Драконья погибель (ЛП) - Хэмбли Барбара. Страница 39
«Лучше уж безысходность, чем надежда, — думала Дженни. — Безысходность хотя бы не требует от тебя никаких действий…»
Она откинула со лба Джона рыжеватую прядь, кажущуюся почти черной на обескровленной коже, и, напрягая память, попыталась восстановить то, о чем когда-то говорила Мэб: эссенции, замедляющие и укрепляющие прерывистое сердцебиение; мази, ускоряющие исцеление тела; фильтры, выводящие яды из вен и вливающие очищенную кровь. И еще там должны быть магические книги, заклинания, привязывающие душу больного к телу, пока плоть не восстановится… «Ты найдешь их, — говорила она себе. — Ты должна…» Но первое же воспоминание о том, что поставлено на карту, лишило ее сил. Усталость была чудовищной, и Дженни подумала даже, что умри он сейчас — и ей не пришлось бы продолжать эту безумную, безнадежную борьбу за его жизнь.
Держа его ледяные руки в своих, она соскользнула на минуту в исцеляющий транс, нашептывая Джону его настоящее имя. Но отзыва так и не прозвучало — душа Джона была уже очень далеко.
Зато прозвучало иное, от чего сердце Дженни сжалось: металлический скрежет чешуи по камню и дрожь напоенного музыкой воздуха.
Дракон был жив.
— Дженни! — Гарет возник снова с беспорядочной охапкой грязной бумаги. — Я нашел их, но… Пещер Целителей там не обозначено. — Глаза его за расколотыми дурацкими очками были полны тревоги. — Я бы увидел…
Трясущимися руками Дженни взяла у него карты. При свете костра она разбирала названия туннелей, пещер, подземных рек — все четкими руническими буквами, начертанными твердой рукой Дромара. И — россыпь белых пятен, непомеченных и неназванных. Дела гномов…
Вне себя Дженни отшвырнула бумагу.
— Будь он проклят с его секретами! — злобно прошептала она. — Конечно, Пещеры Целителей это и есть Сердце Бездны, которым они все клянутся!
— Но… — Гарет запнулся на миг. — Разве ты не можешь… найти ее как-нибудь?
Ярость утраченной надежды, страх и ненависть к упрямству гномов захлестнули на минуту Дженни.
— В этом муравейнике? — крикнула она.
Потом вспомнила о драконе, залегшем в Бездне, и чуть не застонала. Еще секунда — и она бы вызвала молнию — выжечь весь этот мир дотла.
Молнию… Чтобы вызвать молнию, надо быть Зиерн. Дженни взяла один кулак в другой и прижала к губам, ожидая, когда уйдут страх и ярость. И они ушли, оставив ей пустоту и беспомощность. Как будто оборвался вопль — и оглушила страшная тишина склепа.
Глаза Гарета все еще выпрашивали ответа. Дженни сказала тихо:
— Я попробую. Мэб кое-что рассказала мне…
Мэб рассказала лишь то, что человека, сделавшего неверный шаг, ждут внизу безумие и голодная смерть.
Услышь это Джон, что бы он сказал ей? «Божья Праматерь, Джен, да ты и проголодаться не успеешь, как дракон тебя слопает!»
Ах, Джон… И всегда-то он заставлял ее смеяться в самый неподходящий момент…
Дженни встала; холод пронизал до костей. Медленно, как столетняя старуха, она снова двинулась к груде вещей. Гарет шел по пятам, кутаясь в свой алый плащ и не переставая возбужденно говорить о чем-то. Она его не слышала.
И лишь когда Дженни повесила на плечо большую лекарскую сумку и взяла алебарду, юноша наконец-то ощутил всю тяжесть ее молчания.
— Дженни, — внезапно встревожась, сказал он и ухватил ее за край пледа. — Дженни… Но ведь дракон — мертв? Я имею в виду: яд подействовал, так ведь? Он должен был подействовать! Ты же вынесла оттуда Джона, значит…
— Нет, — тихо сказала Дженни и удивилась своему злобному равнодушию к самой себе. Даже при встрече с шептунами в лесах Вира она боялась больше, нежели теперь. Шагнула было вниз, к утопленным во тьме руинам городка, но Гарет забежал спереди, схватил за руку.
— Но… Дракон ведь отравлен… Он, наверное, скоро…
Она покачала головой.
— Нет. Не скоро. — Дженни отвела его руку. Она уже на все решилась, хотя и знала, что на успех рассчитывать нечего.
Гарет сглотнул с трудом, его худое лицо исказилось в тусклом багровом отсвете костра.
— Давай я пойду, — вызвался он. — Ты расскажешь мне, что искать, и я…
Несмотря на всю свою угрюмую решимость, она рассмеялась — нет, не над ним, а над бледной галантностью, подвигнувшей его на такую нелепость. Конечно, законы баллад требовали, чтобы в подземелья пошел сам Гарет. Но он бы, наверное, и не понял даже, какую нежность почувствовала к нему Дженни именно за абсурдность этого предложения. Такую нежность, что не засмейся она сейчас — она бы заплакала.
Дженни приподнялась на цыпочки и, притянув Гарета за плечи, поцеловала его в худую щеку.
— Спасибо, Гарет, — пробормотала она. — Но ты не умеешь видеть в темноте и не разбираешься в зельях…
— Нет, серьезно… — настаивал он, явно не зная, то ли ему облегченно вздохнуть, услышав отказ, то ли прийти в отчаяние, то ли успокоить себя мыслью, что Дженни и впрямь лучше подходит для этого дела, чем он сам, несмотря на все его рыцарство.
— Нет, — сказала она ласково. — Смотри только, чтобы Джон не мерз. Если я не вернусь… — Дженни запнулась, вспомнив о том, что ее ждет впереди: либо дракон, либо голодная смерть в лабиринте. Сделав над собой усилие, она договорила: — Тогда делай то, что сочтешь нужным. Только постарайся не шевелить его хоть некоторое время.
Замечание было бесполезным, и Дженни это знала. Она пыталась вспомнить, что ей говорила Мэб о темном царстве Бездны, но в памяти вставали лишь алмазно мерцающие глаза дракона. Просто нужно было хоть чем-то ободрить Гарета. И удостовериться самой, что, пока Джон жив, Гарет лагеря не покинет.
Дженни сжала на прощанье руку юноши и двинулась в путь. Кутаясь в плед, она шла туда, где над смутными руинами громоздился Злой Хребет, еле вырисовываясь на фоне тусклого смоляного неба. Оглянувшись в последний раз, она увидела, как слабый отсвет умирающего костра очертил на мгновение профиль Джона.
Пение зазвучало задолго до того, как Дженни достигла Внешних Врат Бездны. Оскальзываясь на покрытых инеем и омытых луной камнях, она уже чувствовала всю его печаль и ужасающую красоту, лежащую за пределами ее понимания. Пение вторгалось в старательно припоминаемые ею обрывки рассказов Мэб о Пещерах Целителей и даже в мысли о Джоне. Казалось, оно плывет в воздухе, хотя Дженни сознавала, что это вселяющее дрожь и заставляющее резонировать каждую косточку пение на самом деле звучит лишь в ее мозгу. Когда она остановилась в проеме Врат, глядя на свою смутную тень в потоке лунного света, врывающегося в черноту Рыночного Зала, пение усилилось, ошеломило.
Беззвучное, оно уже пульсировало в ее крови. Образы настолько сложные, что она не могла ни полностью осмыслить их, ни даже почувствовать, переплетались в ее сознании — обрывки воспоминаний о звездной бездне, куда не проникает солнечный свет, об усталости от любви, способ и мотивы которой были ей странны; что-то из математики, устанавливающей причудливые связи между не известными ей вещами. Пение потрясало мощью, совсем не похожее на то, что когда-то звучало над оврагом, где был убит Золотой Дракон Вира. Огромная власть и мудрость, накопленные за бесчисленное количество лет, пели в непроглядной тьме Рыночного Зала.
Дженни еще не видела самого дракона, но по скрипу чешуи догадывалась, что он должен лежать где-то на пороге Большого Туннеля, ведущего в Бездну. Затем во мраке мягко вспыхнули отраженным лунным светом его глаза — две серебряные лампы; пение в мозгу поплыло, сверкающие узоры сплелись, скрутились в смерч с сияющей сердцевиной. И в сердцевине этой складывались слова:
«Ищешь лекарств, колдунья? Или надеешься этим оружием, что несешь с собой, достичь того, чего не достигла с помощью яда?»
Музыка была зримой. Казалось, понятия рождаются прямо в мозгу Дженни. «Проникни они чуть глубже, — испуганно подумала она, — и станет больно».
— Я иду за лекарствами, — сказала Дженни, и голос ее отозвался, раздробившись эхом, в источенных водой каменных клыках. — Власть Пещер Целителей известна повсюду.