Кровь брата твоего - Хэй Малколм. Страница 15

«Канонизация такой толпы невозможна и встретила бы сопротивление современного общественного мнения, главным образом потому, что, отправляясь в Святую землю, они дали выход своему инстинкту демократического насилия, убивая разного рода процентщиков. Этот образ действия наполняет современное общество гневом, смешанным с тревогой. Мой извращенный инстинкт заставляет меня оплакивать скорее смерть множества погибших крестьян, чем нескольких убитых ростовщиков». Лишь немногие критики нашли изъяны в этом «полуисторическом и впечатляющем» произведении. Жорж Гойо принял его совершенно всерьёз и рекомендовал французским читателям те страницы «Нового Иерусалима» Г. К. Честертона, которые посвящены крестоносцам и в которых «чувствуется привкус парадоксальности и проницательная историческая интуиция» (76, 210). Хотя Честертон считал, что погибшие в бою крестоносцы заслуживают большего сочувствия, чем хладнокровно убитые безоружные люди, его любовь к парадоксам вряд ли завела бы его столь далеко, чтобы оплакивать смерть павших в бою немецких солдат более горько, чем смерть евреев, отправленных ими в газовые камеры.

Немецкие крестоносцы убили старого рабби Шимона потому, что он был евреем; обвинения в ростовщичестве, как указал Св. Бернар, были просто оправданием грабежа и насилия. Евреи были не единственными жертвами этих бандитов. Английские крестоносцы, которые были ничем не лучше и не хуже других, перед тем, как отправиться в путь, также «закаляли» свои мечи в крови безоружных евреев; а когда в 1190 году они добрались до Лиссабона (Третий крестовый поход), жителям города «пришлось взяться за оружие, чтобы защитить своих жен и имущество» (105, 2, 250).

Неважно, был ли цистерцианский монах Ральф невежественен и было ли ему дозволено проповедовать, — его проповедь не могла бы возбудить фанатизма немецкой толпы, если бы души этих людей не были уже заражены ненавистью. Ральф не смог бы натравить толпу на евреев, если бы почва не была хорошо подготовлена негативным отношением к евреям церкви и антисемитским воспитанием в школах и монастырях.

Евреи привлекали внимание Св. Бернара потому, что он питал надежду обратить часть из них в христианство. Скорее по этой причине, нежели из гуманности, он вмешался, чтобы защитить их от слишком жестоких преследований. Известная степень «унижения врагов Христовых» была религиозной необходимостью. Еврей, живущий в роскоши или хотя бы в достатке, воспринимался обществом как оскорбительное явление. Евреи должны были влачить жалкое существование, чтобы вид их бедствий свидетельствовал о правоте христианства. «Мы читаем, — писал через 50 лет Петр из Блуа, — о Страстях Христовых не только на страницах их книг, но и на их лицах». То была доктрина, которой Св. Бернар обучал в Клерво. Он произносил проповеди, внедрявшие в души монахов убеждение, что евреи — не люди. Сохранилось несколько проповедей такого рода, и они почти столь же яростны, как проповеди Иоанна Златоуста: «О грубый, тупой коровий ум, не видящий Бога даже в делах рук Его! Возможно, евреи скажут, что я глубоко несправедлив, называя их ум коровьим. Но пусть они прочтут то, что говорит Исайя, тогда они увидят, что ум их еще меньше коровьего. Ибо Исайя говорит: „Вол знает владетеля своего, и осел — ясли господина своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет“ (Ис., 1:3). Вы видите, евреи, что я более сдержан, чем ваш собственный пророк: я сравнил вас с безмозглыми животными, а он поставил вас еще ниже…» (117, Проповедь 60).

Как и все его современники. Св. Бернар был убежден, что евреи отказывались принять христианство не вследствие каких-либо изъянов в христианской догматике или образе жизни, а потому, что Бог ослепил их. Дискуссия о личной ответственности «слепца» началась еще во времена Св. Августина *24 и позволила выявить целый ряд тонких диалектических различий. Нет сомнения, однако, что нелепо говорить об ответственности целой общины, насчитывавшей несколько миллионов человек, и всех их бесчисленных потомков за действие, в котором были виновны — вследствие своей слепоты или по какой-то другой причине — в лучшем случае несколько сотен человек. Обвинять весь еврейский народ, как обвинял его Св. Бернар, в «животной глупости» и «слепоте столь же великой, сколь и плачевной», означало сводить христианскую диалектику на примитивный уровень.

«Животная» природа евреев была излюбленной темой благочестивых писателей средневековья. Петр из Блуа, автор трактата «Против вероломных евреев», использовал прилагательное «животный» в его наиболее оскорбительном смысле и, уснащая сочинение цитатами из ранних отцов церкви, писал о евреях как тупых животных, не способных рассуждать разумно. Он порицал христиан, вступающих в споры с евреями, этим «жестоковыйным и подлинно животным» народом. Петр много лет прожил в Англии, где занимал должность архидьякона в Бате. Затем его обвинили в совершении «позорного преступления» и перевели в Лондон, где он получал столь мизерное жалование, что его не хватало на жизнь. Петр писал к папе с просьбой об увеличении жалования, и, возможно, именно финансовые трудности заострили его перо против евреев. Может быть, одно из этих «вероломных животных» отказалось ссудить его деньгами.

В другой проповеди Св. Бернар объяснял монахам, а заодно и всему миру, внимавшему его словам еще многие столетия, что евреи — ничтожный и бесплодный народ, который заслуживает такого же проклятия, каким Христос проклял бесплодную смоковницу: «О, злое семя! Как производишь ты столь грубые и жесткие плоды? И впрямь, что не грубо и не жестко в этом народе — посмотрим ли мы на их занятия или же на их склонности, на их разум или даже на обряды, которыми они почитают Бога. Ибо занятие их — войны, и все желания их — богатство; единственная пища для их самодовольного ума — буква закона, а их богопочитание — бесконечное количество зверским способом забитого скота» (117, Проповедь 60).

Среди монахов, внимавших этой и подобным проповедям, был реалист Ральф, впитавший всю эту риторику и сделавший из нее практический вывод, что убивать этих людей — богоугодное дело. Ибо Св. Бернар сказал, что они — убийцы: «Народ, чьим отцом был не Бог, а дьявол; человекоубийцы, как и он, от начала бывший человекоубийцей» (117, Проповедь 29). Согласно Евангелию от Иоанна (8:44), так говорил Иисус евреям, собравшимся в Иерусалимском храме. Следуя обычному приему христианских комментаторов, Св. Бернар распространил эти слова на весь еврейский народ не только того времени, но и всех грядущих времен. В 1941 году Юлиус Штрайхер *25 воспользовался тем же диалектическим приемом, призывая «уничтожать тот народ, чьим отцом является дьявол».

Пока в Клерво Св. Бернар объяснял монахам, что евреи хуже животных, его друг Благочестивый Петр с еще большим жаром проповедовал ту же идею монахам в Клюни. Клюнийский аббат пользовался репутацией одного из добрейших людей в мире, человека редкой кротости, истинного христианского милосердия. «Миролюбец, — писал аббат Вакандар, — один из наиболее миролюбивых людей своего времени. Человек безграничного милосердия» (183, 1, 100). Хотя доброта мешала ему одобрять убийство, его протест против учиненной крестоносцами резни евреев не был слишком горячим. Его «безграничное милосердие» не распространялось за ту границу, за которой находился еврейский народ. «Я не требую от вас убийства этих проклятых созданий… Бог не желает уничтожить их… Их следует подвергать ужасным мучениям и сохранять для еще большего позора, для жизни еще более горькой, чем смерть» (186, 89).

Евреи не могли рассчитывать на милосердие тех, кто внимал этим проповедям или читал трактаты аббата из Клюни: «К вам, к вам, евреи, обращаюсь я, к вам, которые до нынешнего дня не признали Сына Божьего. Сколь долго еще вы, злосчастные негодяи, будете отрицать истину? И впрямь, я сомневаюсь, подлинно ли евреи — люди». На самом же деле аббат не сомневался на этот счет, ибо он продолжал: «Я выволакиваю чудовищного зверя из его логова и вывожу его на осмеяние на арену мирового амфитеатра, дабы все могли видеть его. Я вывожу тебя, еврей, тебя, грубое животное, на всеобщее лицезрение» (117, «Трактат против евреев»).