Монетчик (СИ) - Бердников Антон Романович. Страница 41

— А это были те разбойники, что убили жену Ламонта? — спросила девочка с косой. — Мне бы очень хотелось, чтобы это были они. Тогда бы Ламонт отомстил им.

— Если бы это была сказка, то это были бы они, дитя, — мягко ответил Сайен. — Но я сильно сомневаюсь в этом. Еще кто-нибудь?

Любопытных больше нашлось.

— Теперь постройтесь в одну колону, — приказал наставник. — Следуйте за мной в ваш новый дом.

Дети направились вслед за мастером, а Дарлан поплелся в самом хвосте. Новый дом. Эти слова будто больно ударили его по щекам — они запылали. Несколько капелек слез скатилось вниз по лицу, оставив соленый привкус на губах. Он, стиснув зубы, еще крепче сжал свой мешок. Меньше всего ему было нужно, чтобы сейчас кто-то увидел его плачущим. Здесь это не приветствовалось, Дарлан откуда-то знал, хотя никто об этом не говорил. Новый дом. Для тех, кто провел жизнь на улице, эти слова прозвучали как нечто прекрасное. Они больше не будут искать пищу среди мусора, спать под дождем, убегать от стражников или кого похуже. Они будут жить в замке, есть за столом, тренироваться, чтобы спустя годы зваться мастерами Монетного двора. У них появилось место, которое они действительно могут считать свои новым домом. Но Дарлан не хотел этого. Он хотел назад, в свой дом. К матери и отцу. Хотел, чтобы все было как раньше. Не хотел идти среди этих детей, которых вел человек с татуировкой монеты. Не хотел приплывать сюда на корабле, не хотел подниматься наверх, где серый замок врос в широкий утес мертвой каменной глыбой, не хотел становиться укротителем монеты, о чем мечтали многие мальчишки, и ведь было о чем мечтать: удивительные способности, сила, слава! Но когда приходит время, все глупые мечты пропадают, словно их и не было. Еще год назад, Дарлан не представлял, что его заветным желанием будет возвращение домой. И хотя ему только недавно исполнилось десять лет, он думал о себе, как о взрослом, поэтому не обманывал себя. Его мечта никогда не сбудется. Как только за его спиной закрыли ворота, путь назад был отрезан. Навсегда.

Его мама умерла позапрошлой зимой, когда пришли страшные морозы, которых не бывало сотню лет, а то и дольше. Она сгорела быстро, как тонкая свеча. Только была здесь рядом, а потом исчезла. Той зимой горячка унесла множество несчастных жизней, оставив после себя толпы вдов, вдовцов и сирот. С того самого дня мир вокруг для Дарлана изменился, потускнел, приобрел странную размытость. Все казалось другим, лишь всегда спокойное лицо матери, ее светлые глаза и теплые руки яркими пятнами проплывали перед глазами, когда Дарлан плакал в своей постели. В доме стало тише, друзья вдруг стали незнакомыми. Но хуже всего было с отцом. Мое сердце, так он называл маму. И когда ее душа отправилась на суд Хиемса, когда ее сердце перестало биться, отец потерял волю к жизни. Он начал пить, много и долго, зарываясь все глубже и глубже, пока однажды его не засыпало головой. Преуспевающий купец стал превращаться в горького пьяницу. Торговые дела ухудшались с каждым днем, он терял контракты, его выгнали из гильдии. Потом дело дошло до дурь-порошка. Отец часами валялся на полу своей комнаты, пуская слюни, словно слабоумный. Возможно, в этих грезах мама была жива. Возможно, поэтому он так стремился бывать в этих грезах все чаще и чаще. Но почему же отец забывал, что у него есть Дарлан, его сын, родная кровь, в котором была частичка мамы? Почему не смог воспрять духом, как Ламонт, когда тот нашел в жизни новый смысл? Почему Ламонт одолел своих демонов, а отец сдавался им без малейшей попытки? Ведь для него теперь Дарлан должен был стать смыслом жизни, тем, что могло бы вывести его из этого жуткого состояния. Но отец только слепо продолжал идти по пути саморазрушения.

Вскоре их семья окончательно разорилась, из-за долгов, которые не возвращались, отвернулись последние друзья отца. А спустя еще некоторое время отец продал дом. После этого они почти год скитались по грязным, дешевым гостиницам. Пока вдруг отец не решил от него избавиться. Нет, не бросить его на улице, хотя Дарлан уже побаивался, что это может произойти. Отец лишь купил места на корабль, следующий в город Джарамаль. В город, что стоял у Закатных гор, рядом с Монетным двором. Там отец узнал, как отдать сына в орден. В мастера обычно набирали сирот, однако существовала еще и какая-та древняя традиция, следуя которой братство выкупало несколько неугодных детей у их отцов и матерей. Плата за это полагалась щедрая. Дарлан видел ужасающую очередь из желающих. Кто-то таким образом избавлялся от лишнего рта, кто-то от бастарда. Но магистры останавливались только на двух-трех девочках или мальчиках. Судьба других детей была пугающе неизвестной. Его отцу повезло. Или это повезло Дарлану?

— Прости меня, сынок, — пробормотал отец, пунцовый и опухший от выпитого, когда они стояли у закрытых ворот крепости монетчиков. Некогда красивый мужчина осунулся, его зубы почернели от дурь-порошка, а отросшая как у отшельника борода свалялась в колтуны. — Прости, если мне вообще есть прощение. — Он встал на колени, стараясь не встречаться глазами с Дарланом. — Боги, я не могу справиться, нет сил, Дарлан, пойми. Когда я вижу тебя, я вижу ее. От этого еще хуже. Я бы давно убил себя, но не могу. Не могу, хоть и хочу. Паршиво. Проклятая горячка. Прости, что я смотрел на тебя так, что тебя будто нет. Я боялся видеть ее, сойти с ума, а теперь я стал… Я уже не человек, я даже не знаю кто я! Червь? Животное? И назад уже не вернуться, сынок, я не смогу взять себя в руки. Я это чувствую.

— Ты даже не пробовал, — прошептал Дарлан, хотя ему хотелось крикнуть, чтобы эхо унесло его звонкий голос в горы.

— Может быть. Но уже поздно, сынок, слишком поздно. — Руки отца дрожали. Но не от волнения, уже два дня он был без порошка. — Прости меня, прости… Уничтожая свою жизнь, я забыл про твою. Но теперь я все исправил! Ты не будешь в беде, не будешь страдать от голода. Ты избавишься от такого отца, как я. Ты станешь мастером монетного двора, настоящим героем, человеком, не то, что я.

— Если я не хочу? Если мне нужно, чтобы мы жили как раньше, что бы ты был таким, как раньше, папа?

— Я тоже мечтаю об этом, — еле слышно произнес отец.

Через минуту открылись ворота, еще через минуту отец получил деньги и скрылся в дали, ни разу не обернувшись. А Дарлан сжимал в руках мешок с вещами, остатки своей прошлой жизни, часть ушедшего в прошлое родного дома.

Сайен провел их через большой двор к замку. Кроме лысых мастеров здесь было много слуг, которые сновали туда-сюда, словно трудолюбивые муравьи. Мимо их колоны прогнали несколько свиней, радующих нос своим запахом. Дарлан приметил тут и большой амбар, где, скорее всего, хранилось зерно. Монетный двор обеспечивался всем необходимым. Здоровенные ворота крепости были распахнуты настежь, словно приглашали войти внутрь, но Дарлан почувствовал дрожь в коленках, будто это были не двери в замок, а огромный рот чудовища. Проглотит, моргнуть не успеешь. К воротам ним вели массивные ступени, чьи края за долгие века стесали ноги местных обитателей. Шагая по ним, Дарлан молился Аэстас, сам не ведая о чем. Но богиня не отвечала, как всегда.

По винтовой лестнице, которая вела в башню левого крыла, они поднялись на второй этаж, где, по словам наставника, располагались кельи для новобранцев. Просторный коридор встретил их прохладой. Дети завертели головами, рассматривая начертанные на потолке рисунки разнообразных монет. Многие из них Дарлан видел воочию, когда дела у его семьи шли хорошо. Даже золотую марку времен Империи, изображение которой уже потускнело. На голых стенах сияли свет-кристаллы. Множество свет-кристаллов крупного размера. О богатстве Монетного двора ходили легенды. Правдивые, судя по всему. Сайен остановился и указал на комнаты с открытыми дверьми.

— Начиная с последнего мальчика, занимайте свое жилище на ближайший год, — сказал он. — Скоро обед, я пришлю за вами. Из келий не выходить, а если нарушили это правило, то не уходить дальше этого коридора. За этим последует наказание. Не советую в свой первый день попасть мне под горячую руку. Запомните, дисциплина — важный элемент в обучении. Тот, кто плюют на нее, плюет на весь орден.