На чаше весов (СИ) - Кочетова Наталья. Страница 19

Я скучаю. Я едва не вою. Я чуть ли не лезу на стену от тоски.

Я не звоню и не тревожу его, просто жду. Послушно жду.

Но через три недели все же не выдерживаю. Иду к зданию ОВД и сижу на скамейке, ожидая. Я хочу увидеть его хоть одним глазком. Мне не хватает его, он нужен мне как воздух. Я сижу больше двух часов, пока наконец не вижу его. Он выходит из здания и не спеша идет к своей машине. Я подкрадываюсь сзади и бросаюсь к нему на шею. Я улыбаюсь, довольная собой и своим сюрпризом, но Вадим поворачивается и недовольно смотрит на меня. Говорит, что торопится, что ему некогда, и мне не стоит приходить сюда и поджидать его. Он говорит, что я не должна звонить ему на работу и отвлекать.

Вадим сухо прощается со мной, и сев в машину, уезжает. Я стою, словно облитая грязью с ног до головы и чуть не плачу. Хотя нет. Я плачу. Плачу всю дорогу домой. А дома уже рыдаю в голос.

Я не понимаю, что произошло. Что я сделала не так в тот последний вечер. Я вела себя глупо? Слишком развязно? Чем я оттолкнула его? Что я сделала? Что?

Почему он так изменился? Почему он больше не хочет видеть меня? В чем я виновата?

В глубине души я уже знаю все ответы на свои вопросы. Я догадываюсь обо всем уже очень давно. Но признавать очевидное отказываюсь. Мой Вадим не такой. Мой Вадим идеальный. Мой Вадим — моя любовь. Он добрый, понимающий и справедливый. Он не способен использовать кого-то ради своей выгоды. Он был со мной, потому что что-то чувствовал ко мне. Да, я никогда не могла прочитать эти чувства, но это только потому что он очень закрытый и малоэмоциональный. Только и всего. Только поэтому.

Я плачу, и убеждаю себя еще неделю. Неделя страданий, недоумения, обиды и тоски. Неделя боли, и я уже не знаю во что я верю. Я не верю уже ни во что. Я впадаю в уныние и перестаю бороться со своими собственными мыслями. Мне уже почти безразлично, где правда. Я не вижу Вадима, я погибаю без него, а причины не имеют значения.

Кажется, я уже теряю смысл существования, но через несколько дней, одним весенним вечером Вадим появляется на пороге моей квартиры.

Я не бросаюсь к нему в объятия, не плачу, не целую, не визжу от радости. Я просто стою и смотрю на родное любимое лицо. На любимый черный свитер, обтягивающий мои любимые сильные плечи. На губы, которые так любила целовать. Я слышу, как эти губы снова просят о помощи. Он говорит, что на этот раз мы хорошо заработаем. Мы соберем денег и уедем из этой дыры. Вместе. У нас будет другая жизнь.

Он говорит: «Мне нужна твоя помощь, Агата» и мне кажется, что он всаживает кинжал в мое тело. Много-много раз. Хладнокровно. Равнодушно. Твердой рукой наносит много-много ударов. Эти удары больнее, чем все, что я испытывала до этого. Но я не плачу, не падаю замертво, не умираю.

Я беру его за руку и веду в свою комнату. Я говорю, что помогу ему, но у меня есть условие. Он знает, чего я хочу. Если это и должно произойти, то только с ним. Я люблю его. Я все еще люблю его и буду любить всегда. Я никогда и никого больше не смогу так полюбить. Ни смотря ни на что.

Этой ночью он остается со мной. Он больше не останавливает меня, не говорит, что слишком рано. Он целует меня нежно, умело, его руки раздевают меня, изучают мое тело. Мои руки делают то же самое с ним. Без стыда и стеснения. Я отключаю все. Все свои сомнения. Всю свою боль. Я отдаю себя всю без остатка.

Все происходит именно так, как я себе и представляла. Это подобно волшебству — быть одним целым с человеком, которого ты так отчаянно любишь. Это невероятно.

Я запрещаю себе думать о том, как это могло бы быть, будь в моей груди не разбитые осколки и живое сердце. Я запрещаю себе. Я наслаждаюсь тем, что имею, ведь очень скоро я не буду иметь даже этого.

Я жду, пока Вадим засыпает и тихо выскальзываю из постели. Собираю в рюкзак пару комплектов белья, свитер и джинсы. Достаю из-под комода деньги, что дал мне Вадим, сгребаю со стола все свои лекарства и запихиваю все это в рюкзак. Я пишу маме короткую записку о том, что уезжаю к крестной. Очень надолго. Так надо. Я пишу о том, что я очень ее люблю. Я прошу ее беречь себя и уйти со второй работы, ведь больше ей не придется вкалывать ради меня. Я освобождаю ее от этого.

Я не вру маме, я действительно намерена уехать к крестной. Но жить у нее я не собираюсь. Я хочу лишь попросить о помощи ее мужа, который обладает нужными связями. Мне нужны новые документы, ведь с судимостью меня никто не возьмет на нормальную работу. Я очень надеюсь, что у него окажутся знакомые, которые смогут сделать все как надо. Но даже если и нет, даже если мне придется работать уборщицей или кем-то типа того, я лучше буду делать это на другом конце света. Не здесь. Сюда я точно не вернусь.

Вкладываю письмо в конверт и оставляю в шкафчике на кухне, так, чтобы найти его могла лишь мама. Возвращаюсь в спальню, беру рюкзак и уже на пороге разрешаю себе бросить последний взгляд на Вадима.

Он крепко спит, лежа на животе. Его левая рука покоится на той стороне кровати, где совсем недавно лежала я. Он обнимал меня этой рукой так, будто хотел, чтобы я была ближе к нему. Он так обнимал меня, будто действительно хотел, чтобы я была рядом.

Сглатываю болезненный ком и вытираю струящиеся по щекам слезы.

Со временем я все пойму. Я признаюсь себе в том, что он просто использовал меня, умело играя на моих чувствах. Жестоко. Бездушно.

Со временем я научусь его ненавидеть.

Но сейчас я все еще люблю его. Люблю так сильно, что готова закрыть глаза на все: на боль, на обиду, на свой собственный приближающийся конец. Сейчас я хочу остаться, забраться обратно в постель, в его объятья. Позволить ему и дальше манипулировать мной, позволить себе и дальше глупо обманываться. Прожить оставшийся кусочек жизни рядом с любимым.

Меня останавливает лишь понимание, что врать себе и дальше я больше не смогу. Этот маленький кусочек жизни я не смогу прожить счастливо. Эта любовь слишком дорого мне обходиться. Она — как гнойная кровоточащая рана: если ее не прижечь сейчас, резко и больно, совсем скоро меня будет ожидать смерть в муках и сожалениях.

Я закрываю глаза. Зажмуриваюсь крепко-крепко. Боль в моей груди достигает таких объемов, что кажется, могла бы затопить весь город.

Прижимаю руку к груди, туда, где неровно стучит сердце, и, больше не глядя на Вадима, резко разворачиваюсь и ухожу из своего дома.

Я уезжаю. Я сбегаю.

Не знаю точно, от кого я бегу. От Вадима ли, или от себя. Но я совершенно точно уверенна что бегу я от смерти к жизни.

Глава 16

По дороге в исследовательский институт, где раньше работал Матвеев, я пытаюсь завязать диалог и выяснить планы Вадима, но тот выглядит недовольным и отвечает неохотно, будто меня это не касается.

Я не спрашиваю, что вызвало его недовольство, и не строю домыслов в своей голове. Только скрещиваю руки на груди и отворачиваюсь. Мне начинает надоедать его вечное раздражение в мою сторону. Будто это я без приглашения ворвалась в его жизнь и теперь всячески мешаю ему, путаюсь под ногами и приношу одни неприятности. Снова начинаю жалеть о том, что вызвалась помогать, и снова злюсь на себя за проклятый интерес, подталкивающий меня к поиску ответов на загадку о Калидусе.

Подъехав к красивому высокому зданию, сплошь из стекла и хрома, поднимаемся на десятый этаж и попадаем в НИИ Бактериологии.

В коридоре нас уже ждет молодой кудрявый парень в очках — помощник Матвеева. Он суетливо бегает глазами от меня к Вадиму и заметно нервничает при разговоре. Я отчетливо чувствую его волнение, но мне сложно сказать, волнуется он от того, что ему есть, что скрывать, или это простое волнение от общения с представителями власти.

За двадцать минут разговора, мы не выясняем ничего нового. Я не чувствую в парне ничего такого, что могло бы вызвать подозрения. Его эмоциональный фон остается нервно напряженным, пока у Вадима вдруг не звонит телефон и он, извинившись, не отходит в сторону. Только тогда парень заметно расслабляется. Он садится на скамью, поправляет очки и прячет руки в карманы халата. Я сажусь рядом. До этого момента я просто молча стояла и слушала, но сейчас, решаю проявить инициативу.