуть ли не взмолился он.

Дани пожала плечами. Пусть сам посмотрит, что картина не представляет никакой ценности. Она достала ее и протянула Сирилу:

– Смотрите сами, месье.

– О, прошу вас, зовите меня просто Сирил, – пробормотал он, бережно беря маленькое полотно в рамке и подходя поближе к окну, чтобы рассмотреть его в дневном свете.

Неожиданно дрожь возбуждения пронзила его. Руки затряслись.

Неужели та самая пропавшая картина «Александровский дворец»?

В безумном напряжении продолжал он рассматривать картину, на которой был изображен знаменитый Александровский дворец, находившийся в России, к югу от Санкт-Петербурга.

Он боялся надеяться на чудо.

Сирил Арпел знал, что даже если существует минимальная вероятность того, что это именно та картина, розыском которой занимаются самые близкие царю люди, в таком случае он сделал открытие и благодаря этой находке станет самым великим знатоком искусства во всем мире.

Немногие, лихорадочно размышлял он, знали о секрете картины, поскольку связанный с ней скандал тщательно скрывался. И уж никоим образом не могли слухи об этом дойти до Дани или Китти Колтрейн, так что они вряд ли понимали, какое сокровище попало к ним в руки. И все же, невольно заволновался он, Дани изъяла картину из коллекции.

Пытаясь совладать с собой, он чуть хрипло спросил:

– Вам знакомо это место? Она покачала головой:

– Нет. Похоже на какой-то дворец.

Он заглянул ей в глаза. В них не было ни малейшего намека на то, что она что-то скрывала. Она, вероятно, ничего не знала, кроме того, что эта картина совсем не такого качества, как остальные, и может только приуменьшить их красоту.

– Это в России. Около двадцати двух километров от Санкт-Петербурга. Я хорошо знаю это место, потому что жил и учился в этой стране.

– Расскажите мне о нем, – попросила Дани, заинтересовавшись.

– В 1792 году Екатерина Великая выписала итальянца по имени Кваренги для того, чтобы он построил дворец для ее внука, который позднее стал Александром I. Он был известен как дворец Александра, который позже назвали Александровским дворцом.

Он умолк, насмешливо взглянул на картину и критически сказал:

– Ей далеко до совершенства. Вообще-то это просто оскорбление элегантности Александровского дворца.

Дани кивнула, затем пробормотала: