Мать Зимы - Хэмбли Барбара. Страница 5

– И жил он в огромном дворце...

– И жил он в огромном дворце.

– И множество слуг ухаживали за ним и исполняли все его желания.

Синие глаза сомкнулись. Тир глубоко задумался. У него были длинные черные ресницы, а из-под шапочки вырывались непослушные локоны. Порой он казался куда старше своих пяти лет.

– Каждое утро он ездил кататься на лошади вдоль реки, и все слуги должны были ехать с ним, – чуть погодя, продолжил Тир. – И у них у всех были луки со стрелами, а еще они везли лук и стрелы для мальчика. Они стреляли птиц у реки...

Он нахмурился с расстроенным видом.

– Они стреляли красивых птиц, и не потому, что были голодны. Там, на реке, была черная птица с длинными ногами и хохолком белых перьев на голове, и мальчик выстрелил в нее из лука. Когда птица улетела, мальчик сказал слугам: «Я желаю, чтобы вы изловили это существо сетями», – на сложных словах голос мальчика слегка запинался, – «и принесли мне, ибо я не желаю лишиться своей... своей добычи»... Что такое добыча, Руди? – Он открыл глаза.

– Добыча – это то, что ты приносишь домой с охоты.

Руди смотрел на огонь, гадая, сколько времени прошло с той поры, когда черные цапли обитали на болотах близ Гая.

Сто лет? Двести? Эти знания были частью колдовской науки, но сейчас он ничего не мог припомнить. Наверняка Ингольд с ходу выдал бы ему все нужные сведения, заодно мягко пожурив юных магов, которым, чтобы излечиться от забывчивости, нужно делать на руках татуировки... И заодно там же можно записать и свое собственное имя.

– Похоже, это был скверный мальчишка. Что скажешь?

– Да. – Тир вновь закрыл глаза, сосредоточившись на погребенных в памяти воспоминаниях из чужой жизни. – Он был жестоким потому, что всего боялся. Он боялся... боялся... – Тир попытался ухватить ускользающую мысль. – Он думал, что все хотят ему зла, что они сделают королем кого-то другого вместо него. Братьев его папы и их детей. Так сказал ему папа. Его папа тоже был плохим человеком.

Он взглянул на Руди, и тот обнял его за плечи. Даже королевские покои в Убежище Дейра были тесными и обставленными очень скромно, – тем, что удалось разыскать в самом Убежище или на развалинах уничтоженных городов. Дорога на юг через Ренветский перевал была очень нелегкой. В ту пору, когда люди со всех концов королевства пытались добраться до Убежища, они нередко пытались облегчить свои фургоны, выбрасывая из них мебель, которую теперь собирали по обочинам, – но год под дождем и снегом явно не пошел ей на пользу.

– Но почему, если человек все время боится, это делает его злым? – заинтересовался Тир. – Разве если он будет злым, люди не станут обижать его еще сильнее?

– Если то были слуги его отца, они не могли обижать его в ответ, – пояснил Руди, который много нового узнал о дворцовых порядках с тех пор, как покинул Южную Калифорнию. – Может статься, что он меньше боялся, когда плохо себя вел.

Тир кивнул в знак согласия, но, похоже, что-то по-прежнему беспокоило его. Насколько мог судить Руди, сам мальчик был совершенно не способен ко злу.

– А почему братья его папы хотели стать королями вместо него? Ведь быть королем так ужасно.

– Может, они этого не знали.

Похоже, Тира его слова ничуть не убедили. И это можно понять. Тир помнил, каково это – быть королем. Много, много, много раз подряд.

Большая часть его воспоминаний представляла интерес скорее для Джил, чем для Руди. Именно она в передышках между тренировками гвардейцев и прочими своими обязанностями пыталась по кусочкам восстановить историю Дарвета и близлежащих земель, историю взаимоотношений колдунов, церкви Истинного Бога и родовитых семейств с южными империями, удельными княжествами Фелвуда и далекими морскими державами на востоке. Скорее всего, она могла бы точно вычислить, в какого именно короля превратился этот злой мальчишка, стрелявший по птицам, кем был его отец, и какие политические соображения двигали его дядьями, желавшими устроить государственный переворот, – впрочем, похоже, все они там друг друга стоили.

Хотя скорее всего никакого переворота не произошло, ведь если бы этот мальчик не повзрослел и не женился, то не передал бы свои воспоминания потомкам, одним из которых и стал Тир.

И это было бы настоящей трагедией. Как колдун, Руди отмечал про себя все подробности воспоминаний о дворце, опознавал цветы, сады, птиц и животных, мельком замеченных среди деревьев, – теперь он вполне явственно мог представить себе то место, которое наяву видел лишь в развалинах. Но больше всего его увлекала жизнь былых времен, отношения между людьми, то, как жестокость переплеталась с жестокостью, как злость порождала зло на протяжении поколений, как подозрительность и неограниченная власть породили на свет маленького негодяя, который всеми силами стремился отравить жизнь окружающим. Немудрено, что у Тира порой были глаза древнего старца.

– Руди? – после торопливого стука в дверь просунулась взъерошенная светловолосая головка. – Милорд Руди, – тут же поправился мальчуган с широкой улыбкой. – Привет, Тир. Милорд Руди, ее величество просит, чтобы вы подошли к Дверям. Фаргин Гроув совсем ее допек, – добавил он, когда маг встал и потянулся за посохом.

– Замечательно. – Вот уже много лет Руди мечтал о том, чтобы расквасить нос Фаргину Гроуву. – Спасибо, Геппи.

– Руди, а можно мы с Геппи пойдем поиграем?

– Ну, конечно, парень. Насколько я знаю Гроува, быстро он нас не отпустит.

Геппи с Тиром побежали вперед, а Руди двинулся по широкому главному коридору королевского анклава, – только здесь и сохранились в неприкосновенности просторные залы, которые во всех прочих частях убежища давно уже разделили на сотни крохотных комнатушек, – а затем спустился по Королевской Лестнице. Кто-то воспользовался перилами, чтобы растянуть бельевые веревки, так что Руди пришлось пригнуться, чтобы, наконец, добраться к выходу. В штанах из грубой замши, в шерстяной рубахе и ярко раскрашенной куртке из бизоньей шкуры, с темными волосами, свисающими почти до плеч, Руди едва ли являл собой воплощение колдовского достоинства, и лишь деревянный посох, истертый множеством рук и увенчанный металлическим полумесяцем с заостренными концами, выдавал в нем истинного мага.

Своды Придела терялись высоко во тьме, и лишь крохотные точки света намечали мосты, пересекавшие его на четвертом и на пятом уровне. От гладких, как стекло, стен эхом отражались болтовня и смех прачек, трудившихся прямо у небольших каналов, протекающих прямо в каменном полу; многие из них дружески приветствовали проходящего мимо Руди.

Голос Фаргина Гроува грохотал над этой привычной повседневной суетой подобно раскатам грома в летний полдень.

– Если мы их содержим, так пусть они отрабатывают свой хлеб! – Гроув был рослым мужчиной, и его силуэт, выделявшийся на фоне слепящего света, просачивающегося через распахнутые ворота Убежища, Руди опознал сразу же. – Если же они свой хлеб отрабатывать не желают, а я что-то пока этого не вижу, то пусть подыщут себе более полезное занятие или убираются вон! Как и некоторые другие, которые жиреют тут на наших харчах... Все до единого должны выходить в поля и вносить свою лепту в охрану...

– Да, зорко же они станут бдить за порядком на ночном дежурстве после целого дня в полях. – Руди, спустившись по широким ступеням и растерянно моргая от слишком яркого света, присоединился к остальным.

Гроув с сердитым видом обернулся к нему. Это был человек с грубыми чертами лица и светлыми волосами, – большая редкость в Дарвете, – лет на пять постарше Руди. Янус, командир гвардейцев, поспешил скрыть улыбку, – он уже дважды терял своих бойцов из-за бездарных действий сельского ополчения Гроува, – а леди Минальда, последняя королева Дарвета и владычица Убежища, подняла руку, призывая всех к молчанию.

– Руди. – Ее негромкий мелодичный голос не выражал никаких эмоций, словно она и не слышала слов возлюбленного. – Мастер Гроув сегодня приехал из Поселений, чтобы привезти нам овец и из твоих уст услышать, почему до сих пор не удалось уничтожить сланч на полях.