Чёрная кровь Сахалина. Каторжанин - Башибузук Александр. Страница 2
После чего развернулся к японцам, держа шашку слегка на отлете.
– Стоять! – выкрикнул лейтенант. – Еще шаг – и ты умрешь! Брось саблю!
Солдаты вскинули винтовки.
– Да пошел ты… – с усмешкой прошептал парень.
Но неожиданно покачнулся, застонал, обхватив голову руками, а потом ничком повалился на землю.
Несколько секунд все молчали, затем лейтенант отдал команду одному из солдат:
– Рядовой Таяси, проверь, что с ним.
Тот немедля подбежал к телу парня, присел рядом, взял каторжанина за запястье и через некоторое время растерянно развел руками.
– Извините, господин лейтенант, но он мертв. Совсем мертв. Не дышит, и сердце не бьется.
– Ты не ошибаешься? А ну ткни его штыком.
Солдат тут же выполнил приказ, но парень даже не шевельнулся.
– Наверное, сама Аматерасу покарала его за дерзость! – напыщенно доложил лейтенант генералу.
Офицеры сдержанно закивали и загалдели. Генерал что-то недовольно буркнул лейтенанту и ушел.
Тот зло скривился и крикнул солдатам, показывая на пленных русских:
– Заканчивайте с этими!
Но полковник из свиты генерала вдруг резко развернулся и повелительно бросил:
– Вы ничего не перепутали, лейтенант Таэда? Вы собрались нарушить обещание господина генерала? Живо отпустить русских. Пусть заберут тело этого храброго воина и похоронят его по своему обычаю вместе с его оружием. Исполнять…
Таэда исполнительно козырнул, а потом крикнул русским:
– Забирайте эту падаль и проваливайте. Живо!
Прозвучала команда на японском языке, солдаты притащили носилки, погрузили на них обезглавленного сержанта и ушли. Следом за ними убрался лейтенант.
Русские так и остались стоять, на их лицах читалась полная обескураженность. Первым очнулся верзила в поддевке. Он подошел к парню, легко, словно пушинку, взял его на руки и прогудел уряднику:
– Пошли, вашбродь, чего стоять-то, ежели отпущают…
Старик вздрогнул, украдкой оглянулся, подобрал шашку с ножнами и, сильно прихрамывая, поспешил за товарищем.
Глава 1
– Вы что, желудки, хотите жить вечно?..
– Дык хоронить тащили, а он стонать начал, живой, значится, куды ж его в землицу? Человек-то золотой, спас нас всех. Вы́ходи, сестричка, Христом Богом молю, ты же умелица, народишко молится на тебя…
– Кровавый крест бессмертен! Аркебузиры, вздуть фитили!..
– Барышня, пожалуйста, не вы́ходим мы его…
– Пики, товсь, держать строй!..
– Милая, хучь на седмицу оставь его у себя, куда мы с ним, пропадет ведь…
– Я, великий кайзер Священной Римской империи Фридрихус Третий Габсбург, правом, данным мне…
– Мы токмо своих найдем и мигом вернемся, ей-ей, вернемся, не сомлевайся…
– Я, герцог Карл Бургундский, гроссмейстер ордена Золотого Руна, правом, данным мне, принимаю тебя…
– Хорошо, хорошо, пусть остается…
Пробивающаяся через багровый туман невообразимая мешанина голосов наполняла голову адской болью, каждое слово пронзало мозг, словно каленое железо.
Из груди сам по себе вырвался надрывный вопль:
– Заткните-э-эсь!!!
И голоса вдруг стихли, наступила благодатная тишина, со всех сторон начала подступать мягкая обволакивающая темнота, как вдруг громогласным эхом прозвучал торжественный речитатив:
– Король умер, да здравствует король…
А еще через мгновение темнота сменилась ярким ослепляющим светом. Вспышка заставила зажмуриться, но почти сразу же глаза вновь распахнулись. Клочки алого тумана рассеялись, открыв… закопченный бревенчатый потолок. Пучки сушеных растений на натянутых веревочках… Узорчатая паутинка… Рыжий усатый таракан, шмыгнувший в угол…
– Что за?.. – Я снова зажмурился, с силой провел ладонью по лицу, а когда вновь открыл глаза, понял, что ничего вокруг не изменилось.
Небольшая комната, бревенчатые стены, сложенная из дикого камня печка, немудреная мебель ручной работы: стол, лавки и даже что-то вроде комода. Рамки для чистки шкурок, связка капканов, подбитые мехом лыжи, еще какое-то охотничье снаряжение.
На первый взгляд обстановка напоминала промысловое зимовье. Вот только висевший в углу белый докторский халат, пучки сушеных лекарственных растений и фонендоскоп на полке немного выбивались из общей картины. Изящное дамское зеркальце на столе и томик в переплете из тисненой кожи – тоже.
– Больница? – Я глянул на себя и обнаружил, что лежу в одном белье на топчане, застеленном потертой шкурой.
Шкура непонятной принадлежности, возможно, оленя или косули, белье из тонкого, но ветхого полотна, чистое и сильно застиранное. Обычное мужское нательное белье, чем-то смахивающее на советское армейское, но не на завязках, а на пожелтевших от времени костяных пуговицах.
Попробовал приподняться на локте и тут же поморщился от тупой боли в боку. Не столько сильной, сколько неожиданной. Задрал нательную рубаху и уставился на багровый рубец, идущий с левой стороны груди куда-то под мышку. А это откуда взялось?
Рана уже затянулась, но швы еще не сняли. Аккуратные, мастерски выполненные швы, правда выполненные обычной суровой ниткой.
При всем этом я абсолютно не помнил, где и когда получил рану, не говоря уже о том, как сюда попал. И самое главное, напрочь забыл, кто я такой есть. Попытка вспомнить ничего, кроме головной боли, не принесла.
Немного поколебавшись, сел на топчане. Рана слегка ныла, хотя общее состояние оказалось вполне удовлетворительным. Руки и ноги работали исправно, правда, подрагивали от сильной слабости, а голова слегка кружилась.
А еще я обнаружил, что дико голоден. Но к поискам съестного приступить не успел, потому что внезапно послышался азартный собачий лай, прервавшийся хлестким выстрелом. Собака жалобно взвизгнула, а после второго выстрела окончательно замолкла.
Кто-то расхохотался и бросил фразу на странном, непонятном языке. Ему ответили сразу несколько человек на том же языке, неожиданно опознанном мной как японский.
Открытие трансформировалось в вопрос к самому себе: «Какие, к черту, японцы? Откуда?»
Ответа не нашел, но сознание услужливо подсказало, что слово «японец» тождественно слову «враг» и прямо ассоциируется со смертельной опасностью.
Машинально повел глазами по комнате и наткнулся взглядом на стоявшее в углу оружие, напоминающее собой копье или острогу. С длинным листовидным наконечником, бугристым древком и перекладинкой на плетеной сыромятной веревочке.
– Охотничья медвежья рогатина, – сделал я уверенный вывод. – Сойдет…
Резко встал и сразу же чуть не повалился на пол от сильного головокружения.
– Черт… – Устояв только чудом, я все-таки дотопал до рогатины и ухватился за ее древко обеими руками.
За стенами грохнул очередной взрыв хохота.
Чей-то гнусавый тонкий голос глумливо пропищал:
– Русики девоска, русики девоска, япона хоросый, не надо бояся…
– Да что за?.. – озадачился я и, опираясь на рогатину как на палку, пошел к выходу из комнаты.
Скрипнула дверь. Яркий свет после сумрака комнаты вышиб из глаз слезы, но я все-таки успел рассмотреть во дворе группу солдат в форме мышиного цвета, фуражках с красными околышами и белых гетрах. Винтовки висели у них за плечами, а у одного, видимо, офицера, пояс оттягивали кобура и самурайский меч в ножнах.
Японцы стояли вокруг худенькой стройной девочки лет десяти – двенадцати, сидевшей на коленях на земле. В правой руке девочка держала маленький ножик, а левой прижимала к себе окровавленное тельце маленькой кудлатой собачки.
Как бы странно это ни звучало, она не выглядела испуганной, на смуглом красивом личике и в большущих, слегка раскосых глазах просматривалась только дикая злость.
– Хороси девоска… – Офицер протянул руку, но тут же болезненно вскрикнул и отдернул ее – девочка молниеносно полоснула его по запястью ножиком.
Прозвучала команда на японском, один из солдат пинком опрокинул ребенка, а второй ухватил ее за тоненькие косички и потащил к сараю. Остальные, весело переговариваясь, потопали следом. Меня они не видели, полностью поглощенные забавой.