Мерзавец и Маргарита (СИ) - Гауф Юлия. Страница 26
- Шшшш, девочка моя, прости… прости… больше никогда, слышишь? Никогда больше!
Сильные, родные руки гладят, теснее вжимают в свое тело, и я окончательно понимаю – да, нужна ему. Пусть, использовал меня так гнусно, пусть!
Но Макс, пожалуй, единственный человек, которому я по-настоящему дорога!
У подруг свои жизни: Крис вся в работе, у Марины дети, а у меня вот Макс.
А у него я.
И на короткий миг забывается все, что он сделал. А затем я вспоминаю. Все, и сразу. Плевать на мою женскую гордость, которой итак не было, и на то, что воспользовался мной, но убийства…
Руки, которые меня обнимают, и силой которых я наслаждаюсь, в крови.
И она пачкает меня. Оставляет на одежде пятна, клеймит кожу так, что не отмыться. Максу – от убийств, а мне от тех четырнадцати, которые на моей совести.
- Я…
… ненавижу тебя, отпусти!
- Я скучала, - договариваю совсем не то, что хотела сказать. А то, что у меня на душе.
Я чертовски скучала! И не прогнала бы Макса, если бы он вломился в мою комнату-темницу, снова решив все за меня.
За нас обоих.
- Больше не оставлю, - он подхватывает меня на руки, и несет в другую сторону от моей комнаты. Не оборачиваясь, торопливо бормочет, обращаясь к доктору: - Спасибо, до завтра. Правда, спасибо.
- Куда мы…
- Ко мне. Мы ко мне, Марго.
Макс и правда вносит меня в свою комнату в унылой серо-белой расцветке. Странно, но я думаю не о том, зачем Макс притащил меня сюда, а о том, как бы оживил кровать синий плед. И одну стену бы выкрасить в бледно-желтый. Да и шторы слишком короткие…
Глупости какие. Нашлась тут хозяйка!
- Макс, я не могу, - обращаюсь к нему, когда оказываюсь на кровати, на которую Макс меня усаживает. – Не могу.
- Что не можешь, маленькая?
Он садится на пол, обхватывает мои ноги, и кладет подбородок на худые колени.
- Секс. Я не могу. Прости.
- Я не за этим тебя принес, - спокойно отвечает мужчина. – Всегда говори, если тебе что-то не нравится, или если ты чего-то не хочешь. И не извиняйся. Никогда передо мной не извиняйся.
Ох, Макс, ты тоже ненормальный, раз выбрал меня.
От таких как я нужно держаться подальше.
И от таких, как ты, тоже.
Некоторые люди встречаются, чтобы быть счастливыми вместе, а мы, наверное, чтобы быть несчастливыми в компании друг друга: убийца и сумасшедшая, монстр и чокнутая.
Чудесная пара.
Одна закончит в психушке, второй – в камере.
- Марго, ты когда-нибудь простишь меня? – Макс не заискивает, но я понимаю: он искренне хочет, чтобы я простила.
Только разве прощение нужно у меня просить? Меня он предал, но не убил.
Спас.
А у тех, кто по его вине умер, он прощения попросить не сможет.
- Марго?
- Я простила, Макс, - устало выдыхаю я, чувствуя, что силы оставляют меня. – Простила.
- Но…?
Но я хочу, чтобы ты был другим. Чтобы на твоих руках мне не мерещился багровый глянец крови, чтобы я не видела в твоих глазах отблески пороха и металла, чтобы ты бросил все к моим ногам.
Я не хочу быть сумасшедшей и покинутой миссис Рочестер.
Хочу быть любимой и лелеемой Джейн Эйр.
Только имею ли я право просить Макса оставить этот ужас? Я не Марина, а Макс – не Андрей. И связывает нас не долгая история любви и общий ребенок. Нас несчастье связывает.
- Марго, - Макс проводит ладонью по моей щиколотке, оглаживая ребристые косточки, которые обтягивает тонкая кожа, - скажи мне: что ты хочешь? Не молчи!
- Я хочу, чтобы мы с тобой уехали. Если ты любишь меня, Макс, если ты по-настоящему меня любишь, я хочу, чтобы ты оставил всю грязь здесь, в Москве, - бросаюсь в омут с головой, подозревая, что желание мое он не исполнит. – Хочу начать новую жизнь.
ГЛАВА 40
Мы уедем.
Макс обещал, что так и будет – он все уладит, и мы вдвоем сядем на самолет, который приземлится на другом конце земного шара. Может, там я почувствую себя свободной от этих оков?
- В вас много обиды, Маргарита, - снова беседую я с психологом. – Не только на саму жизнь, но и на людей. На родителей, на Максима, на вашего бывшего. А еще на кого?
На коллег, не заметивших моей пропажи, и даже не побеспокоившихся, не умерла ли я. Нет меня, и хорошо – никто и не заметил, думаю.
На подруг.
Да, теперь я могу в этом признаться, хоть и гнала от себя эти мысли.
На Кристину, занятую тем, что любовников меняет, а потом сама же страдает от мужского эгоизма. Выбирает ведь не тех: проходимцев, или женатых проходимцев.
На Марину тоже. Да, у подруги много проблем, и семья, но я ведь была рядом всегда, когда нужна была поддержка.
А когда они все нужны мне – я остаюсь в одиночестве.
- И что, вы предлагаете мне простить всех?
- Простить всех невозможно, - качает головой Всеволод Игоревич. – Вы ведь живой человек. Злитесь, не подавляйте в себе эту эмоцию, как и все остальные. Обижайтесь, разбирайтесь в себе, но будьте честны. Может, со временем вы и сможете простить.
Смогу.
Всех, кроме родителей. Нет, даже не так: отец мой – моральный урод, но вот мама… как она могла и сама страдать, и меня на это обрекать?
Что она за мать такая?
- Что мне делать с родителями? Подскажите, пожалуйста, - прошу я, отчаявшись найти ответ.
Если Всеволод Игоревич скажет найти с ними общий язык – я постараюсь.
Если нет – продолжу делать вид, что их не существует.
- Я не знаю, Маргарита. Я не знаю, - качает он головой. – Вы сами проживали свою жизнь, и ответ вы должны дать себе сами. Но вот, что я могу сказать: все проблемы родом из детства. Подумайте.
И я думаю: день, два, три.
Утром, пытаясь медитировать. Днем, пока Макс занят, и вечером – перед сном.
Макс пока терпит наш стариковский образ жизни. Не жалуется, хотя натура у него деятельная, и не чета моей. Ходит со мной под ручку по скверу, собирает паззлы, и читает вслух Чехова.
Я и знаю этого человека, с которым каждую ночь делю кровать, и не знаю. Но роднее для меня нет.
- Поговори со мной, - просит он, плотнее затянув на моей шее шарф. – От тебя снова одни глаза остались. Дело во мне? Марго, ты ведь веришь мне?
Верю. Если я верю – то до конца, до самого края, и дальше.
- Нет, Макс, не в тебе дело. Оно всегда во мне, - с извиняющейся улыбкой отвечаю ему. – Я стала такой, какая есть, по большей части из-за родителей. Док прямо не сказал, но я поняла, что он имеет в виду: мне нужно встретиться с ними.
Именно это я видела во множестве фильмов: встреться со своим страхом лицом к лицу, победи его, забери силу себе и живи дальше, свободная от прошлого. Очень красиво наблюдать со стороны.
- Я съезжу с тобой.
- Я не хочу ехать. И не смогу, - качаю головой. – Ты ведь помнишь, что я слабый человек? Кажется, увижу отца или мать – и это меня добьет, - улыбаюсь с толикой грусти и сожаления своим мыслям, и трансформирую их в слова: - Если бы у меня была хоть капля надежды на то, что они что-то поняли… даже не на то, что сами стали по-другому жить, а что поняли, как плохо со мной обращались – я бы поехала. Но некоторые люди не меняются.
Я слишком хорошо их знаю.
Отец вычеркнул меня из жизни, и мать послушно, как и всегда, к нему присоединилась. Меня и на порог не пустят. Встреть меня мама на улице – глаза опустит, и пройдет мимо, словно я незнакомка.
- Как ты скажешь – так и будет, - со вселяющей надежду уверенностью говорит Макс.
А я остановиться не могу, выплескивая на него свой поток сознания:
- Я похожа на маму, знаешь? Она вот тоже, - хмыкаю, и веселясь, и грустя одновременно, - слабая и забитая. И сломанная. Я и жалела ее с самого раннего детства, что побои терпит, и бесконечные унижения, и презирала, если быть честной. Думала, что повзрослею, и стану сильной, и никогда не стану на нее похожей – пример ведь перед глазами. А жизнь вот как повернула.
- То, чего мы боимся – то и случается, милая, - вздыхает Макс, и дальше мы идем в молчании.