Осенняя коллекция детектива - Устинова Татьяна. Страница 10

Она заплатила столько, сколько он сказал – не так уж и мало, – и попрощалась.

Дядя Коля Вуквукай покивал.

На улице ей показалось так холодно, что она чуть было не решилась надеть свои торбаса из оленьей шкуры – или из чего там? – прямо на лавочке. Смеркалось, и дом на улице Отке она нашла не сразу, пробежала мимо и вернулась.

В квартире на третьем этаже стоял нежилой затхлый дух, и чемодан у застеленной покрывальцем кровати почему-то лишил ее остатков мужества.

Она сунула сверток на стул и зарыдала.

Разбудил ее какой-то звук, не слишком громкий, но назойливый. Бум-бум-бум, потом пауза, потом опять бум-бум-бум. И опять пауза!

Ничего не соображая, Лиля встала и побрела на бумканье. Оказалось, что стучат в дверь.

– К вам можно?

Не зная, можно или нельзя, Лиля повернула ключ.

– Доброе утро! – бодро произнесла женщина, показавшаяся ей совсем незнакомой. – Вы все спите, я забеспокоилась! У нас, когда с материка прилетают, долго к новым часам приспособиться не могут!

– Вы кто?

Женщина удивилась:

– Я Таня! Не узнали? Я вас вчера селила. Время-то уж двенадцатый час, вот я и решила…

– Двенадцатый час… чего? Дня или ночи?

Таня посмотрела на нее.

– Дня, дня, конечно, – выговорила она успокаивающе, – у вас же нет ничего, ни кофе, ни молока, я вот принесла позавтра- кать…

Она проворно нагнулась, и в руках у нее оказался поднос. Лиля уставилась на поднос. Таня протиснулась мимо нее на кухню.

– Тут блинчики горячие, сметана, ну, икра, конечно. В кастрюльке оленинка свежая, только сейчас натушила. В банке кофе, а в пачке сахар. Чайник вот здесь, в уголку, видели уже? Водичку из канистры наливайте!

Лиля изо всех сил потерла лицо и пригладила короткие вихры.

Какая оленинка? Какой чайник? А?..

– Ночью не замерзли? Похолодало что-то! У вас в комнате за шкафом обогреватель, вы его включайте, не стесняйтесь. А будут какие вопросы, к нам заходите! Мы на втором этаже, в двадцать седьмой квартире. Ой, торбаса купили! Это правильно, по зиме самое подходящее. Местной-то одежды лучше нет! Только в городе в них все равно жарковато, тундровая обувка. Ну, завтракайте, а я пойду. Посуду потом занесете или позвоните, я сама за- беру.

Благожелательная и приветливая Таня поулыбалась Лиле еще немного и ушла. Лиля посмотрела на поднос.

…Что такое вчера было? Коричневый лиман, белые арктические киты, черная угольная пыль. Разноцветный город, клювы портовых кранов. Ветер и холод, от которых почти невозможно дышать.

Кирилл даже не предупредил о том, что жить ей придется не в гостинице, а у чужих людей. Кириллу наплевать, как именно она будет жить. Он три раза повторил, чтобы она «включала голову» и не звонила приличным людям в шесть утра!

Ноги сильно мерзли, и Лиля задумчиво и медленно напялила меховые сапожки, пошитые дядей Колей. Интересно, сколько ему лет? Сто? А может, тридцать?.. Как он сказал: не я у тебя, а ты у меня в гостях?

В крохотном выстуженном помещеньице, где обнаружились хлипкая душевая кабина, зеркало с кривой подставкой в овальной пластмассовой раме, несколько крючков, а на полу розовый тазик с синей розой, Лиля открыла воду, которая, как ни странно, сразу хлынула, по цвету похожая на вчерашний чай. Лиля зачем-то потрясла шланг, будто ожидая, что от ее манипуляций чай перестанет идти, а пойдет нормальная вода.

…Или позавтракать, что ли?..

Меховые сапожки – торбаса! – грели так, как будто ноги обложили горчичниками, хотя ходить неудобно или просто непривычно, что ли? На кухне Лиля плюхнулась на табуретку и пощупала сначала один сапог, потом второй, но за толстым и плотным мехом ничего не нащупалось. Нужно будет потом изнутри проверить, что там, или отнести дяде Коле, пусть сам проверяет! Все же она ему приличные деньги заплатила!

Лиля поставила чайник и с осторожной брезгливостью заглянула в кастрюльку. Там было тушеное мясо, и пахло от него, между прочим, упоительно. Под фольгой на стеклянной тарелочке оказалась горка блинов, еще горячих, а рядом миска красной икры, самой настоящей. Икры было что-то много, слишком щедро, сметаны поменьше.

Лиля скатала блинчик в трубочку и откусила – вкусно. Сколько времени она не ела?

…Интересно, а блины с икрой и что там еще… – оленина? – входят в стоимость проживания или оплачиваются отдельно?

Не в силах остановиться, Лиля свернула еще один блинчик, подцепила икры, отправила в рот, замычала от удовольствия, продолжая жевать, кое-как насыпала кофе из банки, залила кипятком, щедрой рукой плеснула сливок, сунула палец в холодную сметану, облизала, и тут только ей стало неловко.

Нужно было вежливо поблагодарить и отказаться – она ухватила еще один блин, горкой выложила на него икру, завернула и откусила сразу половину. Как вкусно-то, а! Надо было спросить эту самую Таню, где здесь можно поесть, пойти и позавтракать цивилизованно. Она же москвичка, умница, столичная девушка, а не какой-то там дядя Коля Вуквукай!..

Кстати, торбаса правда неудобные, подвел дядя. По крайней мере правый, правая торбасина! Дядя Коля же что-то с ней возился!

Нет, нет, правый сапог давит, вот как сказали бы цивилизованные столичные люди, хоть бы и заброшенные на край земли судьбой-злодейкой.

Впрочем, неизвестно, что именно должны чувствовать ее ноги в такой странной обуви! Вполне возможно, что они и должны чувствовать себя странно.

Лиля доела все блины до последнего, ложкой подобрала из миски икру, еще раз осторожно понюхала мясо в кастрюльке – пахнет отлично! После этого ей так сладко и обморочно захотелось спать, что она вытянула ноги, которым было тепло и прекрасно в неудобных торбасах, откинула голову, подвигала плечами, пристраиваясь к холодной, до половины крашенной в зеленое стене, и сразу же задремала.

Проснулась она через пять минут. Кошмар, привидевшийся ей в эти минуты, был настолько чудовищен и реален, что, задохнувшись, она вскочила с табуретки, уверенная, что должна бежать, спасаться.

Табуретка повалилась с грохотом. Тяжело дыша, Лиля огляделась по сторонам.

Чужая кухня с чужой посудой. За мутным окном – чужая планета. На клеенке красный пластиковый поднос с остатками еды, на полу перевернутая табуретка.

Лиля медленно нагнулась и подняла ее.

Нужно что-то со всем этим делать. Надо что-то делать немедленно!..

Она помчалась в ванную, открыла воду, похожую по цвету на чай. В комнате взволокла на разобранную постель чемодан и стала в нем копаться. Вещи, сложенные трепетными и правильными кучками, не годились для этой планеты, а скафандра у нее в чемодане не было. Она дорылась до куртки и джинсов, вытряхнула их и опять побежала в ванную, на ходу скидывая сапожки.

Она очень спешила, не понимая, куда спешит, как будто от этого зависела ее жизнь, даже руки дрожали, и пришла в себя только на улице, столкнувшись нос к носу с равнодушным и плотным холодом, абсолютно осязаемым и чуждым. Холод не обратил на Лилю никакого внимания, а она от этой встречи сразу затряслась, не спасла ее куртка из чемодана!

Невдалеке за домами виднелись широкая полоса воды, подсвеченная низким солнцем, белые буруны и сопки на той стороне. Лиля не хотела туда смотреть.

У первого же встречного она спросила, где здесь авиакассы, и человек махнул рукой куда-то влево:

– На улице Рультытегина! Вниз пойдете, а там увидите!

Она решила, что сначала все же отнесет торбаса – завернутые в газету «Крайний Север», они были у нее под мышкой, – а потом купит билет в Москву. Хорошо бы дядя Коля смог быстро переделать неудобный правый сапог, чтобы она забрала их с собой – все же экзотика и народные промыслы, память о единственном дне, проведенном в Анадыре!

Вряд ли она еще когда-нибудь здесь окажется.

Нет, не так. Она больше не окажется здесь никогда.

По тротуару, блестевшему под низким солнцем, Лиля добралась до длинного дома с чугунными лестницами. Она была здесь только вчера, но ей показалось, что сто лет назад.