Элегия погибшей звезды - Хэйдон Элизабет. Страница 53

Порывы ледяного ветра доносили до него обрывки веселой музыки. Горькие мысли Куэйла о потерянной выгоде улетели вместе с ветром, и настроение у него заметно улучшилось от предвкушения праздника. Он еще не ощущал запахов, которые поднимались над котелками, но знал, что если поторопится, то успеет попробовать похлебку у каждого из соревнующихся. И, как и положено в ночь зимнего солнцестояния, будет хлеб, эль, и пение, и другие радости плоти в теплых борделях или в продуваемых всеми ветрами конюшнях. Повеселевший Куэйл зажег свой фонарь, повернулся спиной к причалу и зашагал прочь от залива, темного, как смола в зимней ночи.

«Дюны сегодня кажутся более высокими», — подумал он. Крошечные мерцающие огоньки свечей исчезли, когда он спустился в болотистую низину. Куэйл пониже надвинул шляпу, защищая глаза от ветра, и ладонью прикрыл фонарь, чтобы особенно сильным порывом не задуло огонь.

Темная, промерзшая земля вдруг заколебалась, а потом вздыбилась перед ним, закрывая небо.

Изумленный Куэйл замер. В легких возникло отвратительное ощущение, словно вернулась простуда, которую он подхватил два дня назад. Дрожащей рукой он поднял фонарь повыше.

Дюны перед ним вновь переместились, словно их всколыхнуло землетрясением. В тусклом свете фонаря прямо перед ним выросла гигантская статуя, в полтора раза выше Куэйла, — грубо вылепленный мужчина в доспехах, с которого волнами сыпался песок. Слепые глаза уставились на рыбака.

— Боже милосердный, — прошептал Куэйл. — Что это?

Статуя не шевелилась.

Куэйл с трудом сглотнул, в горле у него пересохло. Он попытался понять, как статуя могла оказаться на берегу и почему это произошло совершенно беззвучно, но разум, затуманенный испугом, болезнью и предвкушением веселья, перестал ему подчиняться. Пристань Джереми была небольшой рыбацкой деревушкой, где люди жили из поколения в поколение, продавая свой улов в ближайших городках и завися друг от друга. Всякое событие, даже самое незначительное, тут же передавалось от одной семьи к другой. Как он мог пропустить такую новость? Куэйл покачал головой и сделал шаг, чтобы обойти статую.

Голова статуи повернулась одновременно с ним.

Куэйл вскрикнул, фонарь в его руках задрожал.

Он поднял руку с фонарем повыше. Неподвижное лицо статуи было исполнено злобы, словно скульптор хотел показать, что ее переполняет гнев. Напряжение и ненависть, исходящие от каменного гиганта, были почти осязаемыми. Подавшись вперед, Куэйл заглянул статуе в глаза.

И тут же в ужасе отшатнулся: из-под молочной пленки на него смотрела не знающая предела ненависть.

Фонарь выпал из его руки, ударился о песок и погас. Мрак поглотил Куэйла.

Но он мог бы поклясться, что гигантская фигура, стоящая перед ним, дышит.

И движется.

Ничего не видя вокруг, Куэйл метнулся влево и изо всех сил помчался к деревне. Он сумел сделать полдюжины шагов, прежде чем могучая сила оторвала его от скользкой земли и подняла в воздух.

Вдруг послышался отвратительный треск, и Куэйл сообразил, что это ломаются его кости, стиснутые огромными каменными руками. Он попытался закричать, но воздух не попадал в легкие. Охваченный ужасом, он лишь открывал и закрывал рот, чувствуя, как ожившая статуя все выше поднимает его вверх, пока он не оказался совсем рядом со страшными мутными глазами, глядящими на него из мрака.

Разум Куэйла, никогда не отличавшийся остротой, окончательно его покинул. Происходящее с ним было настолько невероятным, что он уже ничего не понимал и в результате решил, что это следствие лихорадки, развившейся после простуды.

«Я все еще в постели, и у меня кошмар», — подумал он, а затем безжалостные пальцы великана проникли ему в живот, разрывая внутренности. Мучительная боль обрушилась на Куэйла, ему не хватало воздуха, и он начал отчаянно дрожать — ни на что другое его тело уже не было способно.

Статуя покопалась в его внутренностях, потом вытащила окровавленные пальцы и засунула их в куртку. Каменный воин достал диковинный диск, который Куэйл носил под рубашкой, бросил несчастного на землю и подставил диск свету луны. В мертвенном сиянии ночного светила на нем начала переливаться радуга.

Смерть уже готова была принять Куэйла, но он еще успел бросить взгляд на огромное существо, стоявшее над ним. На грубом лице каменного изваяния, державшего в своих руках тонкий диск, появилось какое-то странное радостное выражение, а потом оно повернулось и опустило свою ногу на лицо Куэйла, расколов его череп, как мягкий панцирь краба.

То, что осталось от тела Куэйла, нашли на следующий день — сначала чайки, а потом Брукинс, оросивший песок всеми жидкостями, содержащимися в его теле.

Впервые за всю свою недолгую жизнь Фарон испытал радость.

Он перестал быть бесформенным и бесполым существом, заключенным внутри статуи, и ощутил, как части его доселе расколотой личности начинают собираться вместе: теперь он стал мужчиной, великаном, созданным из живого камня и огня. Сыном демона, благословенным и проклятым воспоминаниями о древних сражениях и победах, смысл которых оставался ему недоступен.

Зеленый диск гудел в его руке, свет луны заливал его, подобно морской воде, текущей с края мира. Он с благоговением прижал свое сокровище к лицу, вновь ощущая вибрации, которые так долго находили отклик в глубинах его естества. Он скорбел, когда их лишился, стал еще более убогим и немощным; теперь сила духа возвращалась к нему, кипела и искрилась в нем. Он положил диск рядом с тремя другими, вместе образовавшими разноцветный веер на каменной ладони. Испускаемое ими тепло питало его тело, наполняя блаженством.

Но недоставало еще чего-то.

На какую-то долю секунды он отвлекся от своих новых ощущений и внезапно услышал далекий шум моря. Эти звуки наполняли Фарона страхом с того самого момента, когда отец вынес его из уютного мрака подземелья, в котором он жил, и поместил на корабль, чтобы приплыть сюда. Его отец преследовал женщину, чью прядь волос он сохранил и носил с собой вместе с покрывшейся плесенью лентой. Фарон искал ее при помощи дисков и нашел. И они прибыли в эту новую, пугающую землю, где его отец встретил свою смерть, а их корабль утонул в океане.

Он вновь видел океан и все так же страшился его могущества. Фарон медленно подошел к берегу, слушая, как волны с шипением набегают на песок. Он стоял, не в силах отвести глаз от бескрайнего простора, пока волны не начали лизать его голые каменные ступни, а потом на него нахлынула тошнота, ему стало страшно, и Фарон отступил назад, на сухую землю, и вновь ощутил тепло земли.

Вместе с возвращенным сокровищем он зашагал прочь от шумящего моря, оставив за спиной жителей пристани Джереми, празднующих зимнее солнцестояние.

24

Заключительное пиршество началось весело, а закончилось всеобщим ликованием.

Когда завершились все состязания и были вручены последние призы, когда общие песни отзвучали с удивительным энтузиазмом и стройностью, так что зимние поля вокруг Наварна зазвенели, король и королева намерьенов, Гвидион, Мелисанда и Анборн устало уселись за стол, чтобы поужинать и обсудить, как прошел карнавал.

— Две пьяные ссоры, превратившиеся в драки, а в остальном все прошло мирно, — заметил Эши и провел большим пальцем по руке жены. Рапсодия улыбнулась, соглашаясь с ним. — У Наварна теперь есть свой правитель, который, я не сомневаюсь, будет неустанно трудиться на благо всей провинции. Полагаю, мы можем с некоторой осторожностью признать зимний карнавал удачным.

Джеральд Оуэн, убиравший со стола по окончании трапезы, согласно кивнул и, подняв тяжелый поднос с тарелками, вышел из комнаты. За ним последовала Мелисанда, ей уже пора было ложиться спать.

Анборн громко рыгнул, и в комнате наступила тишина.

— В самом деле. Любая пирушка, на которой не убивают ни одного важного сановника, безусловно, может считаться удачной, — заявил он. — Я бы хотел поблагодарить королеву за радушие и сообщить, что намерен покинуть Наварн в самое ближайшее время.