Драконов больше нет. Дилогия (СИ) - Ветрова Ветка. Страница 17

— Увидимся среди скал. Я найду тебя, Верна.

Я ахнула и поняла, что свободна.

— Не ходи в горы! — вскрикнула испугано, но моё предупреждение запоздало, повиснув в пустоте.

Протёрла глаза, пытаясь разобраться, что это со мною такое было: если сон, то почему так пылает кожа, ещё помнящая недавние прикосновения. Дверь по-прежнему была заперта. Смарт спал мертвецким сном, тихо посвистывая носом. Окошко слишком маленькое, да к тому же закупорено наглухо. Но встреча в ночи была так похожа на реальность, что упорно не хотелось верить в её иллюзорность. Не знала, что заклинатели были способны создавать такие видения. А если не заклинатель, тогда кто передал мне это послание? Кто устроил для меня этот персональный мираж? Маги могли бы, но их нынче днём с огнём не сыскать. В разгадывании загадки, не имеющей ответа, я не видела никакого смысла. Устало откинувшись на подушку, снова закрыла глаза. До рассвета было ещё далеко, следовало попробовать уснуть. Если он всё же придёт, я должна быть сильной. А то ведь и хвалёное упрямство не помогает. Никогда не получалось разуму подчинить себе сердце. Ни разу не сумела разорвать плен его объятий. Убью! Устала от мучений. Только он, конечно, прав: одну жизнь я ему всё же должна. Сон всё не шёл, зато нахлынули воспоминания, впиваясь в душу острыми коготками тоски и надежды.

В восемнадцать лет я покинула свой родной дом навсегда. А если точнее сказать, я сбежала из него в попытке обмануть свою судьбу, оставляя за собой пылающий храм, множество душ, утративших свои тела, среди которых были и мои родители, и дышащих в спину стражей с приказом о моей поимке. Даже шкатулку с драгоценными дневниками бабки-принцессы пришлось оставить в тайнике, оборудованном кем-то из предков в подвале нашего особняка. Её удалось выкрасть значительно позже. К тому времени мысли о краже уже не заставляли меня смущённо краснеть. Исчезла я из пылающего храма вовремя. Промедление грозило мне участью гораздо худшей, чем смерть в пламени. Позволить себя спасти я не могла, ведь получила тогда свой единственный шанс, которого пришлось дожидаться почти два года. И, как ни странно предоставили его те, кто лишил меня свободы, превратившись в настоящих тюремщиков. Правда, за эту мою удачу родители заплатили своей жизнью. Высокая цена, но отказываться от подарка я не стала. По сути, горевать мне было не о ком. О том, что отец и мама мертвы, я узнала задолго до этого события, заглянув в их равнодушные, пустые глаза, и успела смириться с этим, похоронив надежду пробудить в них человечность.

Так как решение бежать было спонтанным, хотя нельзя сказать, что я не мечтала избежать ожидающей меня участи, к новой, полной опасностей жизни я оказалась не готовой. Очутившись на улице прямо в том, чём была в момент побега — вычурном, выходном платье со следами копоти, опалёнными волосами и ресницами, с ожогами на лице и руках, я понятия не имела, что мне делать. Никаких планов у меня заготовлено не было, если не считать фантазий о чудесном спасении. Будущее, распланированное по минутам, в один миг превратилось в призрачные развалины, в которых так легко было потерять не только верное направление, а и саму жизнь. Мчась от пылающего магическим огнём храма, словно подстреленная лань, каждую минуту ожидая ощутить тяжёлую руку стражей на своём обнажённом плече, я думала лишь о свободе. Заглянуть в отчий дом даже мысли не возникло, хотя о дневниках не забывала ни на минуту. Но я знала, что вернусь. Не теперь, но когда-нибудь я обязательно верну себе своё наследство — дом моих предков, память о них, объявив в полный голос о своём истинном происхождении, которого не собиралась стыдиться.

— Когда-нибудь я вернусь, — словно в горячке бормотала я свою хрупкую клятву, пробираясь неприметными улицами к единственному месту, о котором только и могла помнить в момент опасности — лачуга Синильи «за чертой».

Впрочем, о возвращении думать было ещё рано. Прежде следовало, как минимум, выжить. Мои знания о настоящей жизни, определялись, как весьма поверхностные. Привыкшая к достатку, я не понимала ещё насколько трудно жить без привычных, похожих на тени слуг, наперегонки спешащих удовлетворить любой каприз юной хозяйки. Конечно, я зря надеялась укрыться от преследователей в таком очевидном месте. Конрад легко мог вычислить моё убежище. Этот бездушный урод был на редкость умён. Впрочем, руководить Советом мудрецов, удерживать весь мир у себя в кулаке, он вряд ли смог бы, не будучи гением. Да и обыкновенные, так называемые, плановые облавы «за чертой» проводились регулярно, с целью обезопасить город от проникновения в него нежелательных личностей, обычно с удовольствием плюющих на устроенный правящей верхушкой закон. Второй немаловажной причиной для отлавливания обиженных судьбой людей была необходимость снабжения господ учёных свежим материалом для их бесчеловечных опытов и экспериментов. Официально считалось, что бродяги и прочие неимущие, неспособные за себя постоять, а также криминальные личности не жильцы на этом свете. А так как всё равно их ждут болезни, голод или палач, то они хотя бы умереть могут достойно во благо науки, с пользой для общества. В общем, если рассуждать здраво, наслаждаться свободой мне светило недолго. Только рассуждать в тот момент я точно уже не могла. Сил хватило лишь на то, чтобы добраться до домика няньки и влезть в окошко, дверь-то была заколочена. Нужно сказать, что пустующее жильё «за чертой» — большая редкость. Бездомных в столице, как и в прочих городах, хватало. Но мне повезло. Полуразрушенная постройка странным образом не привлекла никого из жаждущих обрести хоть какую-то крышу над головой. Мне даже показалось, что домик оставлен специально для такого вот случая, и он ждал именно меня. Конечно, это ощущение было лишь последствием пережитого стресса. В тот момент моё сознание держалось буквально на волоске. Как только я рухнула на запылённый пол лачуги, этот волосок тут же оборвался. С этого момента я помню всё урывками. Меня свалила горячка. Видимо, неподготовленный организм не выдержал подобных нагрузок, к тому же, ожоги оказались серьёзнее, чем показалось вначале.

Между жизнью и смертью я трепыхалась около двух недель. Всё это время меня не оставляли тени. Призраки умерших и живых стояли у изголовья, то взывая ко мне, то проклиная за что-то. Всё перепуталось, как обычно бывает в кошмарах. Обгорелые тени родителей требовали моего подчинения, Синилья упрямо твердила о дороге, светловолосый убийца с кошачьими глазами протягивал руки, словно пытаясь схватить и унести в иной мир. И над всем этим безумием витал зловещий смех Конрада, что было странно, так как мне всегда казалось — смеяться он не умел. Иногда реальность возвращалась ко мне. Тогда я видела старика со свечой в руках, пила горькое питьё и ощущала в себе подаренное предками упрямство, которое помогало бороться с болью и слабостью. Жизнь моя тогда не оборвалась, видимо, её чаша ещё не была выпита до дна. Меня спас старый знахарь. Когда окончательно очнулась и поняла, что произошло, даже подумала:

— Может быть, он поджидал меня здесь, зная о том, что я всё-таки приду однажды?

Мой лекарь был слишком молчалив. Я даже не запомнила его имени. Впрочем, всегда звала его просто Старик. Он и выглядел древним, словно почерневшее, скрюченное дерево. Только глаза ещё жили на этом сморщенном от старости лице. Хотя и они потеряли свой цвет, словно поседели, как и его длинные редкие волосы, заплетённые в тонкую косицу. Ходил он, опираясь на палку, с трудом перетаскивая своё дряблое тело с места на место, и вечно зябко кутался в старый вишнёвый халат, расшитый выцветшими звёздами. На все мои вопросы Старик отвечал задумчивым взглядом. И лишь однажды сказал: