Битва за Родину (СИ) - Шу Алекс. Страница 28

«Млять, да он обкончался», — брезгливо отмечает частичка моего сознания, наблюдающая за процессом. Затем посиневшего подростка снимают с петли. В руках у чернявого появляется топор. Блестящее лезвие с противным хрустом врубается в тело ребенка…

Картинка пропадает, сменившись черной пустотой. И появляется другая. На лесной поляне пожилой мужчина терзает обнаженное тело маленькой девочки. Оскалившись в злобной гримасе, он рубит бездыханную малышку кухонным ножом, кусает и грызет белеющее в сумерках тело, капая слюной на жертву. В глазах маньяка плещется безумие. Мучитель с упоением потрошит истерзанное тело девочки. Застывшие глаза, наполненные предсмертной мукой, маньяк выкалывает острием ножа. Затем потрошитель деловито складывает в баночки окровавленные внутренности ребенка, аккуратно вытирает руки тряпочкой и засовывает емкости обратно в свой потертый портфель. И спокойно уходит с поляны, оставляя за спиной изрезанное и истерзанное тело девочки.

Просыпаюсь я, от того, что моё плечо трясет здоровенная лапа.

— Леша, вставай, через сорок минут выезжаем, — слышу голос Мальцева — Да что с тобой такое? Ты же весь мокрый. Заболел?

Открываю глаза, вижу склонившееся надо мною обеспокоенное лицо Сереги.

— Со мной всё в порядке, сейчас поднимусь, — отвечаю товарищу, — пара секунд.

Обессилено откидываюсь на подушку, смежая веки. Снова переживаю увиденное во сне, давя приступы ярости. Уродов я узнал моментально. В моей прежней жизни их кровавые дела гремели по всему Союзу. И сейчас есть шанс избавить от издевательств, мучений и смертей десятки жертв кровавых маньяков. И поэтому в голове раненой птицей судорожно бьется навязчивая мысль: «Сливко и Чикатило надо убить».

22–24 октября 1978 года

Наконец-то я у себя дома. Клацает поворачиваемый ключ в замке, касаюсь двери рукой, и она послушно распахивается. Холл пуст. В гостиной раздается невнятное бормотание телевизора. Из кухни, привлеченная звуками в коридоре, появляется родительница

— Привет мамуль, — смотрю на родительницу в халатике, переднике и полотенцем на плече и губы сами растягиваются в улыбке.

— Здравствуй сына. Кушать будешь? Я макароны по-флотски приготовила.

— Спасибо, мам. Может немного попозже? Я час назад позавтракал. А чай выпью с удовольствием.

— Раздевайся, иди на кухню. Сейчас чаю тебе налью. Заодно и поговорим, — мама многозначительно прищуривается.

— Хорошо, — мысленно вздыхаю, готовясь к моральной порке.

— Здорово, сын, — из гостиной появляется батя.

В белоснежной майке и темно-синих трениках с пузырящимися коленками и резинками на пятках, он похож на обычного работягу. Только идеально выпрямленная спина, развернутые широкие плечи и подтянутое мускулистое тело, спокойный и уверенный в себе взгляд выдают в нем военного.

— Привет, па.

Жму батину ладонь.

— Давай чай пока попей, а я «Служу Советскому Союзу» досмотрю, — папа снова исчезает в гостиной

На кухне как всегда тепло и уютно. На подоконнике распустилась ярко-алыми лепестками бегония, ощетинились белесыми иголками кактусы, а с холодильника свисают побеги жасмина, обрамленные белыми, уже начинающими увядать цветами. Мамуля с этими растениями постоянно возится, поливает, чуть ли не молится на свой маленький садик. И её усилия не пропадают даром. В окружении ярких цветов, стерильно чистой белоснежной кухни и вкусных запахов настроение всегда поднимается.

Мама ставит рядом со мною исходящую паром пузатую чашку с чаем. Осторожно берусь за ручку, и делаю маленький глоток, оттягивая неизбежную разборку. Родительница снимает передник и вешает его на ручку кухонной двери. Она опускается на табуретку рядом, и наблюдает за чаепитием, тихонько положив руки на стол и подперев ладошкой щеку.

Неспешно пью чай. Матушка пододвигает ко мне вазочку с печеньем. Не могу удержаться, квадратик «Юбилейного» будто сам прыгает в руку. Печенье аппетитно хрустит в зубах, рассыпаясь на множество кусочков и тая во рту сладкой массой.

Делаю последний глоток и отставляю пустую чашку.

— Всё? Чаю попил? — вкрадчиво уточняет мама.

«Сейчас начнется», — обреченно думаю я.

— Ага, — вздыхаю.

— Леша, а теперь я хочу с тобой серьезно поговорить, — голос матушки холодеет.

— Слушаю.

— Ты зачем в огонь полез? Совсем идиот? А если бы там сгорел? — разъяренно шипит мама, — Что бы мы с отцом тогда делали?

— Мам, а мне, что было делать? — пожимаю плечами, — тебе же отец и дед все объяснили. Понимаешь, не мог я иначе. Не мог.

На мой затылок обрушивается увесистый подзатыльник.

— Всё ты мог! — бушует мамуля, — Есть пожарники, милиция. Им положено этим заниматься. И вообще обо мне ты подумал?!

В глазах мамули набухают слезы.

— Мам ну перестань, — неловко оправдываюсь, отводя взгляд, — А там тогда никого не было. Что мне было делать? Стоять и смотреть?

— Так Настя, — папа стремительно врывается на кухню, — прекратить истерику. Я тебе уже сколько раз объяснял, Алексей правильно поступил.

Мама закрывает ладонями лицо и всхлипывает. Батя неловко прижимает её к себе.

— Настюша, не раскисай. Была ситуация и прошла. Слава богу, всё закончилось. А теперь Леша так глупо подставляться не будет. Правда, сын?

Я молчу. Батя выразительно смотрит на меня.

— Правда.

— И вообще Насть, мы же хотели с ним о другом поговорить. Помнишь?

— Помню, — голос матери ещё дрожит от переживаний, — Доведете вы меня когда-нибудь до сердечного приступа.

— А я тут причем? — удивляется папа,

— А притом, — мама обжигает отца взглядом, — Что ты такой же. И Алексей в тебя пошел. Думаешь, я забыла, как ты с хулиганами возле кинотеатра завелся? Если бы мы тогда не удрали, пришлось бы тебе под суд идти. Ребята, наверно, инвалидами остались.

— Да мне все равно кем они остались, — психанул батя, — Эти, «ребята», как ты их называешь, искали приключения на свою голову. Вот и нашли. Что хотели, то и получили. А был бы вместо меня какой-то гражданский бедолага, так они бы ему запросто кастетом голову проломили. Да и не сильно я их покалечил. Ну руку и челюсть сломал, потоптал уродов немного. Да и хрен с ними. Будут знать, что на всякую силу, другая найдется.

— Дурак ты Саша, — вздыхает матушка, — ты же ещё курсантом был. Мог бы срок получить.

— Мог, — соглашается батя, — но не получил же? Я скандал не провоцировал, и встревать не хотел. А что мне было делать? Не фиг было этим выпившим уродам юбку на тебе задирать.

Батя осекается. Покрасневшая мама крутит пальцем у виска, и показывает глазами на меня.

С трудом сохраняю невозмутимое лицо, хотя уголки губ подрагивают, непроизвольно расползаясь в широкую улыбку. Какие интересные факты из жизни предков всплывают. Надо будет батю потом расспросить.

— Ладно, мы же собирались с Лешей поговорить, — заторопился отец, — Сейчас будем или отложим на потом?

— Сейчас, конечно, — матушка аккуратно подушечками пальцев сняла набухающие в уголках глаз слезы, — Пойду только умоюсь.

Дожидаемся возвращения мамы из ванной. Через минутку она с умытым личиком появляется на кухне.

— Леш, тут такое дело, — голос мамули непривычно тих, — Мы с Сашей поговорили и решили…

Родительница замолкает.

— Продолжай Настя, — подбадривает папа.

— Леша, мы к Маше привязались, — признается мама, — замечательный ребенок. Она такой грустной вчера была, когда я ей вещи собирала, что у меня сердце сжалось.

— И? — вопросительно поднимаю брови, а сам замираю в предвкушении ответа. Неужели решились?

Мы хотим удочерить Машу, — смущенно выпаливает матушка, — Как ты на это смотришь?

— Как? — я даже подскочил от нахлынувших эмоций, — Да прекрасно смотрю мам! Только сам об этом с вами хотел поговорить. Вы молодцы!

Стул с грохотом отодвигается в сторону, а я пылко обнимаю растерянную мамулю.

Отец довольно улыбается.

— Видишь Настя, а ты переживала, как Алешка воспримет это. Я же говорил, нормально все будет. Парень взрослый, ответственный, Машу любит и сам с нею возится постоянно.