Грешник (СИ) - Злобин Михаил. Страница 7

Да, это была самая обычная вода, но мне мой самый первый глоток показался вкуснее самой изысканной божественной амброзии. Первые же капли влаги просто взорвали мое сознание фейерверком блаженства, и я совершенно неосознанно вспомнил свой родной, казалось, безвозвратно позабытый язык…

— Какой же кайф… — пробормотал я, силясь вспомнить, как звучат остальные его слова, и не является ли это внушенным погаными демонами бредом.

Мгновением позже, конечно же, я спохватился и тут же стиснул зубы, чтоб не ляпнуть еще чего-нибудь лишнего. Но было уже поздно. Невовремя выскочившее слово, похоже, несколько насторожило женщину. Она наклонилась ближе, и с тревогой стала всматриваться в мои затуманенные болью глаза.

— Данмар, как мне поблагодарить твою маму? Что нужно сказать? — Поспешил я обратиться к мальчишке, чтобы попытаться сгладить неловкую ситуацию.

— Скажи ей: «Efharisto, Mitera», — почти мгновенно отозвался голос в моей голове. — Это означает: «Спасибо, мама».

Я постарался повторить за мальчишкой эту короткую фразу наиболее точно, чтобы со стороны не казалось, будто я говорю на этом языке впервые. Но судя по тому, что обеспокоилась женщина еще сильнее, я полностью провалился.

— Милый, что с тобой? Почему ты так странно разговариваешь? — Перевел мне ребенок слова матери.

— У меня в голове один туман… — пролепетал я непослушными устами. — Кажется, я слишком сильно ударился…

Эту реплику мне юнец диктовал чуть ли не по слогам, потому что для моего слуха она звучала откровенной тарабарщиной, и воспроизвести нечто подобное с первого раза у меня не получалось.

В конечном итоге мама Данмара не то чтобы успокоилась, получив такое объяснение, однако пытать расспросами страдающего ребенка перестала. Когда она ушла, на прощание потрогав лоб мальчика, я снова заговорил с юнцом, пытаясь хоть немного прояснить для себя ситуацию.

— Слушай, а как так получается, что я не знаю ни слова из вашего языка, но понимаю тебя?

— Это мне неведомо, — честно ответил он, не выказывая никакого беспокойства, оттого что мы с ним на пару только что обманули его мать. — Я ведь даже не говорю, а просто думаю о чем-либо. Ты же ангел, ты должен больше понимать во всем этом.

— Хм… вот оно что… — задумчиво протянул я. — Значит, просто думаешь…

Похоже, наша ментальная связь с Данмаром оказалась чем-то более глубоким, чем простое словесное общение. Она была более всеобъемлющей, позволяя нам понимать друг друга с полумысли. И даже то обстоятельство, что ни один из нас не знал языка другого, не мог воспрепятствовать нашей коммуникации. Что ж, этим вполне можно воспользоваться, чтобы хоть немного изучить здешний диалект, а то насколько же странно будет выглядеть ребенок, подолгу вспоминающий слова и произносящий их по слогам?

За прошедшую ночь, нам с Данмаром никто не мешал. Я расспрашивал мальчика, пытаясь сделать хотя бы наброски картины окружающего мира, а он мне отвечал в меру своей детской осведомленности. Правда мне начинало казаться, что с каждым новым вопросом желания разговаривать у него словно бы убавлялось, будто он начинал засыпать на ходу и терять ко всему интерес.

Для меня время до рассвета пролетело почти незаметно. За минувшие часы мы не успели с мальчуганом даже как следует познакомиться. Что уж говорить о более пространных вопросах о его семье, городе, стране и вообще местном обществе. И, в принципе, ничто мне не мешало продолжить мысленную беседу, однако с первыми лучами солнца нашу с ним обитель посетило новое действующее лицо.

К утру следующего дня в крохотную комнату, где лежал мальчик, протиснулась целая делегация. Возглавляла ее уже виденная мной мать, на лице которой помимо искреннего беспокойства оставила свой отпечаток еще и бессонная ночь, полная волнений и переживаний за сына. За ней бочком, стараясь ничего не задеть и не свалить, протиснулся огромный медведеподобный здоровяк. Как сказал мне Данмар, это был его отец. Великан постоянно нервно оглаживал свою гигантскую бороду, которая своей пышностью могла посрамить иной веник, и тоже выражал своим видом крайнюю степень обеспокоенности. А последним вошел сухопарый мужчина, облаченный в иссиня-черные одежды. И незнакомец, в противовес тревожным родителям, совершенно не выглядел взволнованным. Он источал такое подавляющее спокойствие и монументальную уверенность, что их можно было почувствовать едва ли не физически.

Этот пришелец смотрелся раза в два меньше, чем папа мальчишки, но впечатление, которое он производил, оказалось во много крат сильнее. Его цепкий взгляд, казалось, обжигал кожу, вызывая постыдное желание за чем-нибудь спрятаться, лишь бы не встречаться с этими глазами. А та плавная грация, с которой он двигался, рождала ассоциации с сытым хищником, который, тем не менее, был способен разорвать любого в мгновение ока, если почует хотя бы мельчайший намек на угрозу. Сидящие на нем словно влитые одеяния, которые были больше похожи на изящный доспех, невольно притягивали взгляд к его мужественной фигуре и пугали своим грозным великолепием. Довершал облик воина щит, торчащий из-за плеча, и многочисленное клинковое оружие, развешанное по его экипировке в самых неожиданных местах. В общем, что ни говори, а шутить с таким человеком мало кому захочется.

Затуманенным от головной боли взглядом я наблюдал, как мама и папа Данмара встали чуть поодаль, не приближаясь к кровати с сыном, а суровый визитер подошел вплотную и склонился над телом ребенка, жгучим взором впиваясь ему в лицо. Дьявол и его приспешники! Мне показалось, что от его взора на самом деле исходило тепло! Причем, я бы не сказал, что приятное.

Я немного отвлекся, когда перед моим носом качнулся на длинной цепочке медальон, который мужчина носил на шее. Украшение было выполнено в виде меча с крестообразной костяной рукоятью, имевшего вместо навершия круглое отверстие для цепи. И этот кулон выглядел столь необычно и интересно, что я на некоторое время забылся, начав разглядывать его с огромным интересом.

Когда же я спохватился и понял, что все это время незнакомец пристально наблюдал за моей реакцией, попытался прикрыть глаза и сделать вид, что мне слишком плохо, чтобы происходящее в этой комнате могло меня хоть как-то тронуть.

— Данмар, — спросил я у мальчика, — что происходит? Кто этот человек?

— Это жрец Воргана, — пассивно отозвался юнец. За тот короткий промежуток, что мы с ним не общались, он стал еще более безучастным ко всему. Теперь уже у меня не вызывало сомнений, что чем больше времени я проводил с ним, тем меньше эмоций и искренности от Данмара исходило. Мальчишка становился больше похожим на бездушную машину, которая только и делала, что бесстрастно отвечала на мои вопросы или давала подсказки, но и только.

— Жрец? — Глупо переспросил я, наблюдая из-под опущенных век за странными и непонятными манипуляциям незнакомца над телом юнца. — Больше похож на матерого воителя.

— Так и есть, — сухо подтвердил ребенок. — Ведь все жрецы Воргана воители. Иных он не приемлет.

— И почему так? — Попытался я растормошить мальчика, чтобы услышать от него хотя бы намек на ту живость и интерес, которые я ощущал в первые секунды нашего с ним знакомства.

— Странно, что ангел не знает историю вознесения Воргана и его дружины…

Некоторый намек на недоверие, прозвучавший в словах Данмара, сперва немного обнадежил меня. Я посчитал, что малец снова начинает оживать. Однако после он продолжил рассказывать мне историю религии его мира совершенно безжизненным голосом, не проявляя вообще никакой заинтересованности в том, о чем говорил.

— Много-много веков назад наш мир стоял на грани уничтожения. Его пытались захватить и пожрать проклятые демоны, лезущие откуда-то из недр самой земли. Их было так много, что все близлежащие государства оказались обескровлены этой суровой войной. Но на спасение всему человечеству нашелся один мудрый герой, который предположил, что у темных отродий должен быть лидер. Тот, кто всеми ими руководит, словно королева своими пчелами. И собрал он вокруг себя невероятно огромную армию, в которую вступил каждый мужчина, умеющий держать меч. И имя тому герою было Ворган. Он уничтожал демонов столь неистово, что сам Нечестивый Царь не выдержал и пришел на помощь своей орде. Легенда гласит, что та битва длилась несколько недель. Людям приходилось спать едва ли не под ногами своих сотоварищей, которые сдерживали натиск чудищ. Говорят, что Князь Демонов оказался настолько могуч, что пыль, поднятая взмахами его жутких крыльев, не оседала больше десятка лет, заслоняя собой солнце. Но Ворган все равно оказался сильнее. Он одолел Дьявола одним могучим ударом, в который вложил все, что было в его душе. И его атака оказалась настолько ужасающей, что воздушная волна, разошедшаяся от его меча, не только разрезала пополам самого Повелителя Нечисти, но и ушла дальше в небо, столкнувшись с луной. С тех самых пор, вместо небесного светила на нашем небе мерцают лишь мириады его обломков. В той безумной схватке выжила лишь жалкая тысяча человек, из всех мужчин нашего мира. И после этого кровопролития, Ворган решил, что во что бы то ни стало должен положить конец подобным ужасам и не допустить подобной трагедии. Он вырезал сердце Дьявола и повесил его себе на шею, в качестве предостережения всем тем, кто вздумает покуситься на нас. Используя силу демонического сердца, он вознесся на небо, туда, где когда-то светила луна, чтобы навечно стать бессмертным стражем. И чтобы все выжившие воины, которые до самого последнего момента сопровождали героя в этой битве, не жалея ни крови, ни живота, смогли последовать за ним, Ворган даровал всем им крылья, сделав ангелами этого мира. Так он и стал богом-стражем со своей небесной тысячей… И теперь мы все поклоняемся им, как избавителям и спасителям, благодаря за то, что дали отпор проклятым захватчикам.